– К институту-то готовиться думаешь?

– А как же! Обязательно! Сейчас от школы немного отдохну – и вперёд!

– Ну ладно, пока. Ты не подумай ничего такого…

– Да что ты! Это была самая сказочная ночь в моей жизни! Вечером на этом же месте?

Тоня ничего не ответила, за неё говорила её улыбка.

Евгений с сестрой обитали в районе Никитских ворот. Комнатушка была совсем маленькой – около девяти метров. Отопление печное, как у многих. Жили хоть и нелегко, но хорошо, дружно. Да и много ли нужно было?

Поелозив ключом в замочной скважине, он открыл дверь и позвал:

– Шура! Ты дома?

Никто не ответил. Всё понятно: уже убежала. Она с утра мыла полы в какой-то конторе – подрабатывала. Какая ни есть, а копеечка в дом. Хотя братья и подкидывали ей на содержание младшего отпрыска семейства Ануфриевых по 50 рублей каждый месяц, но всё равно приходилось крутиться, чтобы ни в чём не знать нужды. Парень рос, затрат требовалось всё больше. Вон даже на прошлогоднюю демонстрацию на Красной площади пришлось надеть чужой костюм, своего не нажили ещё.

Спать не хотелось. На столе, накрытая белым вафельным полотенцем, стояла тарелка с варёной картошкой и аппетитно пахнущей курочкой. Правда, в этой, по сути, роскошной пище Евгений поковырялся совсем немного. Но зато с удовольствием выпил большую кружку чая.

Ел он обычно мало, ровно столько, сколько было нужно для нормальной жизнедеятельности. Женя всегда был худым и подвижным. Любил спорт, но спорт скоростной – бег, лыжи. В школе в этих состязаниях ему не было равных.

Многие девчонки заглядывались на парня. Он не был красавцем, стеснялся своего крупного, с горбинкой носа, но была в нём другая привлекательность, то, что принято называть обаянием. К тому же глаза выдавали умного и эрудированного юношу. Речь его хоть и была быстрой, но пустословить он не любил.

«Ладно, покемарю. Хотя бы часик. Ребята тоже небось всю ночь куролесили».

Его разбудил стук в дверь.

– Дядь Жень, дядь Жень!

– Чего орёшь! – закричал Ануфриев, недовольно протирая глаза. Он узнал по голосу соседского Лёшку, неугомонного мальчишку, которому до всего было дело.

– Дядь Жень! – продолжал стучать Лёшка, будто не слыша окрика.

«Ну я те щас накостыляю». Женька решительно направился к двери.

– Ну, чего расшумелся? – Он резко открыл дверь. – Давно по шее не получал?

Лёшка от неожиданности потерял дар речи. Он только моргал и молча, как рыба, открывал рот.

– Что случилось-то? – Женя перешёл на более миролюбивый тон.

– Там, это… По радио…

– Чего по радио?

– Важное сообщение…

– Ну и что?

– Война будто…

– Чего-чего? Война? Это кто тебе такое сказал?

– Во дворе говорят. Сейчас Молотов выступать будет.

Женька мельком глянул на часы – 12.00.

– А ну, пойдём, малец. – Он потянул с вешалки кепку.

Они вышли во двор, где было непривычно людно. И ладно бы народ куда-то спешил или просто прогуливался, выходной день всё-таки, ан нет, все стояли кучками и переговаривались. Мужики сосредоточенно курили.

Женька увидел компанию знакомых ребят и примкнул к ним.

– Чего ждём? – спросил он, обменявшись рукопожатиями.

– С минуты на минуту передадут важное правительственное сообщение… – выдал один из мальчишек. – С утра ждут.

«Вот те на… Неужто правда?..» – только и подумал Женька.

На часах было 12.05, но радиоточка у памятника Тимирязеву на Никитских воротах молчала. 12.10 – эфир по-прежнему безмолвствовал.

Пока народ томился в ожидании, по ту сторону репродукторов шло приготовление к выступлению народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Молотова.

Сам Вячеслав Михайлович прибыл в здание Радиокомитета в 12.08. К этому времени все выходы и коридоры в доме на улице Качалова были оцеплены чекистами.

Молотов сел за стол, раскрыл папку и пробежал глазами приготовленную для эфира речь. Это был отредактированный членами Политбюро черновик, который набросал сам Молотов. Слова «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!», впоследствии ставшие крылатыми, были сформулированы лично им.

В 12.14 Молотов встал и прошёл в студию к микрофону. Страна к этому времени затаила дыхание, готовая внимать каждому его слову.

К Молотову подошёл дежуривший в этот день корреспондент «Последних известий» Николай Стор и налил в стакан нарзана.

– Уберите всё лишнее! – резко сказал Молотов.

Наконец в репродукторах зазвучал голос Левитана:

– Товарищи! Внимание! Прослушайте важное правительственное сообщение! Слово предоставляется заместителю председателя Совнаркома СССР, народному комиссару иностранных дел СССР Вячеславу Михайловичу Молотову.

Волнение стало заметно с первых же слов.

– Граждане и гражданки Советского Союза… – сказал он, поставив ударение в слове «гражданки» на первый слог. Потом в течение речи он ещё несколько раз путался в ударениях и запинался.

Тем не менее слова Молотова доходили до сердца каждого слушателя. Большинство из них ещё до конца не осознавало трагичность момента, поэтому люди искоса поглядывали на соседей, следили за их реакцией.

После слов о вероломном вторжении фашистских захватчиков в толпе послышался ропот: «Война… война…»

Когда Молотов вошёл в кабинет Сталина, тот встретил его словами:

– Ну и волновался ты. – Однако сразу же добавил: – Но выступил хорошо.

Сам Сталин отказался выступать, мотивируя тем, что политическая обстановка неясна и будет лучше, если он выступит позже.

Ещё девять раз в этот день вплоть до окончания трансляции в 23.00 заявление правительства зачитывал Левитан.

Но народ уже был погружён в свои хлопоты. Жизнь внезапно приобрела другие краски. Всё, что происходило до этого дня, вдруг показалось людям мелким и никчёмным. Впереди была пугающая неизвестность.

Добровольцы

Психологически уже многие были готовы к предстоящей войне. Не был исключением и Женя Ануфриев. Наступление войны было всего лишь вопросом времени. Вот только никто не мог представить, что это будет за война, какого неимоверного масштаба бедствие для всех и для каждого. Испытание на живучесть, на твёрдость характера, на силу воли.

Всё плохое из людей война вытащит наружу. Так же станет и с хорошим. Просто в подобных испытаниях невозможно быть наполовину хорошим или наполовину плохим. В таких случаях полумер не бывает. Ты либо опускаешься до низости и предательства, либо возвышаешься в каждом своём поступке, не преследуя какой-либо выгоды, просто потому, что не можешь иначе. Только самоотдача, только жертвенность, чаще всего ведущая к погибели. Но именно в такой жизни и есть какой-то смысл. Не прозябание, а поступок!

Как потом запишет в своём дневнике его будущий однополчанин Семён Гудзенко: «Война – это камень преткновения, о который спотыкаются слабые. Война – это камень, на котором можно править привычки и волю людей. Много переродившихся людей, ставших героями».

А пока Женя находился на стадии постижения этих незыблемых истин. Впрочем, как и каждый человек, ставший на путь суровых испытаний.

Ещё несколько часов после официального объявления о начале войны город как будто бы жил мирной жизнью, но всё равно это был уже не тот город. На лицах горожан появилась озабоченность, все вдруг куда-то заспешили.

Остальные объявления по радио касались в основном организационных вопросов, связанных с мобилизацией на фронт, бдительностью, соблюдением мер безопасности и прочим. Зачитывались бесконечные постановления различных инстанций. Например, приказ № 1 заместителя председателя исполкома Моссовета, начальника МПВО Фролова гласил: «В связи с угрозой воздушного нападения на город объявляю в Москве и Московской области с 13 часов 22 июня 1941 года угрожаемое положение». Так и было сказано «угрожаемое положение», что было даже как-то не по-русски. Но кто тогда обращал внимание на такие мелочи. Всему населению, руководителям предприятий, учреждений и домоуправлений города и области надлежало точно и в срок выполнять правила МПВО и приводить в боевую готовность убежища.

Во многих учреждениях и на предприятиях начались стихийные митинги. На улицах можно было заметить мчавшихся на мотоциклах фельдкурьеров с полевыми сумками.

Вернулась Шура.

– Ах, Женя, что же это такое? Ты слышал?

– Да слышал я, Шур.

– Что же теперь будет?

– Да ничего не будет. Воевать будем. Родину защищать. Сказано же: «Наше дело правое! Победа будет за нами!»

– Всё равно страшно.

– Не волнуйся, всё будет нормально. – Чтобы приободрить сестру, Женя даже приобнял её, что делал крайне редко. – Поехал-ка я, ребят поищу. Надо что-то предпринимать. Вон в военкоматах уже очереди – люди на фронт рвутся. Что же, сидеть ждать, что ли?

Шура не возражала. Брат всегда был самостоятельным, и переубеждать его было бесполезно.

Учитывая обстановку, Женя решил поехать в школу. Его расчёт оказался верным: там он застал основной костяк своих друзей-одноклассников. Вопрос у всех был один: «Что делать дальше?»

– Ребята, чего тянуть, айда в военкомат! Прямо все вместе! – запальчиво призывал Витя Пастернак. – Возраст у нас призывной, нас просто обязаны направить на фронт. Может, и служить вместе попадём. А там мы дадим этим фрицам! Они ещё не знают, с кем связались!

– Да понятно, Вить, но ты всё-таки не горячись, – заговорил более рассудительный Серёжа Овсянкин. – Мы все хотим поскорей оказаться на фронте. Но ты же слышал, в первую очередь призываются лица 1905–1918 годов рождения. Пока их не выберут, нам в военкомате делать нечего.

Женя уже готов был выразить своё мнение, но тут появился школьный комсорг Миша Межибовский.

– Так, чего судим-рядим, а, герои-добровольцы? – с насмешкой сказал он.

Никто особо не отреагировал на его издёвку, и Межибовский решил взять быка за рога:

– А ну, кто хочет Родине послужить, шаг вперёд!

Все аж повскакивали от таких слов:

– Говори, что делать!

– А дело, ребята, самое что ни на есть ответственное, – перешёл он на заговорщический тон, что ещё больше подзадорило компанию. – Мы с вами пойдём в военкомат… – Он сделал многозначительную паузу.

– Ну, не тяни! – толкнул его под локоть Пастернак.

– Ну, правда, Миш, чего тянешь-то? – с еле скрываемой обидой в голосе сказала Маша Бычкова.

– Пойдём в военкомат и будем разносить мобилизационные повестки, – выпалил Михаил. – Нам поручено доставить их адресатам нашего района.

Раздался всеобщий вздох сожаления.

– Да-да, это тоже очень важная и ответственная работа. А вы как думали! От нас с вами будет зависеть бесперебойная работа мобилизационной кампании. Сами понимаете, сейчас каждый час, каждая минута до́роги.

– Да что ты нас уговариваешь! Надо – значит, надо. Да только мы и сами бы на фронт не прочь попасть.

– Пока будем разносить, я всё как следует узнаю. Так сказать, прощупаю обстановку. Что-нибудь придумаем.

– Ну вот, это другое дело.

– Где там твои повестки?

– Это завтра. Сегодня они только выписываются. Сами понимаете, с таким количеством народа надо ещё разобраться. Всю ночь, наверное, будут работать. Встречаемся завтра в десять часов у военкомата. Сретенка, 11, помните? И попрошу без опозданий! – пригрозил пальцем Межибовский. – А сегодня пока по домам.

Что же происходило в пограничных районах Советского Союза, принявших на себя первый удар агрессора?

На рассвете 22 июня 1941 года специальные разведывательно-диверсионные подразделения германских вооружённых сил захватили основные мосты на приграничных реках Мемель, Неман, Буг, Сан и Прут. Лишь несколько мостов на 1600-километровой линии западной границы СССР (от Балтики до Чёрного моря) советские сапёры успели взорвать вовремя.