Теперь Клавэйн наблюдал упрощенный, сказочный мир, воспринимаемый детьми на протяжении всей их жизни. С возрастом поступающие в их мозг данные будут слегка редактироваться. Малыши не заметят изменений – но по мере взросления существа, населяющие лес, сделаются более реалистичными, меньше размером, проворней и пугливей; цвета их шерсти и перьев приблизятся к настоящим. В конце концов дети станут видеть лишь настоящих животных. К тому времени – к возрасту десяти-одиннадцати лет – детям осторожно и тщательно разъяснят роль машин, до тех пор определявших ви́дение мира. Подрастающее поколение узнает о нейроимплантатах, о способе изменить восприятие реальности, придать видимому любую воображаемую форму.

У самого Клавэйна взросление и обучение были куда жестче. Учиться пришлось при втором попадании на Марс, в гнездо Галианы. Она показала детский сад, где воспитывались подрастающие сочленители, но тогда Клавэйн еще не имел своих имплантатов. После он был ранен, и в его мозг ввели наномашины. Навсегда запомнилось шокирующее осознание того, что человеческим мировосприятием можно управлять извне. Невероятное ощущение: сотни и сотни разумов прикасаются к твоему, и ты – часть целого. Но наиболее потрясло видение мира, в котором жили сочленители. У психологов имелся особый термин для подобных ощущений: «когнитивный прорыв». Правда, немногие из них испытали когнитивный прорыв на себе.

Дети вдруг обратили внимание на гостя.

– Клавэйн! – Мальчик втолкнул мысль-возглас в его разум.

Клавэйн приказал шлюпке остановиться посреди пространства, используемого детьми для обучения полетам, сманеврировал, чтобы оказаться на одном уровне с малышами.

– Здравствуйте! – Он выглянул наружу, стиснув поручни – словно проповедник на кафедре.

– Где вы были? – спросила девочка, глядя пристально.

– Снаружи, – ответил он, посмотрев на пару наставников.

– Снаружи? За Материнским Гнездом? – допытывалась девочка.

Клавэйн не мог определиться с ответом. Не помнил, сколь много знали об окружающем мире дети этого возраста. Конечно, о войне им неизвестно. А упоминания о ней избежать трудно, если рассказывать о том, чем он занимался снаружи.

– Да, за Материнским Гнездом, – ответил он осторожно.

– В корабле?

– Да, в очень большом космическом корабле.

– А можно мне его увидеть?

– Думаю, когда-нибудь станет можно. Но не сегодня.

Он ощутил беспокойство стариков, хотя оформленной мысли те не передали.

– А что вы делали на корабле?

Клавэйн поскреб в бороде. Он не любил обманывать детей, никогда толком не умел добродушно и беззлобно лгать. Лучше кое о чем умолчать, не пускаться в подробности.

– Я помог человеку.

– А кто он?

– Одна юная леди.

– А почему ей нужно было помогать?

– С ее кораблем случилась беда. Ей требовалась помощь, а я как раз пролетал неподалеку.

– Как зовут эту леди?

– Бакс. Антуанетта Бакс. Я подтолкнул ее, чтобы не упала на газовый гигант.

– А зачем она летала у газового гиганта?

– Честно говоря, не знаю.

– Клавэйн, а почему у нее два имени?

– Потому что… – начал он и вдруг понял: если продолжать в том же духе, неизбежно уткнешься в войну. – Послушайте, дети, мне нельзя вас отрывать от важного дела!

Он почувствовал перемену в настроении стариков – те испытали огромное облегчение.

– Ну и кто мне покажет, как хорошо он умеет летать?

Такого подбадривания от знаменитого взрослого детям как раз и не хватало. Сразу в голове зазвучал хор: «Клавэйн, я, это я!»

Он смотрел, как дети, спеша опередить друг друга, прыгают в пустоту.

Мгновение назад он еще смотрел на сплошную стену растительности, но шлюпка вдруг прорвала зеленое мерцание и выплыла на поляну. После встречи с детьми полет продолжался всего три-четыре минуты. Робот знал, где искать Фелку.

Поляна имела сферическую форму, окруженная зеленью со всех сторон. Ее прорезала дубовая балка, к которой лепились жилища. Шлюпка приблизилась к балке и зависла, позволяя Клавэйну сойти. Тот поплыл, цепляясь за лозы и лестницы, отыскивая проход внутрь. Слегка закружилась голова. В глубине мозга рождался крик протеста против этого безрассудного полета сквозь крону высокого леса. Но долгие годы приучили не замечать этого беспокойства.

– Фелка! – позвал он. – Это Клавэйн!

Ответа не последовало. Клавэйн полез дальше, головой вперед.

– Фелка? – смущенно позвал он.

– Клавэйн, здравствуй!

Голос, сфокусированный причудливыми изгибами полости, показался грохотом, хотя самой Фелки вблизи не было видно.

Не уловив ее мыслей, Клавэйн поплыл на голос. Фелка редко участвовала в умственном единении сочленителей. А когда участвовала, Клавэйн сохранял дистанцию, не пытаясь проникнуть в ее разум. Уже давно они договорились не соприкасаться разумами, разве что на самом поверхностном уровне. Большее воспринималось как непрошеное вторжение в личное пространство.

Колодец завершился расширением, похожим на матку. Там, в своей лаборатории-студии, Фелка жила почти безвылазно. На стенах – головокружительно сложная древесная текстура. Клавэйну ее эллипсы и узлы напоминали геодезические контуры сильно деформированного пространства. Настенные светильники порождали грозные монстрообразные тени.

Он оттолкнулся пальцами, проплыл, касаясь причудливых деревянных фигурок, свободно парящих в комнате. Бо́льшую их часть узнал, но появилась и парочка новых. Подхватил на лету одну, брякнувшую глухо, поднес к глазам. Спираль в форме человеческой головы, в проеме видна голова поменьше, а в ней еще одна. Возможно, есть и другие. Клавэйн выпустил предмет, подхватил другой – сферу, ощетинившуюся деревянными шипами, выдвинутыми на разные расстояния. Потрогал один – и тотчас внутри сферы щелкнуло и передвинулось, будто в личинке замка.

– Фелка, вижу, ты времени зря не теряла.

– И не я одна, – ответила она. – Я слышала отчет. Загадочный пленник?

Клавэйн проплыл мимо дрейфующих деревянных устройств, обогнул балку. Протиснулся сквозь входное отверстие в небольшое помещение без окон, освещенное лишь фонарями. Их свет окрашивал розовым и изумрудно-зеленым землистые стены. Одна состояла целиком из деревянных лиц, со слегка искаженными, укрупненными чертами. С краю находились лица лишь полуоформленные, напоминающие изъеденных кислотой горгулий. Воздух благоухал смолой.

– Вряд ли пленник – персона значительная. Личность еще не установили, но, скорее всего, это обычный уголовник из гиперсвиней. Траление открыло с полной определенностью: недавно он убивал людей. О деталях распространяться не буду, щадя твой слух, но этот подонок весьма изобретателен в убийствах. Творческая личность. Свиней зря считают лишенными воображения.

– Я их никогда не считала лишенными воображения. А что за дело со спасенной женщиной?

– Забавно, как быстро распространяются слухи. – Он тут же вспомнил, что сам рассказал детям про Антуанетту Бакс.

– Она удивилась?

– Не знаю. А ей стоило удивиться?

Фелка фыркнула.

Она парила среди студии, в мешковатой рабочей одежде похожая на раздувшуюся планету, окруженную множеством хрупких деревянных спутников. Дюжина неоконченных поделок крепилась к талии нейлоновыми шнурами. Такие же шнуры удерживали у пояса инструменты: от простейших штихелей и напильников до лазеров и крошечных роботов-бурильщиков.

– Наверное, она ждала смерти. В лучшем случае присоединения к нам.

– Кажется, тебя смущает, что нас боятся и ненавидят.

– Да, над этим стоит задуматься.

Фелка вздохнула, словно они говорили об этом много раз и никак не могли убедить друг друга.

– Клавэйн, мы давно знакомы?

– Для обычного людского знакомства – очень давно.

– Да. И бо́льшую часть этого времени ты был солдатом. Конечно, не всегда воевал. Но в воображении ты всегда был на войне.

Не отводя от Клавэйна взгляда, Фелка подхватила неоконченную конструкцию, посмотрела сквозь ее проемы.

– И отчего-то мне думается: не поздновато ли для нравственного самокопания, а?

– Возможно, ты права.

Фелка прикусила нижнюю губу. Ухватившись за шнур потолще, подтянулась к стене; рой прицепленных к поясу инструментов и поделок заклацал, застучал. Она взялась готовить чай для гостя.

– Тебе не потребовалось ощупывать мое лицо, – заметил Клавэйн. – Следует воспринимать это как хороший знак?

– Знак чего?

– Того, что ты стала лучше распознавать лица.

– Не стала. Ты заметил стену лиц по пути сюда?

– Похоже, ты соорудила ее недавно.

– Когда приходят те, кого я не могу узнать, я ощупываю лица, запоминаю ощущения в кончиках пальцев. Затем щупаю деревянные лица на стене, пока не отыщу схожее. Затем читаю подпись. Конечно, временами приходится добавлять новые лица. Но некоторым достаточно и грубого подобия.

– А я?

– У тебя же борода, много морщин. И редкие седые волосы. Насчет тебя едва ли можно ошибиться. Ты не похож ни на кого.

Она протянула колбу с чаем. Клавэйн выдавил в рот струйку обжигающей жидкости.

– Да уж, не похож. Тут, пожалуй, и сказать нечего…

Он постарался взглянуть на Фелку со всей возможной беспристрастностью, сравнивая ее теперешнюю и давешнюю, какой она была до его путешествия на «Паслене». Миновала только пара недель, однако Фелка казалась замкнутой, отдалившейся от мира. Такого не было уже несколько лет. Рассказывала о гостях – но их вряд ли было много.

– Фелка, посмотри на меня, – попросил он.

Ее черные волосы – такие же длинные, как у Галианы, – были спутаны и грязны. В уголках глаз – крупицы засохшей слизи. Радужки бледно-зеленые, почти нефритового оттенка – и бледно-розовые белки в сеточке кровавых жилок. Под глазами синеватые дрябловатые мешочки. В отличие от большинства сочленителей Фелке, как и Клавэйну, требовался сон.

– Пообещай мне.

– Что именно?

– Если… вернее, когда станет совсем плохо, ты же мне скажешь, правда?

– И какой в этом смысл?

– Ты ведь знаешь, я всегда стараюсь сделать как лучше для тебя. Галианы больше нет с нами, остается лишь мне…

Ее красные от бессонницы глаза смотрели внимательно и строго.

– Ты всегда старался как мог. Но не в твоих силах изменить мою суть. Ты не волшебник.

Он уныло кивнул. Печальная истина. Сделать и впрямь ничего нельзя.

Фелка не была похожа на других сочленителей. Впервые Клавэйн ее встретил, когда во второй раз посетил Гнездо Галианы на Марсе. Фелка была крошечным ущербным ребенком, результатом неудачных экспериментов с мозгом зародыша. Она не только не распознавала лица – вообще была не способна к общению с людьми. Весь ее мир составляла единственная, без остатка поглощающая игра. Гнездо Галианы окружало гигантское сооружение, известное как Великая Марсианская Стена, плод неудачной попытки терраформирования, поврежденный предыдущей войной. Но Стена не обрушилась, поскольку игра Фелки включала принуждение аппаратов самовосстановления Стены к действию – бесконечный увлекательный процесс выявления неполадок и распределения скудных драгоценных ресурсов. Стена высотой в двести километров сложностью не уступала человеческому телу, а Фелка управляла всем ее существом, была ее иммунитетом, контролируя вплоть до крохотной клетки. Справлялась Фелка гораздо лучше компьютера. Хотя и не могла общаться с людьми, она с удивительной легкостью решала сложнейшие задачи.

В конце концов Стена пала под натиском прежних соратников Клавэйна, Коалиции за невральную чистоту. Галиана, Фелка и Клавэйн предприняли отчаянную попытку удрать из Гнезда. Галиана пыталась разубедить Клавэйна, не хотела брать Фелку. Говорила, что для нее стресс расставания со Стеной окажется горше смерти. Но Клавэйн все равно забрал девочку, убежденный, что она не безнадежна, ее разум способен найти замену Стене.

И оказался прав, но на доказательство правоты ушло много лет.