Мориарти внутри нас

Мастер, как и Мориарти из «Шерлока», в некоторых случаях становится внутренней фигурой, являясь людям в видениях, а потом и вовсе заменяя все человечество собой. В сериале «Доктор Хаус» все происходит наоборот. Мориарти Хауса – это его собственное разрушительное чувство вины, которое в моменты катаклизмов активизируется настолько, что отделяется от него и обретает свое лицо. Мориарти является в разных обличьях, но всегда в связи с измененными состояниями сознания героя и потому – скорее как сущность, нежели как отдельный человек. В большинстве случаев он и вовсе интернализирован, уведен в глубины хаусовских видений и галлюцинаций. И в этом смысле Мориарти Хауса реален, так как его присутствие явным образом влияет на поступки и обстоятельства его жизни, будь это ход лечения, общение с окружающими или финальный рейхенбахский аккорд сериала.

Разрушительность, мимикрирующая то под голос совести, то под конструктивную критику, определяет и объединяет всех хаусовских «Мориарти». В четвертом сезоне погибает Эмбер, девушка Уилсона (т. е. «Уотсона»), погибает в силу обстоятельств, на ход которых косвенно повлиял Хаус. И хотя и сам Хаус, и его команда делают все возможное для того, чтобы спасти Эмбер, они оказываются бессильны. Тогда он автоматически взваливает всю вину за ее гибель на себя и тем самым порождает фантом, который впоследствии (в пятом сезоне) начинает преследовать его вплоть до символической гибели – временного помешательства. Призрак этот обладает всеми атрибутами дьявола – он неотвязчив и соблазнителен, и, поддавшись ему, герой ставит под удар не только себя, но и тех, кто его окружает. Доводы призрака Эмбер беспроигрышны, она убедительно доказывает Хаусу, что дает ему «прямой доступ в подсознание», что и подкупает его. Пока Хаус прислушивается к нашептываниям Эмбер – которые, конечно не что иное, как искушение, – он идет ложной дорогой, не прибегая к помощи реальных друзей и коллег и уступая собственному безумию. Эмбер навязчиво диктует Хаусу, как разрешить тот или иной диагностический ребус, какое назначить лечение и как отодвинуть от себя подчиненных. Последнее – это главная цель, так как этот демон прежде всего пытается изолировать Хауса в его безумии, обрубить немногочисленные связи с миром:

Хаус: Что, черт возьми, случилось? Все стало отдаляться.

Эмбер: Ты начал лучше концентироваться и не обращать внимания на то, что не имеет значения.

Истинная природа этого симбиоза проясняется под конец серии, когда все диагностические предположения Эмбер оказываются неверными и вдобавок Хаус чуть не губит своего молодого коллегу, вызвав у него анафилактический шок27. Катастрофа, которую чудом удается предотвратить, открывает и Хаусу, и зрителям глаза на положение вещей. После этого, как часто бывает в сказках или страшилках, маска ироничной, умной, умеренно стервозной спутницы падает, и обнажается страшная гримаса демона – предвестника надвигающегося безумия, ничего общего не имеющего с реальной Эмбер. Она изворотливо прячется, притворяясь побежденной, и все же в итоге становится тем самым Мориарти, сталкивающим Хауса со скалы в пучину душевного недуга28.

Ранее (в финале второго сезона) Хаус сталкивается с еще одним «Мориарти», неизвестным, покусившемся на его жизнь29. Весь их диалог происходит в сознании героя, и изначально убийца, с которым Хаус делит палату, представлен неким голосом совести, взывающей к его чувствам, к его мертвящему клиническому взгляду. Но, как и в случае с Эмбер, эта псевдоморализаторская проповедь оказывается на самом деле голосом смерти, не дающей герою прийти в себя, пробудиться от гибельного забытья.

Тем, кто сомневается в истинной природе этой «совести», раз за разом демонстрируют пациента, которого пытается лечить подбитый Хаус. Это – страшное раздутое тело – именно тело, а не личность, – еле ворочающее распухшим языком, с которым происходят все более и более отталкивающие вещи (выпадает глаз, раздувается гортань, взрываются тестикулы). У него спутанная личная история, и симптомы его болезни раз от разу становятся все более абсурдными. Оказавшись в полном тупике, Хаус поручает своим подопечным: «Хорошо, проверьте, человек ли это». Это ключевой момент, потому что пациент именно что не человек, а безобразная масса, поднявшаяся, чтобы не выпустить Хауса обратно в жизнь. Это распухшее тело, вместе с убийцей-«совестью», и есть тот самый «Мориарти», которого нужно сбросить со скалы, чтобы остаться живым. Поэтому Хаус решается на крайнюю меру и на глазах у онемевшей команды убивает больного прямо на операционном столе. Пуля, выпадающая из руки пациента, – это ключ к выходу из галлюцинации, и одновременно она указывает на связь между двумя ипостасями Мориарти, убийцей и убитым.

Если в случае Эмбер и убийцы-совести фигура главного врага помещается в тело – пусть даже воображаемое – конкретного человека, то в финале сериала, когда происходит главный «рейхенбах» Хауса, Мориарти как такового нет, однако его черты и функции растворены в обстоятельствах и людях, окружающих героя. Все, кто принимают участие в судьбе Хауса, в некоторой степени «Мориарти» – Форман, Уилсон, последний пациент, призраки, являющиеся герою в финальной сцене, наконец, обстоятельства, подталкивающие его если не к фактическому, то к мнимому самоубийству. Эта тема проступает все более отчетливо, пока наконец не проговаривается в видении голосом Кемерон. Лежа рядом с Хаусом на полу горящего дома, она убеждает его «забыть обо всем и заснуть». Таким образом, Хаус сам несет в себе черты Мориарти, саморазрушительно отрезая все возможности к штатному выходу из сложившейся ситуации. Впрочем, несмотря на то что им двигают отчаяние и суицидальные мысли, идея сфальсифицировать свою гибель – как раз рассудочное решение, восходящее к его литературному предку, Шерлоку Холмсу. И именно эта связь говорит нам о том, что Мориарти побежден – люди одурачены, а обстоятельства преодолены.

Так был ли…?

В предисловии к роману «Семипроцентный раствор» Уотсон, пролистывая свои записки о Холмсе («Последнее дело Холмса» и «Пустой дом»), поражается, насколько ему, Уотсону, «не хватило тогда тонкости в повествовании. Внимательный читатель не может не обратить внимание на мои подчеркнутые – и голословные – старания убедить его, что все рассказанное "чистая правда". А что сказать о театральной приподнятости прозы, в чем сказываются скорее вкусы Холмса, чем мои?»30 Эту реплику можно вложить в уста не только героям этого романа, но и большинству интерпретаторов канона, стремящихся объяснить все странности и нестыковки «рейхенбаха». Если вся история противостояния Холмса и Мориарти – это вымысел Уотсона, то кем тогда был Мориарти? И тут Мейер, автор «Семипроцентного раствора», очень точно обозначает, откуда появился этот персонаж – из сознания самого Холмса, как проекция детской травмы, во много раз усиленная наркотиками:

Я слушал сбивчивое повествование с растущим чувством тревоги, хотя прилагал все усилия, дабы оно не стало заметно. Я никогда еще не видел Холмса в такой растерянности, и с первого взгляда было видно, что он отнюдь не разыгрывает меня. Он говорил с ужасающей серьезностью, хотя владевший им страх порой лишал повествование связности. Ни одно человеческое существо не могло бы взять на себя такое количество злых деяний, которые Холмс приписывал профессору. Невольно на ум мне пришло воспоминание о заклятых врагах, с которыми боролся Дон-Кихот.

Благодаря тому что в сюжет вводится доктор Фрейд, читатели получают возможность увидеть, каким именно образом Мориарти, свидетель и вестник семейной трагедии Холмсов, становится преступным гением в глазах героя. Так же, как в «Дон-Кихоте», мы видим происходящее то глазами безумца, то глазами его слуги, враги, с которыми он сражается, превращаются в мешки с мукой и ветряные мельницы, а прекрасная дама – в деревенскую девушку. Вместо преступного гения Холмс борется со своим бывшим учителем математики, абсолютно тихим и ничтожным человеком. Канонические слова Холмса о Мориарти, искусно вмонтированные в текст Мейера, открываются читателю сквозь призму душевной болезни; и железная логика Холмса дает трещину. Здесь Мориарти олицетворяет самые темные, самые страшные минуты в его жизни, он – призрак, который маячит где-то на периферии, в слепом пятне. Он неотделим от Шерлока Холмса, это – его темная сторона, его проклятие, и одновременно тот импульс, который изначально побудил его стать частным сыщиком (чтобы бороться с несправедливостью)31.

Итак, Мориарти как элемент «холмсианской» структуры личности – это некая пугающая пустота, заполняемая реальными – а чаще призрачными – персонажами, оттеняющими и подчеркивающими тот темный потенциал, который несет в себе Шерлок Холмс. Это предостережение о зыбкости, эфемерности той черты, за которой можно превратиться в своего архиврага. Для этого нашему герою нужен противовес, фигура, глубоко укорененная в жизни, и это будет Джон Уотсон.

P.S. Декорации XIX века, викторианский туман, зловещие призраки. Обманчивое сходство с классической гранадской экранизацией, местами канонический текст цитируется дословно. Холмс (а вовсе не Шерлок) продвигается все ближе к разгадке тайны «мертвой невесты», таинственным образом вернувшейся к жизни. Когда остается протянуть руку и отдернуть покрывало, чтобы увидеть лицо убийцы, перед ним предстает страшная маска его главного врага – Мориарти. В очередной раз Моффат и Гейтисс подстроили зрителю ловушку, обманку, превратив «классического Холмса» в видение, плод воображения Шерлока, сидящего на борту самолета в XXI веке. В «Безобразной невесте» (The Abominable Bride, спецсерии, вышедшей в начале 2016 г.) искусно переплетаются отсылки к канону, к классическим экранизациям шерлокианы и, конечно, к более ранним сериям самого «Шерлока»32.

Вся «Безобразная невеста» пронизана присутствием Мориарти – он проглядывает сквозь безрассудство и жестокость Невесты, которая несет в себе его черты. Картинность ее преступлений (публичность, свадебное платье) перекликается с дерзким проникновением Джима в Тауэр в серии «Рейхенбахское падение» («Шерлок», 2:3). Так же как и Мориарти, она совершает неожиданное самоубийство и потом возвращается. Неожиданное появление самого Мориарти вместо одной из «невест»-убийц также проводит параллели между ними.

Так же, как в серии «Нет смысла» («Доктор Хаус», 2:24), о которой шла речь в этой главе, Мориарти расщепляется на несколько фигур. Сам «Мориарти» – это диалог Холмса с главным врагом: с его собственным страхом, внутренним демоном, стремлением к смерти. Есть и гротескно тучный Майкрофт, играющий ту же роль, что и бесформенное распухшее тело в галлюцинации Хауса, – это и указание на то, что все происходящее в серии нереально и одновременно – преграда между героем и возможностью вернуться в жизнь. Чтобы проснуться, нужно, чтобы эта туша исчезла, – вероятно, так и стоит трактовать разговоры о том, как бы укормить его до смерти. В то же время необходимо сбросить самого Мориарти со скалы и таким образом развеять морок. Поэтому, следуя логике конандойлевского мифа, противники обнаруживают себя внутри классической иллюстрации к «Последнему делу Шерлока Холмса», на выступе скалы у водопада. Однако, вопреки классическим декорациям, Мориарти одолевает Холмса:

Я твоя слабость! Я не даю тебе подняться! Когда ты спотыкаешься, когда терпишь неудачу, когда ты слаб – я всегда здесь! Даже не пытайся – признай, что ты продул! Полетим вниз вместе? Нам уже нельзя разлучаться! В конце мы должны быть вдвоем, ты и я!

В «Его последнем обете» Шерлока спасает имя Джона – вспомнив о нем, он начинает выбираться из подвала своих «чертогов разума», в котором заключен Мориарти, а на практике, возвращаться к жизни. Также и тут, в этом внутреннем «рейхенбахе», Уотсон является в тот момент, когда Холмс уже почти побежден. Он же и сталкивает Мориарти в пропасть – что характерно, тот даже не сопротивляется. После этого Шерлоку можно стряхнуть с себя морок и проснуться.