– Господи, Любаша, и когда ты все успеваешь? – Ольга Арнольдовна всплеснула руками, глядя на гостью с восхищением.

Та оставила ее комплимент без внимания и продолжала:

– Тебе надо сходить к нам.

– На хор?!

– Да, на хор. Вторник и пятница вечером у тебя свободны?

Женя задумалась. По вторникам и пятницам Столбовой работал в университете, и эти дни она целиком проводила в библиотеке.

– Раз молчишь, значит, ничего конкретного на это время у тебя не намечено, – тут же перешла в наступление Люба. – Да и что тут сомневаться, это почти рядом, от вас полчаса езды на автобусе. Репетиции с семи до девяти. В десять уже будешь сидеть за своим компьютером. А какую музыку мы там поем! И Чайковский, и Глинка, и русские народные песни. Сразу все термины из башки вылетят. И дирижер отличный, Всеволод Михайлович Лось.

– Нет, это чушь какая-то, – попыталась возразить Женя, но Люба тут же состроила свирепую физиономию:

– Ах, чушь? А в Кащенко не хочешь? Там целое отделение таких, как ты! Послезавтра ровно в половине седьмого я за тобой захожу, и чтоб была готова как штык. Ясно?

– Женюрочка, может, и верно – попробовать? – вмешалась мать. – Занятиям это нисколько не повредит, а голос у тебя с детства хороший. И слух. Не зря же музыкальную школу окончила.

– Ну, я не знаю. – Женя беспомощно развела руками. – Вы обе ненормальные. Тут диплом, а вы мне какой-то хор подсовываете. Ну… – Она последний раз всхлипнула, судорожно вдохнула и неожиданно улыбнулась: – Ну… я только попробую. Один-единственный раз. Уверена, мне не понравится.

– Тебе понравится, – тоном пророка изрекла Люба и потянулась за новым куском торта.

5

Идея показалась Жене бредовой, но другого выхода из создавшейся ситуации она не видела, потому решила рискнуть. В понедельник она выполнила максимальное количество работы, во вторник днем съездила на курсы и к шести была уже дома.

Интенсивные занятия, начавшиеся с первого сентября, настолько съедали все ее силы и время, что Женя почти отвыкла наряжаться и краситься, а потому простой вопрос, в чем пойти на хор, привел ее в замешательство. Она распахнула шкаф и застыла перед полками в глубоком раздумье.

Выбрать вот эти симпатичные клетчатые бриджи и к ним обтягивающий трикотажный джемперок? Или предпочесть длинную узкую юбку с пикантным разрезом – она будет замечательно смотреться с замшевой жакеткой и осенними полуботинками на шпильке. А может, не выпендриваться и влезть в любимые джинсы, сверху натянуть простую водолазку, украсить ее кулончиком из «тигрового глаза» и чувствовать себя вольготно и уютно?

Женя так и поступила. Джинсы сидели, как влитые, водолазка цвета морской волны выгодно подчеркивала загар, еще не успевший сойти с ее лица. Она слегка подвела глаза, мазнула тушью и без того длинные, пушистые ресницы, тронула губы блеском. Затем расчесала волосы, роскошной черной волной спускавшиеся до середины спины, и придирчиво глянула на себя в зеркало. Собственный вид ее вполне удовлетворил. Женя гордо распрямила плечи, и тут же на столе заверещал мобильник.

– Ты готова? – поинтересовалась Люба.

– Кажется.

– Тогда спускайся, я уже у подъезда.

– Ладно. – Женя отключила телефон, спрятала его в сумочку, поправила на груди кулон и вышла в прихожую. Там она сняла с вешалки ветровку и надела уличные туфли.

В дверях комнаты показалась мать.

– Вы поехали?

– Да. Люба ждет внизу. Вернусь часа через два.

– Да ты не торопись, – захлопотала Ольга Арнольдовна. – Пой в свое удовольствие. Музыка – великая вещь. Даже Шерлок Холмс в свободное от расследований время играл на скрипке.

– Муть все это. – Женя махнула рукой. – Ладно, пока. – Она поцеловала мать и вышла за порог.

На улице стояло бабье лето. Ярко светило солнце, легкий ветерок гнал по тротуару первые золотые листья. Люба, как всегда нарядная и веселая, бросала голубям кусочки обсыпанного маком бублика. Птицы хищно кидались на лакомство, отталкивая друг дружку.

При виде Жени Люба состроила недовольную физиономию.

– Тебе что, носить нечего?

– Почему нечего? – удивилась она. – Что плохого в джинсах?

– Ничего, если не считать того, что ты таскаешь их второй год.

– Но это же не дешевка, а фирменные. Они и стоили прилично, – попыталась оправдаться Женя.

– Да ну тебя. – Люба бросила на асфальт остатки бублика и крепко взяла подругу под руку. – Идем.

Ехать и впрямь оказалось недолго. Через четыре остановки девушки сошли и зашагали к видневшейся впереди высокой темно-зеленой ограде.

– Это бывший детсад, – на ходу объясняла Люба, – Всеволод Михалыч его отремонтировал на свои деньги, станки соорудил. Рояль откуда-то приволок списанный. Старенький, но играет прилично. Теперь у нас здесь репетиционный зал. – В ее словах звучала гордость.

– И много народу в вашем хоре? – полюбопытствовала Женя.

– Человек тридцать. Состав все время меняется. Кто-то уходит, кто-то, наоборот, приходит. В основном – студенты, молодежь до двадцати семи. Я-то пою сравнительно недавно, а есть «старички» – те уже четвертый год, с момента образования.

– Неужели им всем нечем заняться? – Женя недоуменно пожала плечами.

Люба прыснула.

– Женюра, ты рассуждаешь, как человек, привыкший к тотальному планированию и целесообразности. Увы, не каждому даны твои способности переть вперед как танк. Людям необходимо что-то для души, а не только для холодного разума.

– Ладно, ты уж меня и расписала! – Женя усмехнулась. – Не думала бы я о душе, черта с два согласилась бы сейчас с тобой пойти.

Подруги миновали калитку и зашли в подъезд одноэтажного кирпичного здания. Уже от дверей слышны были бравурные звуки – кто-то играл на рояле. Люба и Женя разделись в гардеробе и, пройдя узким коридором, очутились в просторном репетиционном зале. Левая часть была пуста, правую занимали ряды новеньких станков. Точно посредине стоял огромный, черный, блестящий рояль.

«Ничего себе «списанный», – с невольным восхищением подумала Женя, глядя на его полированный, почти зеркальный бок.

За роялем, спиной к дверям, сидела полная, седоватая женщина в свободном сиреневом платье. Ее пухлые пальцы ловко и стремительно бегали по клавишам, она кивала в такт музыке. Рядом, склонившись к пюпитру, стоял высокий, сухопарый мужчина с кудрявыми рыжеватыми волосами и такой же бородой. Это и был Всеволод Михайлович Лось, основатель любительского молодежного хора «Орфей», композитор и дирижер.

Кроме него и концертмейстера в зале находилось еще несколько хористов: два парня и три девушки. Они стояли тесной группкой у станков и о чем-то оживленно болтали.

Люба дождалась, пока пианистка закончит играть, и подвела Женю к бородачу.

– Здравствуйте, Всеволод Михалыч. Это моя подруга Женя. Она хочет ходить к нам на репетиции.

Лось окинул ее цепким взглядом и кивнул.

– Что ж, я рад. Вы любите петь?

– Вообще-то нет, – с улыбкой начала Женя, но Люба тут же перебила:

– Не слушайте ее! Она очень любит петь, и вообще, Женюра чрезвычайно одаренная девушка! Уже сейчас работает над темой для диссертации.

Женя ткнула подругу в бок кулаком.

– Замолчи сейчас же, что ты несешь! – Ей было ужасно неловко и стыдно. Вечно эта Любка ляпнет про нее какую-нибудь чепуху!

Дирижер и седовласая концертмейстерша переглянулись.

– Все ясно, – проговорил Лось с усмешкой. – Анна Анатольевна, сыграйте нам, пожалуйста, что-нибудь из распевок. Желательно попроще. Проверим ваши данные, – объяснил он смущенной Жене.

Толстуха ударила по клавишам, воспроизводя легкоузнаваемую мелодию.

– Можете спеть на слог «лё»? – спросил Лось.

– Могу, наверное.

– Будьте добры.

Она откашлялась и повторила то, что играла пианистка. Вышло вполне сносно. Бородач удовлетворенно кивнул.

– Дальше, пожалуйста.

Седоватая Анна Анатольевна послушно переместила пальцы вправо по клавиатуре и сыграла то же самое, но на полтона выше. Женя пропела мелодию снова. Так продолжалось до тех пор, пока она не почувствовала, что голос начинает ослабевать и давать петуха.

– У вас альт, – заключил Лось. – Не самый шикарный, но вполне приемлемый для нашего коллектива. И слух хороший. Вы ноты разбираете?

– Немного.

– Совсем великолепно. Любочка, вон там, в папке, партии. Дай Жене все, что мы сейчас проходим. А вы, Женя, сегодня просто постойте, понаблюдайте и послушайте. Не надо пугаться, если что-то не выйдет с первого раза, постепенно вы втянетесь в процесс. Вам понятно?

– Да. – Она кивнула.

Люба всучила ей целую кипу листков, испещренных нотными крючками и закорючками.

– Держи. Это «Аида» Верди, это Петров, это русские народные.

– Да я в жизни не спою, – ужаснулась Женя.

– Споешь. – Люба оттащила ее подальше от рояля.

В зале постепенно собирался народ. Вошел рослый, симпатичный и спортивный парень, заметил Любу с Женей и прямо с порога направился к ним.

– Здорово, Чакина! Кто это с тобой?

– Привет, Санек. Это Женюра, мы с ней вместе учимся.

– Крашевников Александр. – Красавчик протянул широкую, крепкую ладонь. – Для друзей и близких – просто Саня.

– Женя, – представилась та, пожимая его руку.

Глаза парня игриво заблестели.

– Будем на «ты», ладно?

– Не возражаю.

– У тебя классная прическа. Обожаю, когда у девушек длинные волосы.

– Спасибо. – Женя окинула Санька насмешливым взглядом.

Она прекрасно знала цену своей внешности и какое впечатление производит на парней, давно привыкла к восторженным взглядам и комплиментам. Честно сказать, последние порядком надоели ей своей стандартностью и повторяемостью. И этот симпатяга Александр тоже лишен оригинальности – сплошные штампы, дежурные улыбочки, банальная стрельба глазами.

Санька, однако, нисколько не смутил ее скепсис. Он продолжал улыбаться во все тридцать два зуба, стараясь заглянуть ей в лицо.

– А тебе какие парни нравятся?

– Мне? – Женя слегка прищурилась и, покосившись на ухмыляющуюся Любу, произнесла веско и значительно: – Пожалуй, те, которые отличаются немногословностью.

Санек понял намек, но не обиделся.

– Ясно. Придется подрезать язык. Тогда есть шанс оказаться в числе твоих любимчиков.

Люба хмыкнула. Женя весело расхохоталась.

– К чему такая жестокость? Мне не нужны жертвы.

– Ребята, по местам! – скомандовал дирижер и звучно хлопнул в ладоши. – Начинаем репетицию.

– Так, – засуетилась Люба, – ты стоишь в альтах. Это там, справа. Иди давай.

– А ты?

– Я в сопрано. Санек за мной, он в тенорах. В перерыве увидимся. Ни пуха!

– К черту. – Женя на ходу кивнула Александру и поспешила туда, куда ей велела Люба.

Весь первый ряд занимали девушки, во втором стояли юноши, слева теноры, справа басы. Несколько человек с любопытством покосились на Женю, но тут Лось снова захлопал в ладоши и произнес:

– Поем гамму.

Концертмейстерша заиграла, хор звучно и мелодично затянул:

– До, ре, ми, фа…

Женя попробовала тихонько подпевать. Ее голос тут же слился с остальными, создавая приятное ощущение причастности к общей гармонии и красоте.

«…Си, ля, соль, фа, ми, ре, до…» Хор допел донизу и перешел в новую тональность.

– Сопрано, не халтурить! Альты, неплохо. Не забывайте про цепное дыхание. – Лось дирижировал, делая плавные пассы руками. – Вот так. Сейчас молодцы! Дальше.

Распевка закончилась. На смену ей пришла другая, затем третья.

– Очень хорошо. – Лось обернулся к пианистке: – Попробуем Верди.

Та кивнула, раскрыла ноты и с азартом забарабанила по клавишам. Хористы вступили дружно и громко, на мгновение оглушив Женю. Она напряженно всматривалась в ноты, стараясь поймать мелодию, но от волнения в глазах рябило, крючки и точки сливались в полную неразбериху. Женя опустила ноты и молча стала слушать хор.