Чуну выхватил наличные из руки токкэби и с вежливой улыбкой протянул конверт. Небольшого обмана с ценой хватит, чтобы проучить надоедливого клиента. Неуклюжий гоблин вышел из дома, и Чуну шепотом взмолился любому богу, который готов был слушать, чтобы талисман унес этого токкэби далеко-далеко от его порога.

Когда дверь закрылась, Чуну подумал о словах ушедшего клиента. Его послал Хёк. Значит, Хёк в царстве смертных. Иначе он не смог бы разговаривать с токкэби. Чуну чуть было не достал телефон, но передумал. Ради чего бы ни оказался жнец в мире смертных, Чуну не хотел иметь с ним никаких дел.

Жил когда-то в бедной семье мальчик, который каждый день ходил в лес нарубить дрова, чтобы продать их в деревне и помочь прокормить семью. Однажды днем он наткнулся в лесу на ореховое дерево. Мальчик взобрался на него и собрал грецких орехов для всей семьи, а затем сел среди ветвей и наелся досыта. Он потерял счет времени, и вскоре стемнело. Зная, что в темноте он не сможет найти дорогу домой через лес, мальчик вспомнил о маленьком заброшенном домишке, стоявшем на обратной дороге. На полу он спать не хотел: вдруг грызуны прибегут? Так что мальчик забрался на стропила и быстро заснул.

В полночь его разбудили непонятные звуки. Внизу он увидел нескольких токкэби. Они хвастались тем, что сумели натворить в тот день. Один весь день висел на хвосте быка. Другой дразнил непослушного мальчика. Третий громко танцевал под полом, пугая обитателей дома. Наконец, еще один токкэби сказал, что пришло время прекратить болтовню и начать пировать.

Он вытащил посох и, стуча им по полу, закричал:

– Тудурак так-так, выходи, еда, выходи, питье!

Не успел он стукнуть посохом в последний раз, как из ниоткуда появились еда и питье. Посох этот был панмани, волшебной дубинкой призыва. Токкэби танцевали и ели досыта. И все это время мальчик наблюдал. Увидев пир, он проголодался. Он достал несколько грецких орехов и начал раскалывать их зубами. Токкэби услышал треск и закричал:

– Крыша ломается! Она сейчас рухнет! – И они все выбежали из хижины.

Мальчик спустился вниз, наелся досыта, а затем забрал панмани, который уронил один из токкэби.

На следующее утро мальчик вернулся домой. Его родители очень волновались за него, думали, что его съел тигр, но мальчик все им рассказал и показал магию посоха. Они возликовали: теперь им никогда не придется беспокоиться о еде.

Но разнеслись слухи о приключениях мальчика и его сокровище. Сын богатого торговца, который ни дня в своей жизни не работал, решил, что тоже хочет панмани, хотя его семья никогда не знала голода и ни в чем не нуждалась. Он упросил бедного мальчика поведать о его приключении, а потом убежал в лес. Сначала он нашел ореховое дерево, наелся досыта и набил карманы грецкими орехами. Затем он побежал к хижине, забрался на стропила и стал ждать полуночи.

В назначенное время пришли в хижину токкэби и устроили пир. Богатый мальчик, увидев желаемое, не дал токкэби даже начать есть и громко расколол грецкий орех в зубах. Но на этот раз токкэби не обманулись. Они посмотрели наверх и увидели мальчишку.

– Опять ты! – закричали они и стащили ребенка со стропил. Они наказали мальчика, заколдовав его язык, чтобы тот вырос на сто метров в длину. А когда он пытался доковылять до дома, то упал в реку. Он бы утонул, если бы бедный мальчик не услышал его крики и не спас его. С того дня бедный мальчик больше не голодал, а богатый мальчик никогда не шел на поводу своих желаний.

3

Сомин ненавидела лето. В первую неделю августа было хуже всего – липко и влажно, а воздух казался слишком густым. А ее волосы до плеч, испорченные множеством домашних покрасок, были не в лучшем состоянии и от летней влажности ужасно пушились.

Иногда она мечтала уехать из Сеула, просто собрать вещи и уехать. И это желание нарастало с неимоверной силой, как только наступало по-настоящему невыносимое лето, как сейчас. Но Сомин знала, что на самом деле она никогда не сможет уехать. Слишком много ответственности на ней лежало.

Одним из якорей, держащих ее в Сеуле, была маленькая квартирка над темным, пустым рестораном. Маленький ресторанчик хальмони ^[10] Джихуна раньше был оживленным местом, центром района. Но вот уже несколько месяцев он был закрыт. Под предлогом болезни хальмони домовладелец изменил условия аренды. И как только стало ясно, что Джихун не сможет платить, он получил уведомление о выселении. При одной только мысли об этом в Сомин вскипала кровь. Дверь квартиры на втором этаже была не заперта. Воздух внутри казался затхлым, как в капсуле времени. Но Сомин-то знала, что Джихун и Миён живут в этой квартире последние несколько месяцев. Странное стремительное развитие их отношений обеспокоило бы ее, если бы она не подозревала о скрывающихся в тени этого мира ужасах, по сравнению с которыми пара живущих вместе подростков – ничто. В отличие от подростков, эти ужасы без раздумий могут вырвать тебе печень или горло.

Сомин нравилось думать, что она крутая. Что она не из пугливых. Она никогда бы не убежала от драки, особенно если бы пришлось защищать родных. Тем не менее новость о том, что монстры из ее детских книжек действительно существуют, словно током ударила здравомыслящую материалистку Ли Сомин. Ей предстояло полностью изменить свой взгляд на мир. И для девушки, которая всегда считала себя правой, это было нелегко.

Сомин не знала, чего ожидала, закрывая за собой дверь, но точно не Ку Миён в фартуке, вытирающую пыль с полок.

– Я попала в альтернативную вселенную? – удивилась Сомин.

Миён подняла глаза. Она была прекрасна. Черные как смоль волосы, которые ниспадали до середины спины, длинные ноги, густые ресницы, пухлые губы. Но когда Сомин присмотрелась, то увидела беспокойство в поджатых губах Миён.

– Я умею убираться, – ответила Миён. – Я не безнадежная неряха.

– О, я и не сомневалась, – сказала Сомин. – Просто мне казалось, что вытирать пыль ниже достоинства кумихо.

– Ну, на самом деле я больше не кумихо, – пробормотала Миён.

Было странно осознавать, что ее новая подруга когда-то была кумихо, но еще страннее казалось, что теперь она перестала ею быть. Предательство, потерянные лисьи бусины, исчезнувший когда-то отец и чрезмерно опекающая мать…

Сомин выросла на историях о кумихо – девятихвостых лисицах, способных жить вечно, поглощая человеческую энергию. И однажды ночью ей пришлось смириться с тем, что они существуют в реальности и что одна из них хочет убить ее лучшего друга, Джихуна. Мать Миён, Ку Йена, если быть точнее. Кумихо, которая прожила сотни лет и была готова на все, даже убить – или умереть – ради Миён.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Сомин узнала секрет Миён, и порой у нее из головы вылетало, что Миён была не обычным человеком.

Из спальни вышел Джихун – высокий худощавый парень с черными волосами, которые всегда выглядели растрепанными, как будто он только что проснулся после дневного сна, хотя чаще всего так оно и было. Он заметил Сомин и грустно ей улыбнулся. Эта улыбка не шла его красивому лицу. Оно больше подходило для ехидных ухмылок, от которых появлялись ямочки на щеках. Но, вероятно, сегодня у него действительно не было повода для веселья.

– Джихун-а ^[11], ты заставляешь свою девушку работать, а сам спишь весь день? – усмехнулась Сомин, но в ее словах не было укора.

Его улыбка стала немного шире, и на щеках появился намек на ямочки. Призрачный след приветливого мальчишки, с которым Сомин выросла.

– Миён сама вызвалась. Раз уж она решила взять на себя все скучные заботы, кто я такой, чтобы отказываться? – Он пожал плечами. Джихун никогда не оправдывался, но его откровенная честность только прибавляла ему очарования.

– Уж лучше вытирать пыль, чем пытаться привести в порядок ту черную дыру, которую ты называешь спальней, – отрезала Миён.

– Вот вы смеетесь, а когда правительство будет платить мне миллиарды долларов за изучение беспрецедентного природного явления – черной дыры в центре Сеула, вы пожалеете, – съязвил Джихун.

Сомин закатила глаза, но втайне обрадовалась, что ее лучший друг все еще может шутить в столь тоскливый день.

– Так чем тогда заняться мне? – Она взглянула на пустые коробки, разбросанные по комнате. Джихун с Миён даже кухонные полотенца до сих пор не упаковали. Возможно, потому что это были не просто вещи. Только они и остались у Джихуна от хальмони, которая его вырастила. А теперь ее нет. Сомин понимала, почему коробки все еще пустые: упаковать эти вещи – все равно что спрятать воспоминания.

Она потянулась за коробкой одновременно с Миён. Когда их руки соприкоснулись, она почувствовала искру, похожую на статический разряд. Это часто случалось, когда она прикасалась к бывшей кумихо, как будто скрытые способности Миён все еще жаждали энергии.

– Извини, – пробормотала Миён.

– Ничего страшного, – заверила ее Сомин. – Пока ты не пытаешься высосать из меня ци, можем оставаться друзьями.

Миён поджала губы. Ей все еще непросто было шутить о своей прежней жизни. Сомин не могла ее винить. В конце концов, полагала она, должно быть, очень тяжело выживать, отнимая чужие жизни.

– Тук-тук. – Входную дверь открыла мать Сомин. – Извините, я опоздала. Ужасные пробки! Я думала поехать на метро, но не хотела толкаться в потной толпе. Ненавижу общественный транспорт летом. Но, похоже, все остальные подумали так же и сели за руль. В общем, дорога заняла больше времени, чем я ожидала.

Сомин чуть не рассмеялась. Тяжело сказать, кто о ком больше заботился: она о матери или мать о ней. Ее мама горела, как искра, энергия, свет. А еще она была так рассеянна, что забыла бы где-нибудь собственный мозг, если бы тот не был надежно заперт в ее черепе. И хотя Сомин была всего лишь девятнадцатилетней старшеклассницей, именно она могла похвастаться большей ответственностью.

Никого в мире Сомин не любила так сильно, как свою мать, за исключением, может быть, Джихуна. Конечно, сложно назвать это семьей в традиционном значении слова, но Сомин считала их единым целым.

– Все в порядке, госпожа Мун, мы еще даже не начали, – успокоил ее Джихун.

– Говори за себя, – пробормотала Миён.

– Хорошо, чем нужно заняться в первую очередь? – Мать Сомин хлопнула в ладоши и выжидающе посмотрела на дочь.

Теперь Сомин все-таки рассмеялась. Руководить вечно приходилось ей.

– Джихун, займись-ка ты своей черной дырой. Миён, уберешься в ванной? Мама, можешь взять на себя… – Сомин заколебалась и закончила: – Дальнюю комнату? – Она не могла заставить себя произнести «комнату хальмони».

Мама понимающе ей улыбнулась:

– Конечно. – Подхватив коробку, она направилась в дальнюю часть квартиры.

Джихун уставился вслед матери Сомин. Та зашла в комнату его хальмони и закрыла за собой дверь, но Джихун по-прежнему не двигался.

– Джихун-а, – позвала его Сомин.

– Заняться черной дырой в комнате, принял. – Его голос прозвучал чересчур живо.

– С ним все в порядке? – спросила Сомин у Миён, когда Джихун ушел.

– Кое-как выживает. – Миён взяла коробку и потащила ее в маленькую ванную.

Сомин вздохнула. Она спрашивала не об этом. Но она знала, что первые восемнадцать лет жизни Миён отгораживалась от остального мира. Для нее выживание было главной целью в жизни.

Жилая часть квартиры была небольшой и уютной. Видавший виды диван, провалившийся посередине от десятилетий использования. У дверной рамы трепетали желтые пуджоки ^[12] – талисманы, отгоняющие плохую энергию.

Сомин пошла на кухню и начала раскладывать по коробкам кастрюли и сковородки. Она подумала, не следует ли забрать еще и кружки с тарелками. Может быть, Джихун вспомнит о них позже? Или она зря заморачивается?

Она вытерла испарину на лбу и открыла холодильник в поисках какого-нибудь напитка, но тот был пуст. Честно говоря, Сомин понятия не имела, как эти двое выживали последние четыре месяца.

Входная дверь открылась. Снаружи раздался шум.