Потом возникли те, кто считал, что Тодд просто бросил её. В некотором смысле они были ужаснее всех. Всплыло множество слухов, мол, его видели в день свадьбы в аэропорту Даллеса, мнимых свидетельств того, что Тодд улетел куда-то к новой жизни. Если эти люди видели Лару в магазине, где она покупала полуфабрикаты, они разворачивали тележки посреди прохода, чтобы избежать разговора и не заразиться её несчастьем. Тогда она начала ходить за покупками подальше от жалостливых взглядов, в круглосуточный магазин на шоссе в двадцати милях от города, в три часа ночи мирно бродя с тележкой среди пьяниц и обкуренных студентов с упаковками чипсов под мышкой. Затем ежедневный номер газеты «Керриган Фоллз Экспресс» начал пропадать из почтового ящика. Лара в ярости дозвонилась на горячую линию, но узнала лишь, что Карен по просьбе Одри каждое утро проездом забирает утренний номер, чтобы Лара не увидела очередную статью журналистки Ким Ландау об исчезновении Тодда. Доброжелатели обклеили плакатами «РАЗЫСКИВАЕТСЯ» весь Керриган Фоллз, как будто Тодд – какой-то кот, который так и не вернулся с ночной прогулки. Прошёл сбор денег. На что – Лара так и не поняла.

Что же думала она сама? Никому не хватало смелости спросить её.

Если бы её спросили, в зависимости от дня, а то и часа Лара разрывалась между двумя лагерями – двумя существующими теориями. Она словно застыла в подвешенном состоянии. Тодд, безусловно, мог погибнуть, но часть Лары не хотела об этом думать. Отказаться от него было равноценно предательству. Было заманчиво попасться на крючок загадочной истории Тодда Саттона и Питера Бомонта со сложным магическим сюжетом вокруг Уиклоу-бенд. Согласно этой теории, Тодд был жертвой, а не бросившим её негодяем. Лара встречала истории, в которых брошенные возлюбленные сами были авторами таких фантастических предположений, – и помнила, какими отчаявшимися и глупыми они выглядели, когда теории оказывались несостоятельными. Она бы не вынесла ещё одного позора. Достаточно и свадьбы.

Лара более чем верила в бритву Оккама. Официально она заняла определённую позицию, которая привела её к разногласиям с семьёй Тодда – те продолжали нести дежурство на Уиклоу-бенд. Нет, он бросил её. Просто-напросто. Но даже в таком случае оставался вопрос: где же он? Его пустая машина, найденная на следующее утро, портила эту стройную теорию. Тодд мог бросить невесту, но любой, кто его знал, согласился бы, что он в жизни бы не оставил свою машину.

После несостоявшейся свадьбы Лара начала брать больше штатных ночных смен на радиостанции, где уже давно работала в ночь только по выходным. Ей нравилось подбирать саундтреки для своих товарищей по ночной работе – дежурных в больнице, барменов, охранников. Через месяц после свадьбы вместе с зарплатой ей выдали извещение для сотрудников «99.7 K-ROCK»: владельцы выставили радиостанцию на продажу. Что-то в ней дрогнуло, когда она читала объявление на синей бумаге. Сотрудникам «99.7. K-ROCK» сообщали, что «хотя никаких немедленных изменений не ожидается, другой владелец имеет право изменить формат». Это означало, что «99.7 K-ROCK» может стать обычной кантри-радиостанцией и все они потеряют работу. Лара восприняла это как знак.

Ларин дед, Саймон Уэбстер, основатель газеты «Керриган Фоллз Экспресс», оставил ей половину своего состояния – не такого большого богатства, как считал он сам, но вполне достаточной суммы, чтобы купить радиостанцию с начальной ценой в двести тысяч долларов. Увидев такую возможность, Лара узнала у отца, согласится ли он управлять радиостанцией с ней вместе.

Неделей спустя она увидела, что на четырёхкомнатном кирпичном «викторианце» 1902 года постройки, который они с Тоддом присмотрели перед свадьбой, до сих пор висит табличка «продаётся». Они мечтали вместе его отремонтировать. Дом с большой верандой, роскошной отделкой из дерева, мраморным камином и французскими застеклёнными дверями стоил сорок тысяч долларов. Также в нём были разрушенные полы, окна с огромными щелями и неработающая кухня. Ларе удалось договориться о цене на пять тысяч меньше первоначальной суммы за день до того, как она купила активы радиостанции.

Она знала, что оба этих решения были приняты импульсивно, но ей нужно было увеличить дистанцию между собой и сорвавшейся свадьбой. Всё это: непрерывное движение, ночные смены, полуразрушенный дом – занимало её время и силы и мешало ей думать. Лара закрылась в доме в январе, и после пяти месяцев, в которые она шкурила стены, красила, вытаскивала гвозди, заменяла рассохшиеся рамы аутентичными, меняла старую систему отопления, незаживающая рана в её сердце больше не вспыхивала болью от малейшего упоминания о Тодде.

Обследуя стихийное бедствие на месте пола в своей столовой, Лара серьёзно задумалась о том, чтобы нанять профессионала. Она с энтузиазмом бросилась самостоятельно циклевать сосновые полы. Естественно, кондиционера в доме не было, и ближе к лету Лара всё чаще подумывала о покупке нескольких подоконных. На прошлой неделе из-за резкого потепления ей пришлось спать в луже пота.

Мать в последнее время носилась с ней и каждый день приезжала на радиостанцию или домой под предлогом полезных советов по ремонту, привозя с собой образцы краски и ковров.

Дверь открылась, и Лара пожалела, что дала матери ключи, когда два крупных оранг-эрдельтерьера, Оджоб и Манипенни, резвясь, влетели в гостиную и, изображая из себя грозных зверей, с оглушительным лаем забегали кругами вокруг шлифовального станка. На удивление старые собаки вели себя как щенки. Лара могла поклясться, что помнит их с детства, но Одри настаивала, что это были другие собаки с теми же именами. Она слышала, что люди так поступают. Лара быстро отключила станок и сняла защитные очки и респиратор. Мать стояла в прихожей: с одной стороны под мышкой картина, с другой – чехол с какой-то одеждой.

– Что это? – Лара скрестила руки. При каждом её движении с джинсов, футболки и «конверсов» осыпались дождём мелкие опилки.

Одри протянула ей оба предмета.

– Это твоё платье для приёма и портрет Сесиль. – Она с ужасом осмотрела комнату. – Ох. Тебе правда надо нанять рабочего.

Лара не собиралась сознаваться, что у неё возникали те же мысли. Отмахнувшись от матери перчаткой, она наклонилась погладить собак.

– Я многому научилась благодаря тому, что делаю ремонт сама.

– Научилась? Хоть Карен позови помочь тебе учиться. – Голос Одри пропутешествовал по коридору и вернулся.

– У неё в кофейне свои тонны строительной пыли.

– Ах да, я слышала, она тоже подалась в малый бизнес.

Мать была против того, чтобы Лара приобретала станцию и этот дом, вместо этого предлагая ей вернуться домой навсегда. Одри перевернула раму – показался портрет Сесиль Кабо, стоящей на спине белого скакуна на арене Парижского цирка.

– Думаю, она идеально впишется в твою столовую.

– Ты же любишь эту картину. – Ларин взгляд немедленно приковало колье на шее Сесиль. Каким бы щедрым подарком ни была картина, само полотно волновало Лару мало – она боялась, что оно будет служить вечным напоминанием о том дне.

– Очень люблю, – согласилась Одри, поворачивая картину к свету.

Лара осторожно обошла рассыпанные везде древесные стружки и прислонилась к косяку у двери столовой, уводя собак подальше от строительной пыли.

Одри вручила Ларе чехол и двинулась по комнате с картиной, примеряясь с ней к каждой стене в поисках желаемого эффекта.

Лара вздохнула.

– Очень грустной картиной ты меня одариваешь.

– Не глупи.

Одри была ниже Лары и тоньше в кости, её светлое короткое каре никогда не меняло длину, как будто за ним ухаживали ночью, пока она спала. Она явно приехала с конюшни, потому что ходила по комнате в бежевых брюках для верховой езды и высоких полевых сапогах с выгнутыми голенищами.

– Я слегка меняю интерьер на ферме. Ты заразила меня настроем на перемены, так что я решила, имеет смысл отдать её тебе. – Она упёрла руки в бёдра. – Выпускаю птенчика из гнезда.

Лара с сомнением подняла брови.

Мать вздохнула, принимая поражение. Она указала на раму.

– Этот портрет – эта женщина – это твоё наследие. Та, кто мы есть. В любом случае я передаю её тебе. Некоторые реликвии нужно передавать следующим поколениям, скорее, конечно, из сентиментальности.

– Да брось, матушка, – сказала Лара. – Какие реликвии. Ты просто хочешь всё украшать. Тебе не терпится украсить этот дом с момента, как я его купила.

– Чуть-чуть. – Одри смущённо улыбнулась.

– Рама всё равно слишком велика, – попыталась возразить Лара.

– Помесь Версаля с Лас-Вегасом, да? Ну отнеси её к Гастону Буше и поменяй. Только проследи, чтобы он отдал её тебе обратно, она стоит, наверное, дороже самой картины.

Одри поставила картину на пол к стене.

Имя Гастона Буше, владельца самой успешной картинной галереи и багетной мастерской в Керриган Фоллз, возникало раз за разом во всех последних разговорах с матерью. Лара подозревала, что они начали встречаться.

– Сесиль была храброй. И ты тоже храбрая. – Одри взяла Лару за подбородок и взглянула ей в глаза. – Мы многим обязаны этой женщине. Сейчас она должна быть с тобой. Довольно она пробыла в моём коридоре.

Лара присела на корточки, чтобы лучше рассмотреть картину, и подняла раму с пола. Цвета в комнате с ярким светом смотрелись совсем иначе, чем в слабо освещённом коридоре на фермах Кабо.

– Если я и храбрая, то научилась этому у тебя, матушка. Спасибо тебе.

Ощупывая раму, Лара думала о том, как сильно мать помогала ей в эти месяцы. Хотя она часто закатывала глаза по поводу суетливости Одри, та создала для неё безопасное пространство, когда всё остальное развалилось на части.

– Ничего из этого я не смогла бы сделать без тебя.

Одри покраснела и оправила рубашку, засопев, будто вот-вот заплачет.

– Ну всё, ладно тебе. – Меняя тему, она принялась расстёгивать чехол, как Лара предполагала, с каким-то нарядом.

– Ты сказала, это для приёма, да? – Пока мать держала вешалку, Лара стянула мешок, и наружу хлынула волна тёмно-синего шифона. Платье с лифом без бретелек подошло бы кукле, винтажной Барби. С узкой талии струилась вниз пышная юбка из многочисленных слоёв фатина разной длины, сплошной водопад ткани, переливающийся всеми оттенками павлиньего пера. – Господи, оно, должно быть, стоило кучу денег.

– О да, – согласилась Одри. – Не запачкай его в пыли. Ну что, хочешь его как-то изменить?

Лара улыбнулась.

– Нет. Оно идеально. Спасибо тебе!

Одри проигнорировала её и отвернулась, прерывая трогательный момент.

– А эта картина будет отлично смотреться с ковром, который я тебе только что купила. Лиловый с золотом, очень нарядный. В самый раз для этой комнаты. Ещё тебе нужны деревянные ставни. – Одри окинула комнату изучающим взглядом. – И серебряный чайный сервиз.

Пришёл Оджоб и уселся у ног Лары, привалился к ней.

– И его тоже можешь забрать, когда захочешь. Он по тебе скучает.

Словно в ответ на её слова, Оджоб вздохнул и растянулся на полу в позе сфинкса. Оджоб принадлежал ей, а Мисс Маннипенни – её матери. Хьюго, их вожака, крошечного вельштерьера, сегодня не было.

Одри заново надела солнечные очки, висевшие спереди на вороте её футболки, и двинулась к двери. Оджоб и Манипенни вскочили и опрометью бросились к выходу, чтобы женщина, которая их кормит, не забыла их здесь.

– Я заеду завтра в шесть забрать тебя в цирк.

Лара нахмурилась.

– Я вряд ли поеду в этом году.

– Глупости, – отрезала Одри. – Если ты не поедешь, Риволи обидятся.

Спустившись по ступенькам, она открыла заднюю дверь машины, впуская собак, и Оджоб тут же устроился между передними креслами, чтобы, как всегда, наблюдать за дорогой через лобовое стекло. Уже с водительского сиденья Одри подытожила, высунувшись в окно:

– Цирк, завтра в шесть! Никаких отговорок!

Лара отсалютовала ей.

Одри стянула очки на нос.

– И ещё, Лара…

Лара нагнулась к ней.

– Он в любой момент мог не вернуться к тебе, ты это знала. Я рада видеть, что ты налаживаешь свою жизнь.