Мирослава оглянулась, когда они с Фростом были на безопасном расстоянии от воды. Оглянулась на странный звук, словно бы из бутылки с шампанским выбили пробку.

Водоворот исчез. На абсолютно гладкой поверхности она увидела наконец отражение… Маленькая девочка со смешными косичками приветственно подняла вверх руку. Мирослава чуть было не помахала в ответ. Удержалась в самый последний момент, потому что нечего потворствовать собственным галлюцинациям.

* * *

Байк Фроста оказался именно там, где он его оставил – на тропинке над оврагом. Никто не позарился. Впрочем, по тропинке никто особо и не ходил. Они с Василисой не в счет.

– Могу прокатить!

Фрост глянул на Мирославу. Сначала на нее целиком, потом на поцарапанные коленки и подранный подол юбки. Мирослава представила, как она, вот такая красивая и поцарапанная, с голыми коленками и задравшейся до самой талии юбкой, подъезжает к Горисветово, и ей сделалось дурно от одной только этой фантазии.

– Не надо меня катать! – сказала она твердо. – Сама!

– А если опять? – спросил он, утверждаясь в седле байка.

– Что – опять?

– Опять вздыбишься. – Он сделал неопределенный жест над своей головой, наверное, намекал на ее волосы. – Вздыбишься и зазомбовеешь.

– Я зазомбовею прямо сейчас, если ты не отвалишь, – сказала Мирослава с угрозой в голосе. – Тебе же велели уезжать! Дальше я сама!

Он ее раздражал. Нет, он ее бесил! Бесил до такой степени, что она теряла самоконтроль. Или самоконтроль она теряла не из-за него, а из-за ситуации, в которой оказалось? В которой он ее увидел! Это ведь все равно, что оказаться голой перед незнакомым мужиком! Нет, голой не так страшно! Но вот оказаться белоглазой зомби – это позор!

– Ок! – Он повернул ключ зажигания, и байк заурчал. – Рад был помочь!

И газанул, обдавая Мирославу ядовитыми клубами выхлопных газов.

Стало обидно. Вроде бы, сама велела убираться, вроде бы, он сделал все, как она хотела, а все равно осадочек остался. Мог бы настоять, проявить себя не хакером, а джентльменом, проводить ее до усадьбы, а он сразу же свалил.

Вслед за обидой пришел страх. Ну, не совсем ужас, а так… опасения, что то, что с ней уже случилось в этом чертовом овраге, может повториться опять. Вот это чувство было куда сильнее и куда серьезнее. Именно оно заставило Мирославу рвануть с места и сразу же перейти на резвую трусцу.

Она бежала почти до самой усадьбы и, лишь оказавшись перед запасной калиткой, остановилась, чтобы перевести дух. Так и стояла минуты три, уперев ладони в многострадальные коленки, и часто-часто дыша. Оставалось последнее: марш-бросок по пересеченной местности до своей комнаты. И сделать это нужно было так, чтобы никто не заметил, потому что хватит с нее на сегодня щекотливых ситуаций. Потому что должно же ей хоть в чем-то повезти.

Повезло! Сначала запасная калитка, потом дверь черного хода и черная лестница, которую в стародавние времена использовала горисветовская прислуга, а нынче… а нынче тоже горисветовская прислуга, пусть и переименованная политкорректно в персонал. Себя Мирослава к персоналу никоим образом не относила, считала чем-то вроде топ-менеджера, но жизнь давно научила ее тому, что везде и всегда первым делом нужно изучать все ходы-выходы. Просто так, на всякий пожарный случай. Вот он и наступил – этот пожарный случай! Вот и пригодился ключ от черного хода! К себе Мирослава ввалилась, никем не замеченная!

Персонал, и обычный, и топовый, жил на первом этаже правого крыла усадьбы. Фактически, у Мирославы была своя собственная двухкомнатная квартира с отдельным входом, со всеми удобствами и чудесным видом из окна. Ремонтом этой квартиры она занималась лично. Сама выбирала мебель и текстиль, сама договаривалась сначала с бригадиром, а потом и с бригадой строителей. К консенсусу пришли быстро, потому как Мирослава не только в совершенстве знала английский, французский и итальянский языки, но ко всему прочему умела разговаривать на языке, понятном любому пролетарию. Иногда это умение ее очень выручало, мигом превращало из «зажравшейся барыньки» в «свою в доску». Тут было важно соблюсти баланс, но Мирослава считала себя королевой баланса и мастером переговоров. Как бы то ни было, а ремонт в комнатах ей сделали отличный: утеплили, звукоизолировали, модернизировали все в кратчайшие сроки. От услуг дизайнера Мирослава отказалась, потому что считала, что никто не справится с этой задачей лучше, чем она сама.

Она и справилась! Сделала все по себе и под себя. Мой дом – моя крепость! И плевать, что это не настоящий дом, что при желании можно было с таким же успехом отремонтировать бабушкин дом и жить там. Но желания не было. Мирослава даже думать не хотела о том, чтобы вернуться назад, на самое дно своей прежней жизни.

Первым делом она выбросила в мусорное ведро испорченные туфли и юбку, вторым стащила с себя остатки одежды и приняла душ. Лучше было бы ванну, в ее новом доме была прекрасная ванна на грифоньих лапах! Не какой-то там итальянский новодел, а самый настоящий раритет, который строители откопали в подвале усадьбы, а Мирослава тут же приватизировала. Ее установили только этим утром, и вечером Мирославу ждало настоящее блаженство. Но только вечером! Потому что купание в ее прекрасной антикварной ванне предполагало полную расслабленность, а Мирославе в сложившейся ситуации расслабляться вообще не стоило. Поэтому она ограничилась душем, тщательно вымыла волосы, а потом несколько минут задумчиво наблюдала за тем, как стекает в сливное отверстие вода. Все закручивалось в правильную сторону, согласно законам физики и заветам Кориолиса. Жизнь потихонечку налаживалась, хотя бы в мелочах.

Чтобы окончательно утвердиться в нормальности собственного бытия, Мирослава босиком прошлепала на кухню, поставила на огонь турку. Чашка кофе и крошечный кусочек черного шоколада приведут ее в форму получше любых таблеток. Это было проверенное, ни разу не дававшее сбоев средство.

Наедине с кофейной чашкой Мирослава провела минут пятнадцать, а потом принялась одеваться. Ее рабочий день официально подошел к концу, и можно было сменить деловой костюм на что-нибудь менее презентабельное, но более удобное. Мирослава остановилась на джинсах и белой футболке, стянула еще влажные волосы в тугой пучок на макушке. Когда стягивала, не без панического злорадства думала, что уж теперь-то они не вздыбятся ни при каких обстоятельствах, уж теперь-то она сама хозяйка своей судьбы. И на ноги надела вместо неудобных шпилек обычные кеды. Просто так, для пущей устойчивости. Нет, она не собиралась больше скакать по лесам и оврагам, но выводы из случившегося сделала. В Горисветово нужно быть готовой ко всему.

Откуда вдруг взялся такой вывод, Мирослава и сама не знала. Куда разумнее и логичнее было бы предположить, что это с ее обострившейся… особенностью нужно быть готовой ко всему.

Называть ее фобии и панические атаки «особенностями» предложил психолог. Особенность всяко лучше, чем какая-нибудь хрень с труднопроизносимым названием из психиатрического справочника. Особенности есть у любого нормального человека! И «нормальный» здесь ключевое слово! Мирослава годами приучалась считать себя нормальной и не собиралась сдавать позиции из-за какой-то ерунды, из-за какого-то чертова феномена Кориолиса! Про Фроста она к тому времени уже и думать забыла.

Она была уже на пороге, когда зазвонил мобильный. Это Лисапета тревожилась и желала знать, как обстоят дела с поисками Василисы. Мирослава заверила ее, что поиски прошли успешно, ни сама Василиса, ни ее маменька претензий к школе не имеют, вопрос закрыт. Но Лисапета не сдавалась, Лисапета желала увидеться и пообщаться. Мирослава вздохнула. Общение – последнее, что ей было нужно этим сумасшедшим вечером. Общение и расспросы. Но Лисапета была в некотором роде ее оплотом, глазами и ушами. Не стоило портить отношения там, где их можно укрепить. Бабушка бы не одобрила.

Лисапета нашлась в оранжерее. Если для Мирославы ее отдушиной в Горисветово стала персональная квартирка, то Лисапета нашла себя в отреставрированной, засаженной экзотическими растениями оранжерее. Она даже организовала ботанический кружок для воспитанников школы, а все свое свободное время проводила в оранжерее, возясь с растениями. Вот и сейчас прижимая к необъятной груди пульверизатор, она медитировала над каким-то диковинным кустом с удивительными, похожими на бабочки цветами. В оранжерее было влажно и жарко, на лбу у Мирославы тут же выступили капельки пота.

– Мирослава! – Лисапета колыхнулась, нажала на кнопку пульверизатора, орошая диковинный куст облачком тумана. – Мирослава, как я рада, что все утряслось!

Она и в самом деле была рада. И тому, что все утряслось, и Мирославе. Поэтому Мирослава не стала ее поправлять, сделала вид, что не заметила очередного нарушения субординации.

– Утряслось, Лизавета Петровна. – Она помахала ладонью перед лицом, отгоняя от себя влажный туман и какую-то заблудившуюся в тумане букашку. – С девочкой все в порядке, с мамой проведена разъяснительная беседа. Считаю инцидент исчерпанным.

– Ну и слава богу! А то я так волновалась, так волновалась! Я уже, грешным делом, думала, что придется обыскивать башню. – Лисапета снова нажала на пульверизатор. Мирослава предусмотрительно отступила на шаг.

«Кто не спрятался, я не виновата…» Туман вокруг Мирославы на мгновение сгустился и сделался колюче-холодным.

– Не надо обыскивать башню, – сказала она таким же колюче-холодным тоном.

– Так я же понимаю, Мирочка! – Лисапета переложила пульверизатор в левую руку и размашисто перекрестилась. – Я ж только в крайнем случае, да?..

– Нет никакого крайнего случая, Лизавета Петровна. И необходимости обыскивать башню тоже нет! Это опасно.

– Опасно, Мирочка… Я ж и говорю… – Лисапета перестала креститься, уставилась на Мирославу широко раскрытыми глазами.

– Опасно, потому что башня в аварийном состоянии, – отчеканила Мирослава. – Бог знает, сколько лет она была закрыта, и что там с лестницей и перекрытиями. Вы же прекрасно понимаете, как дети любят подобные места.

– Понимаю, Мирочка! Конечно, я понимаю.

– Мирослава Сергеевна! Попрошу вас…

Наверное, она сказала это как-то очень внезапно или очень резко, потому что тонкая душевная организация Лисапеты не выдержала, и указательный палец сам нажал на кнопку пульверизатора. Мирославе хотелось думать, что сам. Потому что в противном случае, произошедшее следовало считать диверсией.

Она смахнула с лица капли воды, помотала головой, стряхивая брызги с волос.

– Ой… – сказала Лисапета потрясенно. Значит, точно не диверсия, а тонкая душевная организация.

– Там хоть нет никакой химии? – Мирослава покосилась на пульверизатор.

– Чистейшая вода, Мирочка… Мирославочка… Мирослава Сергеевна! Сама из родника принесла.

– Тогда все в порядке.

Мирослава сорвала похожий на бабочку цветок, воткнула в волосы и почувствовала себя этакой Кармен. От цветка шел тонкий дурманящий аромат. Надо бы спросить, что это за куст такой. Но не сегодня, в другой раз, когда улягутся страсти.

– Все в порядке, – повторила Лисапета, ставя злополучный пульверизатор на землю.

– Но калитку лучше закрывать на ключ. Мы должны четко знать, кто из воспитанников и когда покидает территорию школы. Согласитесь, это разумно?

– Это разумно. – Лисапета кивнула. – Я поговорю с завхозом.

– Персоналу можно раздать дубликаты ключей, но дети должны выходить через центральные ворота. Там хотя бы есть камера видеонаблюдения.

Будь Мирославина воля, она бы натыкала этих камер на всем пути от Горисветово к деревне.

– А так все нормально? – спросила она уже совершенно будничным, если не сказать домашним тоном. – Больше никаких эксцессов?

– Васю Самсонова закрыли в лазарете. – Лисапета расслабилась, посветлела лицом. – Ничего страшного, объелся чипсами.

– Да где ж они берут эти чипсы?!

– Контрабандой проносят. Или родители передают. Мы ж родителей не будем обыскивать, да?