Мы сидели за столиком в «Павильоне Бруссара». С каждой минутой толпа становилась все более шумной. Пожалуй, не зря я согласилась прийти – хоть немного отвлекусь от нервотрепки последних дней. Старый добрый бар буквально вибрировал уютным весельем и по-своему защищал посетителей от надвигающейся бури, которая в данный момент была лишь ветерком, колышущим сосны и кипарисы.

– Кто? – практически прокричала я в ухо подруге.

Дана кивнула на противоположную сторону бара:

– Рэй Стрикленд.

Имя звучало знакомо. И хотя легкий туман от двух выпитых «Кровавых Мэри» не позволял его вспомнить, внутри возникло неприятное ощущение.

– Рэй-монд Стрик-ленд, – произнесла Дана по слогам, словно разговаривала с несмышленым ребенком. Ее голос вызывал в сознании образы зеленых стрел, беспорядочно проносящихся по черному фону. – Он убил твоего дядю.

Точно! Картинка наконец-то сложилась. Давненько я не слышала это имя…

– Его уже выпустили из тюрьмы?

– В феврале. – Подруга бросила на меня недоверчивый взгляд: – Родные разве не рассказали тебе?

– Мы не обсуждаем ни убийство, ни самого Джексона. Сто лет прошло.

В глазах Даны мелькнула тень упрека, и она поспешно уткнулась в бокал с пивом. Вот только мы дружим с пеленок и я знаю ее как облупленную. После моего переезда в Мобил несколько лет назад мы предсказуемо отдалились, однако по-прежнему встречались с ней поболтать, когда я приезжала в гости к семье.

– Я даже не помню его. Он умер, когда мне едва исполнилось два. И был моим двоюродным дядей.

– Семья есть семья. Мои предки собрались бы все вместе и разработали бы хитроумный план, как посильнее испоганить Рэю жизнь на свободе.

– Какие молодцы, – не удержалась я от плевка ядом. Нечего меня учить преданности семье. Ее взращивали во мне с раннего детства. Именно поэтому я вернулась в Энигму две недели назад.

Дана похлопала меня по руке:

– Я не осуждаю тебя. Ты совсем его не знала. И судя по тому, что болтают люди…

Я нахмурилась:

– До меня доходили всякие слухи. Но брось, Дана, разве он заслужил смерти? В шестнадцать-то лет…

Подруга выставила перед собой ладони, сдаваясь:

– Извини. Просто чем старше я становлюсь, тем младше кажутся шестнадцатилетки. Кто знает, возможно, он просто переживал жуткий подростковый кризис, а потом кардинально изменился бы и стал добропорядочным, уважаемым гражданином…

Я не придала особого значения скептическим ноткам в ее голосе – мне не было особого дела до родственника, убитого много лет назад. Зовите меня бессердечной, но мне хватает собственных проблем.

Уединенная жизнь в Мобиле протекала вполне спокойно. Бросив госслужбу и начав карьеру организатора праздников, я целыми днями торчала в квартире перед компьютером, раскручивая новый бизнес, а время от времени приезжала домой, чтобы навестить бабушку и младшего брата.

Но звонок из социальной службы неделю назад развеял притворное спокойствие: Зак не пришел на занятия в центр для взрослых с отклонениями, и обеспокоенная медсестра поехала к Ба. Брат сидел дома один, целый и невредимый, и смотрел телевизор. Добрых двадцать минут спустя вернулась бабушка с оторопелым выражением лица. Выяснилось, что в то утро она отправилась вынести мусор, поболтала немного с соседом, а затем вдруг забыла, где живет, и принялась бродить по округе, пока не вспомнила, какой из домов принадлежит ей.

Ба действительно стала малость забывчивой… впрочем, с возрастом такое бывает нередко. Проблема заключалась в том, что она самостоятельно заботилась о внуке с тяжелой формой аутизма. Вот я и приехала в байу^[4], а теперь пыталась найти выход из сложившейся ситуации: как, черт возьми, решить проблему с Ба и при этом позаботиться о Заке.

Я тряхнула головой, пытаясь избавиться от тревожных мыслей, – сегодня вечером полагалось веселиться со старой подругой. Лишние проблемы мне точно ни к чему. Тем не менее я не удержалась и с любопытством взглянула на худощавого мужчину в татуировках, одиноко потягивающего пиво: седеющие длинные волосы завязаны в тугой хвост, голова опущена, внимание полностью сосредоточено на бокале. Его заношенные футболка и джинсы выглядели опрятно.

– Удивительно, что он решил вернуться сюда после тюрьмы.

– Не решил. Он приехал несколько дней назад на похороны матери. Полагаю, скоро двинется дальше. Его здесь ничто не держит.

– Вот и славно. Не хочу, чтобы с ним столкнулась бабушка Тресси, пусть она и выезжает из дома престарелых всего раз в месяц.

Теперь, когда Дана указала мне на мужчину, я обратила внимание, что и другие посетители украдкой бросают на него недобрые взгляды. Рэй же словно не замечал их – или намеренно избегал, опустив голову.

– Он выглядит старше своих лет. – Я подала знак официанту принести еще одну «Кровавую Мэри».

Болтовня, смешанная с музыкой, орущей из колонок, а также стуком бильярдных шаров в глубине зала создавала в сознании непрерывный поток цветов, которые кружились в вихре и превращались в темные уродливые кляксы. Именно поэтому я налегала на коктейли – они помогали справиться с какофонией.

– Дяде было бы сейчас где-то за сорок.

– Рэй всего на пару лет старше. Видать, тюремная жизнь старит, – согласилась Дана.

– Ага, я дала бы ему не меньше полтинника.

Я потерла пульсирующие виски.

– Голова болит? – Несмотря на близкую дружбу, Дана понятия не имела о моей особенности: она полагала, будто у меня просто чувствительный слух, из-за которого порой возникает мигрень. – Я думала, раз сегодня нет живой музыки, то ты справишься…

– Проблема не столько в музыке, сколько в общем шуме.

– Дать болеутоляющее? – Дана порылась в сумке и выудила баночку с пилюлями, выдающимися строго по рецепту. – Я всегда держу их под рукой. Из-за сколиоза. Порой боль накатывает в самое неподходящее время.

Я вскинула бровь: в старших классах подруга баловалась наркотиками. Хотя при мне никогда их не принимала, зная о моем отношении к запрещенным веществам. До меня доходили слухи, что пару лет назад она лежала в реабилитационном центре, однако я эту тему не поднимала: если захочет, то расскажет сама.

– Нет, спасибо. Я недавно выпила обычное болеутоляющее. Должно скоро подействовать.

Пожав плечами, Дана убрала пилюли обратно в сумочку.

– Как скажешь.

Я вновь перевела взгляд на Рэя Стрикленда. Его длинные тонкие пальцы сжимали кружку пива, и я невольно представила, как те же самые пальцы спускают курок пистолета. Мысли вернулись к бабушке Тресси и ее преждевременному переезду в дом престарелых: после смерти сына ее разум начал стремительно ускользать от реальности. Муж ее бросил, и она целыми днями сидела в опустевшем доме, утопая в своем горе. Приезжая в гости, мы с Ба неизменно заставали ее отстраненной, рассеянной, с красными и опухшими от слез глазами.

Однажды в детстве я по неосторожности забрела в спальню Джексона, в которой по-прежнему хранились его вещи. Комната была вовсе не затхлой и пыльной, а пахла лимонным моющим средством. Поверхности сияли неестественной чистотой, словно здесь располагался храм погибшего. Внезапно бабушка Тресси очнулась от своего оцепенелого состояния, с визгом подбежала ко мне, грубо схватила за плечи и заорала, чтобы я выметалась из комнаты ее сына и никогда больше к ней не подходила. После того случая я начала побаиваться старушки, опасаясь, что в любую секунду та снова выйдет из ступора и, обезумев от горя, набросится на меня. Конечно, повзрослев, я осознала: она просто глубоко несчастная женщина, никому не желающая зла.

Именно этот мужчина разрушил жизнь бабушки Тресси… Я сделала большой глоток новой порции коктейля и со стуком поставила стакан на поцарапанный деревянный стол.

– Зря он сюда пришел, – мрачно проговорила я, свирепо глядя на Рэя и поднимаясь на ноги.

Дана схватила меня за край футболки:

– Ты чего? Сядь обратно!

Однако во мне взыграли подпитанное алкоголем мужество и праведная решимость сообщить этому человеку, какую боль он причинил моей семье. С легкостью вырвавшись из захвата подруги, я направилась в противоположную часть бара, лавируя между столиками.

– Джори!

Посетители оторвались от своих напитков и гамбо^[5], учуяв переполох. Но не Рэй. Казалось, намечающаяся заварушка его никак не колышет. Когда я плюхнулась за столик напротив него, он вскинул голову и кисло спросил:

– Тебе чего?

Его голос вызывал черно-фиолетовые образы – грозовые тучи, которые нагоняет воющий ветер. Они были неясные, поскольку я впервые увидела этого типа. Чем дольше мне знаком человек, тем ярче и отчетливее становится цвет и форма его голоса.

Рэй состроил недовольную гримасу. Вокруг его рта углубились морщинки, выдающие пристрастие к табаку, глаза подозрительно сощурились:

– Я спокойно себе пью и никого не беспокою.

– Меня беспокоит одно только ваше присутствие! – рявкнула я.

– Да кто ты такая, черт возьми?

– Джори Траан.

Жесткий взгляд нисколько не изменился – мое имя ему ничего не говорило.

– Племянница Джексона Энсли.

У него дернулось правое веко, и, прервав зрительный контакт, он поднял руку, всматриваясь в толпу:

– Официантка!

– Ну конечно. Игнорируйте меня, жалкий трус.

– Я не трус!

– Трус и убийца. Вы выстрелили моему дяде в спину!

– Не я в него стрелял!

Я фыркнула. Куда больше меня впечатлило бы признание в содеянном и хотя бы малейшее раскаяние.

– Да вы еще и лжец.

– Он был мне корешем, с чего мне его убивать? – Рэй заговорил громче; посыпались лиловые квадраты. Народ уже наблюдал за нами в открытую. Вновь понизив голос и положив сжатые кулаки на покарябанный стол, Рэй добавил: – Хотя вряд ли кто-то в этом жалком городишке мне поверит.

Его возмущение лишь распалило мою злость.

– Улики говорят об обратном.

– Гребаные улики мне подбросили! Зачем мне убивать друга?

Его оправдания противоречили той обрывочной информации, что я знала. Это преступление стало одной из тех трагедий, о которых не любят говорить, но которые преследуют, сколько бы ты ни пытался забыть прошлое.

– А вот я слышала, что вы оба баловались наркотиками и он задолжал вам денег. Местный барыга, вы сбывали товар друзьям. У вас нашли пакетики марихуаны и пилюли. Ваши отпечатки обнаружили на всех бумажках для «косяков» в машине Джексона. Я уж не говорю о вашей толстовке, залитой его кровью.

Скуластое лицо мужчины окаменело; он передернул костлявым плечом, и я приметила на правом предплечье татуировку в виде колючей проволоки. Судя по неаккуратным линиям и пепельному цвету, мастер – скорее всего, сокамерник – не отличался особым талантом или сноровкой.

– Меня подставили, – повторил Рэй, насупившись, как ребенок. – Вскрыли машину и украли шмотье.

– Ну да, – протянула я. – Подставили вас… Все преступники так говорят.

– Я невиновен! У Джексона было полно недругов. Его смерть никого особо не огорчила.

Я неловко заерзала. Вероятно, впервые за вечер из уст Рэя прозвучала правда. Даже спустя годы до меня доходили неприятные слухи, а когда я спрашивала у дедушки Бадди и Ба, на самом ли деле дядя был плохим человеком, они странно переглядывались. Каждый раз при упоминании покойного племянника в их глазах мелькала мрачная тень и они спешили сменить тему.

– Я оказался не в то время и не в том месте. Этот городишко прогнил насквозь. Если родился в нищете, то в люди никак не пробиться: тебя будут винить во всех смертных грехах. – Рэй горько усмехнулся, вертя в руках бокал с пивом. – Я хотя бы выжил. Некоторые вообще исчезают с концами и уходят на корм аллигаторам.

Я резко вдохнула. Грудь прострелила острая боль. Дикон. Одно лишь воспоминание о нем вызывало в сознании темно-фиолетовые волны с белой пеной на гребне.

– Вы это о ком? О Кормье?