Сердце мое бешено заколотилось. Меня охватил страх – неопределенный, безличный страх. Мне вдруг почудилось, будто в комнате появился еще кто-то, некое разумное существо, и оно совсем рядом. Что-то коснулось моей ноги. Я резко опустил руку и нащупал шелковистый мех Сильвио. С тихим, почти неслышным рычанием кот развернулся и царапнул меня. Я почувствовал на руке кровь. Бесшумно поднявшись с кресла, я подошел к кровати. Мисс Трелони тоже встала и обернулась, словно ощутив рядом чье-то присутствие. Взгляд у нее был дикий, грудь часто вздымалась, как при удушье. Я дотронулся до локтя девушки, но она, казалось, даже не заметила этого и вскинула перед собой руки, будто отталкивая кого-то.

Нельзя было терять ни секунды. Я подхватил мисс Трелони на руки, бросился вон из комнаты и, распахнув дверь, шагнул в коридор и громко крикнул:

– Сюда! На помощь!

В мгновение ока появились оба детектива, миссис Грант и сиделка. Немного погодя прибежали несколько слуг обоего пола. Препоручив девушку заботам миссис Грант, я кинулся обратно в комнату и, нашарив на стене выключатель, зажег свет. Сержант Доу и сиделка поспешили за мной.

Мы подоспели как раз вовремя. Возле сейфа – там же, где в две предыдущие ночи, – лежал мистер Трелони с вытянутой вперед левой рукой, полностью оголенной, если не считать повязки на запястье. Рядом с ним я увидел египетский нож с листовидным лезвием, прежде покоившийся среди древних артефактов в шкафу с разбитой дверцей. Он был воткнут острием в паркетный пол, откуда еще третьего дня убрали залитый кровью коврик.

Однако в комнате все оставалось на своих местах, и никаких признаков чего-то необычного не наблюдалось. Сиделка и двое слуг перенесли мистера Трелони обратно на кровать, а мы с полисменами тщательно осмотрели комнату, но не обнаружили ничего подозрительного. Вскоре вернулась мисс Трелони, бледная, но спокойная. Подойдя ко мне, она тихо проговорила:

– Я почувствовала, что теряю сознание. Не знаю почему, но вдруг безумно испугалась!

Еще одно потрясение я испытал, когда оперся ладонью о край кровати, собираясь склониться к больному, а мисс Трелони вдруг пронзительно вскрикнула:

– Вы ранены! Ах, посмотрите! У вас на руке кровь! И на простынях тоже!

За всеми треволнениями я напрочь забыл о царапинах, оставленных когтями Сильвио. Глянув на них, я тут же вспомнил про кота, но не успел и рта открыть, как мисс Трелони схватила мою руку и поднесла к глазам. Увидев несколько параллельных царапин, она снова вскричала:

– Такие же раны, как у отца!

Затем, быстро, но осторожно опустив мою руку, она обратилась ко мне и сержанту Доу:

– Пойдемте в мою комнату! Сильвио там, в своей корзине.

Мы проследовали за ней в соседнюю спальню. Сильвио действительно сидел в своей корзине и лизал лапы.

– Да, он и впрямь здесь, – сказал детектив. – Но почему он лижет лапы?

Маргарет с тихим стоном наклонилась и дотронулась до передней лапы Сильвио. Кот зарычал, явно недовольный. Тут в комнату вошла миссис Грант. Увидев, что мы осматриваем кота, она промолвила:

– Сиделка говорит, что Сильвио спал на постели сестры Кеннеди все время, пока вы оставались возле отца. Он перешел туда сразу, как только вы отправились в комнату хозяина, и вернулся на обычное свое место совсем недавно. Еще она говорит, что сестра Кеннеди стонет и бормочет во сне, будто ее мучают кошмары. Думаю, нам надо послать за доктором Винчестером.

– Пошлите сейчас же, прошу вас! – воскликнула девушка.

Мы возвратились в комнату больного. С минуту мисс Трелони стояла над постелью отца, сосредоточенно сдвинув брови, а затем повернулась ко мне с решительным видом и сказала:

– Не кажется ли вам, что мы должны пригласить для врачебной консультации еще кого-нибудь? Конечно, я полностью доверяю доктору Винчестеру: это чрезвычайно способный молодой человек, – но именно что молодой, а ведь наверняка есть специалисты, всю жизнь посвятившие изучению подобных случаев. У такого врача, несомненно, больше знаний и опыта, которые помогли бы пролить свет на состояние моего бедного отца. А доктор Винчестер, похоже, все еще блуждает в потемках. Ах! Я просто не знаю, что делать! Все так ужасно!

Не выдержав, она расплакалась, и я постарался ее утешить.

Доктор Винчестер прибыл в самом скором времени. Его первейшей заботой был хозяин дома, но узнав, что тот не получил новых ран, доктор немедля направился к сиделке Кеннеди. При виде ее в глазах у него засветилась надежда. Взяв полотенце и окунув уголок в холодную воду, он легонько хлестнул им женщину по щеке. Кожа ее тотчас порозовела, и больная слабо шевельнулась.

– С ней все в порядке, – сказал доктор новой сиделке, которую называл сестрой Дорис. – Она очнется самое позднее через три-четыре часа. Вероятно, поначалу у нее будет кружиться голова и мутиться сознание. Возможно даже, случится истерический припадок. Но вы знаете, что делать в таком случае.

– Да, сэр, – невозмутимо ответила сестра Дорис.

Мы вернулись в комнату мистера Трелони. Едва мы вошли, миссис Грант и вторая сиделка удалились и с пациентом остались только доктор Винчестер, мисс Трелони да я. Когда дверь закрылась, доктор попросил меня поведать о последних событиях. Я подробно рассказал все, что помнил, стараясь не упустить ни единой мелочи. По ходу моего повествования – не очень длинного – молодой человек то и дело осведомлялся, кто находился при больном в тот или иной момент времени и в какой последовательности мы заходили в комнату. Он интересовался и другими обстоятельствами дела – какими именно, я не запомнил, поскольку они показались мне совершенно несущественными. По завершении нашего разговора доктор Винчестер самым решительным тоном обратился к девушке:

– Полагаю, мисс Трелони, нам нужно с кем-нибудь проконсультироваться по поводу вашего отца.

Она ответила мгновенно, чем слегка его удивила:

– Рада, что вы это предложили. Я полностью с вами согласна. Кого вы посоветуете?

– А сами вы никого не можете порекомендовать? Кого-нибудь, кто знает вашего отца? Его кто-нибудь прежде консультировал?

– Насколько мне известно, нет. Но я надеюсь, вы выберете того, кого сочтете лучшим. Моему дорогому отцу необходимо оказать всю возможную помощь, и я буду безмерно вам признательна, если вы сделаете правильный выбор. Кто лучший в Лондоне – или где угодно – специалист по подобным заболеваниям?

– Я знаю нескольких, но все они живут в разных уголках планеты. Специалистами по заболеваниям мозга, доложу я вам, рождаются, а не становятся. Хотя для того, чтобы усовершенствовать природные способности и преуспеть в своем деле, каждому из них приходится изрядно потрудиться. Все они, можно сказать, граждане мира, а не какой-то конкретной страны. Самый смелый исследователь на сегодняшний день – японец Чиуни, но он скорее хирург-экспериментатор, нежели практикующий врач. Еще есть Цаммерфест из Упсалы, Фенелон из Парижского университета и Морфесси из Неаполя. Это, разумеется, не считая наших специалистов – Моррисона из Абердина и Ричардсона из Бирмингема. Но на первое место я поставил бы Фрира из Королевского колледжа. Он успешнее всех вышеназванных сочетает теорию и практику. Он живет лишь своей работой: никаких посторонних интересов, увлечений, – ничего, и опыт у него поистине огромный. Всем нам, его почитателям, горько сознавать, что столь крепкие нервы и столь умелые руки рано или поздно ослабнут под разрушительным воздействием времени. Лично я предпочел бы Фрира всем прочим.

– Тогда давайте с утра пораньше пошлем за доктором Фриром, – решительно сказала мисс Трелони. – Кстати, как к нему обращаться: «доктор» или просто «мистер»?

Вздохнув с видимым облегчением, доктор Винчестер заговорил гораздо живее и непринужденнее, чем прежде:

– Он – сэр Джеймс Фрир. Я лично отправлюсь к нему и попрошу безотлагательно сюда приехать. – Затем он повернулся ко мне. – Надо бы перевязать вам руку.

– Да пустяки, не стоит, – возразил я.

– Пустяки не пустяки, а раны все же надобно обработать. Даже малейшая царапина, нанесенная животным, может оказаться опасной. Лучше не рисковать.

Я подчинился, и доктор тотчас же занялся моей рукой. Прежде чем наложить бинты, он рассмотрел через лупу царапины и сравнил их со следами, оставленными когтями Сильвио на листке промокательной бумаги, который извлек из своего блокнота. Убрав листок обратно, он сказал лишь одно:

– Прискорбно, что Сильвио незаметно проскальзывает в комнату в самые неподходящие моменты – и столь же незаметно потом исчезает.

Утро тянулось медленно. К десяти часам сестра Кеннеди пришла в себя настолько, что уже могла сидеть и более-менее членораздельно разговаривать. Но мысли у нее все еще путались, и она совершенно не помнила, что происходило прошлой ночью после того, как заняла место у постели больного. И похоже, сейчас это нимало ее не интересовало.

Незадолго до одиннадцати вернулся доктор Винчестер вместе с сэром Джеймсом Фриром. Когда я с лестничной площадки увидел их в холле, сердце у меня упало: я осознал, что мисс Трелони сейчас предстоит со стыдом признаться еще одному незнакомцу в своей полной неосведомленности относительно жизни родного отца.

Сэр Джеймс Фрир с первого взгляда привлекал к себе внимание и вызывал невольное уважение. Казалось, он настолько ясно знает, чего хочет, что решительно отметает прочь все желания и помыслы людей, менее определенных в своих устремлениях. Этот пронзительный взор, эта твердая складка губ, эти насупленные густые брови словно принуждали всех и вся к полному и безоговорочному подчинению его воле. Впрочем, когда всех нас друг другу представили и он, можно сказать, вошел в наше общество, вся таинственность, окружавшая его персону вдруг будто бы рассеялась. И я исполнился надежды, глядя вослед сэру Фриру, когда он вместе с доктором Винчестером направился в комнату больного.

Они оставались там очень долго: один раз вызвали сестру Дорис, но та вскоре вышла обратно, – потом оба проследовали в комнату, где находилась сиделка Кеннеди, и сэр Фрир отослал сестру, присматривавшую за ней. Позже доктор Винчестер сообщил мне, что сиделка Кеннеди, хотя и понятия не имевшая о последних событиях, дала исчерпывающие ответы на все вопросы доктора Фрира касательно состояния мистера Трелони вплоть до момента, когда она впала в беспамятство. Затем оба доктора направились в кабинет, где за закрытой дверью принялись спорить столь долго и жарко, если не сказать ожесточенно, что я в конце концов даже забеспокоился. Мисс Трелони и вовсе находилась на грани нервного срыва к тому времени, когда они вышли. Бедняжка! От всех тяжелых переживаний предыдущих дней нервы у нее определенно были на пределе.

Первым из кабинета появился сэр Джеймс, с мрачным лицом, непроницаемым, как у сфинкса. За ним по пятам шел доктор Винчестер, очень бледный, но такого рода бледностью, которая свидетельствует о реакции организма на перевозбуждение. Я с уверенностью предположил, что совсем недавно лицо его горело краской. Сэр Джеймс пригласил мисс Трелони пройти в кабинет и обратился ко мне с таким же предложением. Когда мы вошли, он повернулся ко мне и сказал: