Я не смогла даже завизжать, просто покрепче прижала к себе Васуса и отключилась.

* * *

Висеть было неудобно, поэтому я, наверное, и пришла в себя. И еще – от тихих голосов над ухом.

– Куда вы ее тащите?

– А что вы предлагаете, герра Сибилла, ее там, на осыпавшейся штукатурочке оставить валяться? Сейчас этот дикобраз придет. Кому достанется?

– Всем, – обреченно отозвался женский голос.

– Вот именно – всем! Нужно убрать следы. Сделаем вид, что все пошло по плану. Может, и не вскроется.

– Может – да, а может – нет… – проворчала герра Сибилла. – Осторожно! – завопила она (видимо, наша процессия едва не налетела на что-то). – Герань-то! Герань заберите! А то расстроится девочка. А так, может, хоть чуток у нас поработает!

– И что же молодежь такая впечатлительная пошла! – пробухтел лич где-то над ухом.

Его голос я узнала и открывать глаза передумала. А когда до меня дошло, что за руки меня тащит именно он, я едва не заорала, но предпочла обмякнуть и не подавать признаков жизни. К счастью, за ноги несет явно кто-то живой. Или у них тут стадо умертвий бегает?

Открыла глаза, только когда меня положили на что-то мягкое, подоткнули подушечку, повозились справа у уха, повздыхали.

– Умаялась деточка, – умилилась герра Сибилла.

Через секунду хлопнула дверь. Ни на одном месте работы коллеги так радушно меня не встречали. И почему все так хотят, чтобы я осталась?

Я открыла глаза и резко села.

К счастью, Васус был здесь: стоял на подоконнике и меланхолично жевал соседний цветок. Я шикнула, отругала и шлепнула по горшку. Цветуй демонстративно сжался, задрожал и попытался спрятаться.

– Не придуривайся! Сейчас только уйду, снова примешься за старое.

На тумбочке у кровати лежал листок с какой-то пентаграммой и ключ-жетон. Я так и этак повертела бумажку и все же сообразила, что кривые линии – это коридоры, а красный жирный крест где-то вверху, вероятнее всего, кабинет ректора. Кто-то добрый над крестом пририсовал череп – очень обнадеживающе.

Я уже более-менее пришла в себя. До встречи оставалось время принять душ, переодеться и обдумать сложившуюся ситуацию. Распаковывать чемодан я не стала, только достала сверху темно-серое строгое платье. Я помнила о судьбе своей предшественницы и решила не испытывать удачу – гардероб подобрала скромный. Сейчас, правда, не была уверена, что мне это поможет. Попрет меня ректор взашей за утреннее представление. Хотя я-то тут при чем? Это все Васус.

Цветуй все же пришлось убрать с окна, пока он не успел доесть бедненькое и без того хиленькое растение в соседнем горшке.

Мне выделили очень приятную комнату – даже не скажешь, что в ней кто-то жил до меня. Как в номере хорошей гостиницы, здесь были уничтожены все следы бывших жильцов.

Персиковый ковер. Большая кровать под балдахином, встроенный в стену шкаф, способный вместить все мои многочисленные вещи, и две двери. Одна – в душевую комнату, другая – в небольшую гостиную с диваном и камином. Просто, мило, уютно. Окна выходили на небольшую площадь и башенку. Странно, но флаг чудесным образом поменялся. Вместо белого – синий фон, на котором расправила крылья сова – символ мудрости и знаний. И никаких розовых точечек. Может быть, мне просто с дороги померещилось?

Я приняла душ, переоделась и даже успела накраситься. Зеркало отражало миниатюрную блондинку. Мне говорили о том, что я красива, но это качество нужно девушке, если она мечтает выйти замуж, я же хотела сделать карьеру и быть независимой. Я видела, во что превратилась жизнь мамы и сестер. Нет уж, кухня, дети и вышивка – это не то, чем бы мне хотелось заниматься круглосуточно. Поэтому я не то чтобы скрывала свою внешность, нет. Скорее предпочитала не акцентировать на ней внимание. Светлые серебристые волосы собирала в гладкую прическу, носила строгие платья с высоким воротником-стоечкой и никогда не пользовалась яркой помадой – акцент делала на глаза.

Единственное, что не удавалось замаскировать, – возраст. В свои двадцать четыре я выглядела студенткой. Неудивительно, что ректор принял меня за абитуриентку. Но тут я ничего поделать не могла, да и не считала нужным себя старить.

Поразмыслив, я решила никого не подставлять и умолчать об обмороке. Вдруг это своего рода проверка на стрессоустойчивость? Остальные при виде ожившего мертвеца сознание не потеряли, значит, он здесь существо обыденное и придется привыкать. Демоны, я даже есть с ним из одной тарелки была готова, лишь бы меня оставили жить в этой комнате и работать в этом месте!

Когда-то я мечтала о политической карьере, но сейчас была рада и тому, что имею.

Чтобы не заблудиться и не опоздать, я даже вышла заблаговременно. Сунула под мышку Васуса, который на новом месте чувствовал себя явно неуютно. Брать его в кабинет к ректору после утреннего происшествия не стоило, но и оставлять его одного я боялась. Теоретически цветуй мог уползти из горшка и забиться в какую-нибудь щель, а как любое растение, жить без земли и воды не мог. Поэтому пришлось рискнуть.

Как ни странно, кабинет я нашла без проблем, даже жетон подошел и никаких неприятностей не случилось. Я выдохнула. Аккуратно закрыла за собой дверь и остановилась, чтобы осмотреться.

Здесь был бардак. И не просто бардак, а бардак с большой буквы. Стопы бумаг, немытые кружки из-под кофе, какие-то магические предметы и еще много всего, не поддающегося идентификации.

А на столе, за которым, предположительно, я должна была работать, лежали трусы. Большие – в них влезли бы я и моя соседка по комнате со студенческих времен – и очень странного фасона. Высокие, с рюшами и кружевами. Расцветка тоже радовала: белые, в крупную ярко-розовую клубничку. В общем, весьма странная и пугающая вещь. Если у ректора такой фетиш, пожалуй, я понимаю, почему тут никто работать не хочет.

Я прижала Васуса поближе к груди и задумалась. На меня сегодня уже орали, я получила приказ не трогать ничего до появления недовольного начальства, но сидеть рядом с этим тоже не хотелось.

Подумав, я поставила цветочек на подоконник рядом со столом и решила сделать кофе – это, по крайней мере, безопасно.

Не только себе, конечно, но и новоиспеченному начальнику. Вдруг проникнется и оценит если не качество напитка, то хотя бы чистоту чашек.

Выходила я буквально на пять минут, помыла чашки и налила в графин воды. В приемной обнаружила маленькую плитку с кристаллами – там можно было вскипятить воду. Ректор оказался эстетом и использовал только стеклянную посуду – никакого тебе презренного металла. Ставишь графинчик на магический кристалл, и нагревается сама вода, а не стекло. Очень удобно.

Возвращалась я бегом, под доносящиеся из кабинета нечеловеческие вопли. Увидев странную картину, я едва не лишилась рассудка. Сердце упало в желудок, а графин с водой – на пол, но я даже не заметила этого.

Мой цветуечек дотянулся до милых ректорскому сердцу труселей и сожрал уже половину, даже больше. Из пасти торчали оборки одной штанины, а за другую с визгом и воплями цеплялось маленькое лохматое существо. Если память мне не изменяла, существо именовалось шушелем и являлось выходцем из тонкого мира.

Шушель истерил, верещал и пытался спасти труселя, мой цветуй не сдавался и спешно дожевывал свою добычу, а я стояла как столб, понимая, что, видимо, снова придется паковать чемоданы.

Наконец шушелю удалось отвоевать резинку с остатками веселенькой ткани. Ругаясь на своем шушелячьем языке, он забился в угол и принялся так жалостливо подвывать, что мне стало очень стыдно за невоспитанного и прожорливого Васуса, который давился, но все же упорно заглатывал остатки тряпки.

– Что за?.. – раздалось за спиной.

Я вздрогнула, сообразив, что пожаловал хозяин кабинета, и отскочила, зажмурившись. Было очень-очень страшно, потому как я понимала: сейчас будут убивать. По всей видимости, не только меня, но и Васуса, а цветочек я в обиду не дам.

– Твоя герань сожрала Труселя? – подозрительно тихо поинтересовался ректор, а я едва заметно кивнула, не открывая глаз. Руки дрожали, ноги подкашивались.

Чего я не ожидала, так это взрыва хохота, последовавшего практически сразу же.

– Что, твареныш лохматый? – со злорадством поинтересовался ректор. – Лишился своей игрушки! Так тебе и надо, погань пакостливая!

Шушель зашипел так громко, что я открыла глаза и успела метнуть чашку, которую сжимала в руке, в сторону гаденыша, нацелившегося на Васика. Реакция у меня всегда была отменная. Гаденыш увернулся, ректор, как ни странно, тоже.

Шушель распушился, заверещал и кинулся на меня. Я испугалась, но отступить и не подумала. Оттолкнула ректора, который занимал слишком много места, и пошла в наступление, вооружившись шваброй.

– Кыш! Пошел, мерзавец! – орала я. – Нечего где ни попадя свое имущество раскидывать!

Шушель вопил, шипел, но пробраться к цветку не мог, хотя и заходил с разных сторон. Мы, наверное, с ним долго танцевали бы, но ректор сделал едва заметный жест, и твареныш с верещанием исчез в стене.

– Думаю, сработаемся, – резюмировал ректор, когда я поставила швабру в угол и поправила выбившуюся из идеальной прически прядь. – Но герань свою береги. Он не отстанет.

– Так вы же его… того… – Я покосилась на Васика, который приобрел нежно-розовый оттенок, даже клубнички местами проступили.

– Это ненадолго. – Ректор сморщился, как от зубной боли. – Часа через два снова появится и какую пакость учудит на этот раз – неизвестно. Мы с ним почти полгода воюем, и пока счет не на нашей стороне.

– А…

Я не успела сформулировать вопрос, ректор и так понял, что хочу узнать, поэтому сам выложил занятную историю про шушеля и Труселя.

– Нет… с одной стороны, наверное, давно самому следовало их уничтожить… – задумчиво выдал он, рассматривая клочок веселенькой ткани в клубничку, которую не дожевал Васус.

– Трусы? – участливо осведомилась я, напоминая себе, что личная помощница прежде всего должна уметь слушать. Нас так учили.

– Да, их. Но было жалко. Все же столько сил вложено… Душа… опять же, – задумчиво продолжил он и вздохнул. Между темными густыми бровями пролегла складка.

– В трусы? – Я сглотнула. Конечно, работу хотелось очень, но я не нанималась сиделкой к душевнобольному. Судя по воплям, которые ранее довелось слышать в коридоре, он еще и буйный.

– Да что вы заладили: «трусы-трусы»! – взорвался ректор, и я предусмотрительно отступила. – Да, трусы! Это сложнейший экспериментальный образец – пояс верности. Они удобные, натуральный хлопок, безопасные, гигиеничные… Исчезают, когда надо. Эта модель могла бы стать прорывом в артефактике. Я уверен, изобретение пользовалось бы спросом.

– А расцветка и фасон? – не выдержала я, все еще не понимая, зачем ректору академии пояс верности и при чем здесь шушель.

– Расцветка и фасон – отпугивающие! – совершенно серьезно заявил ректор и взъерошил короткий ежик волос. – Кого же на такие потянет? Да и ни одна современная, с позволения сказать, девица продемонстрировать не решится. Так что с расцветкой все нормально. Сам выбирал.

– И за что же вы так жену? – Я не выдержала и проявила женскую солидарность.

– Жену? – Ректор, казалось, искренне удивился.

– Любовницу? – ужаснулась я, осенив себя защитным знаком. Странный мужчина.

– Дочь, конечно же! – Кажется, мои предположения его оскорбили. – Она у меня… впрочем, вы сами будете иметь счастье с ней познакомиться в начале учебного года, если, конечно, не сбежите раньше. Лето она проводит с матерью. Должен же быть у меня хоть какой-то отдых. Она – стихийное бедствие! – Арион фон Расс закатил глаза, а мне как-то подурнело. Не думала, что у него есть дети. Не то чтобы мне это было интересно, но все же.

– А дочери у нас сколько? – поинтересовалась осторожно. Вдруг такие вопросы – табу.