Мой худший кошмар только что сбылся. Я всегда понимал, что решение с Борисом и подвалом ненадолго. Самой незатейливой и милой альтернативой было бы убить Бориса сразу. Однако и Саша, и я колебались. Убийствам пора было положить конец! Поэтому мы оставили Бориса в живых. Пусть даже это было ошибкой. Как оказалось теперь.

Борис сбежал.

До этих двух слов наш сравнительно ненасильственный план великолепно работал на протяжении полугода. Я никогда бы не подумал, что так просто держать человека в слегка переоборудованном подвале в течение нескольких месяцев. То есть просто для всех, кроме самого этого человека. Борису действительно пришлось кое в чем себя ограничить. Но преступные организации Драгана и Бориса, за недостатком осведомленности, приняли мое решение без проблем. Для них я даже стал героем после исчезновения их шефов. Все они исходили из того, что как Драгана, так и Бориса я успешно и, естественно, живыми укрыл от полиции в надежном месте. Драгана – после убийства подчиненного Бориса. Бориса – после убийства подчиненного Драгана. Это впечатление я всеми силами укрепил, составив от имени обоих послания к ведущим офицерам их кланов и в высшей степени официально, как адвокат, их огласив. Таким образом, вот уже более полугода я управлял двумя преступными организациями.

Драгану все это было, в общем-то, безразлично. Он был мертв и, соответственно, вел себя толерантно. Но Борису такой расклад, похоже, совсем не подходил. Вообще-то, я надеялся, что со временем у Бориса разовьется стокгольмский синдром и он станет воспринимать нас с Сашей не только как террористов, но и в некотором смысле как друзей. Но ничего не вышло. Единственное, что связывало Бориса со Стокгольмом, – это некоторая схожесть с поведением Греты Тунберг^[10]: он не выказывал никаких признаков радости жизни и при каждом удобном случае хотел, чтобы мы впали в панику. Теперь это ему удалось. Если члены клана Бориса узнают, что я морочил им голову, это вызовет вопросы и у клана Драгана. А тогда уж без покойников не обойдется. И первыми будем мы с Сашей.

Но если я сейчас поддамся панике, это ничего не даст. Я попытался закрепиться здесь и сейчас. Сел на край кровати и коснулся босыми ногами пола. Чтобы заземлиться. Один раз сознательно вдохнул и выдохнул. Я боялся того, что грядет. То, перед чем мы оказались прямо сейчас, не было таким уж скверным. Прямо сейчас у нас был всего лишь пустой подвал.

– Как он выбрался? – поинтересовался я, когда снова был в состоянии формулировать осмысленные вопросы.

– Замок на двери камеры взломан. Снаружи.

Значит, он бежал не сам, а кто-то его освободил. Если Бориса вытащили из подвала его люди, то ни в коем случае нельзя терять времени.

– Когда ты это обнаружил?

– Только что. Я собрался на пробежку и увидел, что дверь из холла в подвал лишь немного прикрыта. А я был уверен, что вчера закрывал ее. Так что я спустился в подвал посмотреть, все ли в порядке. Оказалось, нет. Дверь в камеру Бориса открыта. Замок выломан и лежит на полу. В комнатах Бориса пусто.

То, что Саша и я жили в том же доме, было очень практично с точки зрения совместной заботы о нуждах пленника. Но этого оказалось явно недостаточно, чтобы пленник продолжал оставаться пленником.

– А вчера вечером Борис был еще там?

– Да. Я заходил в подвал последний раз в половине десятого – принес ему свежие напитки.

Значит, Борис, возможно, был на свободе уже почти восемь часов. Это все равно что вечность. Мой мозг заработал в кризисном режиме. Наихудший сценарий: Борис захочет немедленно отомстить. Мог ли он знать, где моя семья?

Он не только мог, но и знал. От меня. В последние месяцы у меня вошло в привычку произносить перед ним пространные монологи. Так получалось уже по той простой причине, что Борис в подвале переживал не слишком много нового, о чем мог бы поговорить. Даже занятно: десятилетиями я полностью игнорировал внутреннего ребенка в подвале моего подсознания, но при этом уже много месяцев заботился о том, чтобы поддерживать оживленный контакт с русским мафиози в подвале моего дома. Я рассказывал ему о своей работе, о новостях его клана и даже о своей частной жизни. В конце концов, я ведь предполагал, что Борис, сидящий один в подвале, никогда никому ничего не сможет передать.

Однако теперь все было иначе, и я отреагировал очень разумно.

– Так, хорошо. Пожалуйста, немедленно сообщи Вальтеру, – сказал я Саше.

Вальтер в драгановском клане отвечал за безопасность. Официально он руководил охранной фирмой. Неофициально – чрезвычайно прибыльной торговлей оружием в бывшем синдикате Драгана.

– Пусть его люди немедленно предоставят Катарине и Эмили, тебе и мне телохранителей. И обеспечат охрану дома.

– И что мне сказать Вальтеру? Когда он узнает, что мы держали в подвале Бориса, это создаст больше проблем, чем решит.

Этого нельзя было отрицать. Только мы с Сашей знали, как в действительности Борис провел последние месяцы. Вальтер, как и все остальные, полагал, что Борис и Драган жили вместе на какой-то ферме. Было даже забавно, что истории, которые рассказывают детям об их умерших домашних животных, точно так же хорошо прокатывали у мафиози в отношении их умерших или как бы умерших шефов. Знай Вальтер, что ферма Бориса расположена в моем подвале, это наверняка привело бы его в некоторое замешательство. Я не имел ни малейшего представления, как мне со всем этим быть. Пришлось импровизировать.

– Пфф, без понятия… Скажи ему просто… что это я попросил. Ты как бы тоже не знаешь почему. Я потом сам позвоню ему и объясню ситуацию. Если мне к тому времени что-нибудь придет в голову…

– Хорошо. Я позвоню Вальтеру. А что мы делаем с детским садом? – поинтересовался Саша.

Я задумался. Детский сад теперь тоже был в зоне огня. Просто потому, что шесть месяцев он находился между Борисом и нашими квартирами. Не мог же я прятаться за дошколятами, если Борис начнет мстить. Значит, мало было предоставить основание Вальтеру, чтобы он нас охранял. Нужно было еще найти правдоподобное основание, чтобы временно закрыть детский сад.

Почему детский сад закрылся за ночь? Потому что ночью что-то произошло. Что же?

– Выбей стекла в детском саду, – попросил я Сашу.

– Что, прости?

– Мы сделаем вид, будто кто-то пытался вломиться в детский сад, чтобы что-то украсть. – В широком смысле так оно и было. – Тогда детский сад можно сегодня закрыть, тут полиция, детям ничто не угрожает. Для всех родителей это будет вполне приемлемая история.

– Все ясно. Я звоню Вальтеру, инсценирую взлом и уведомляю полицию. Легавые все равно первым делом заподозрят тех отморозков из парка. А родителей проинформируют воспитательницы.

– А я придумаю какое-нибудь объяснение для Вальтера. Как только переговорю с ним, спущусь к тебе.

Еще вчера я надеялся, что на этой неделе начну спокойно, вместе с моим внутренним ребенком, позитивно менять свою жизнь. Чтобы мой внутренний ребенок не развалил ее на части еще одним срывом – рано или поздно. Теперь же, когда Борис исчез, обе мои жизни могли закончиться скорее очень рано. У меня было опасение, что мой страх перед будущим может исчезнуть одновременно с этим самым будущим.

9. Мысленное блуждание

Если вы хотите остановить мысленную карусель, позвольте вашим мыслям свободно блуждать. Начните с той комнаты, где вы сейчас находитесь. Закройте глаза.

Что бы вы увидели сейчас, если бы открыли глаза?

Как обставлена соседняя комната? Как выглядят остальные помещения в доме? Побродите мысленно по всем комнатам. Вернитесь обратно в ту, где сейчас находитесь.

Откройте глаза. Вы увидите, что внешне комната не изменилась. Но вы обнаружите, что внутри вас теперь все выглядит иначе, чем несколько минут назад.

Йошка Брайтнер. Замедление на полосе обгона – курс осознанности для руководителей

Я положил трубку. У меня дрожали руки. Отчасти от страха. Отчасти от ярости. Я слышал быстрый, холодный стук своего сердца. И зловещий шум в ушах.

Но были еще какие-то звуковые помехи. Тоненький голос во мне неистово кричал, повторяя одно-единственное слово: «Тапси!»

Ах да, это же мой внутренний ребенок. О котором я должен был интенсивно заботиться всю эту неделю. Как это там красиво говорится в инструкции по безопасности в самолетах, когда на борту взорвалась бомба и самолет вот-вот врежется в землю?

«В случае разгерметизации салона немедленно наденьте кислородную маску. Только после этого позаботьтесь о ребенке, путешествующем с вами».

Мой кислород назывался «осознанность».

Я знал, что очень быстро должен привести Вальтеру хоть какой-нибудь довод, почему мы нуждаемся в личной охране. К сожалению, у меня не было ни единой мысли, как это сделать, не подвергая опасности построенную на лжи конструкцию моей жизни. И в состоянии паники я не мог придумать никакой правдоподобной причины. Так что прежде всего мне нужно было с помощью осознанности справиться со своим страхом. А потом уже заботиться о моем внутреннем ребенке. Я накинул халат и босиком прошел в гостиную, чтобы для начала эмоционально успокоиться.

Я распахнул балконные двери и приступил к медитации в положении стоя. Чтобы осознанно заземлиться. Я встал посередине комнаты, ноги на ширине плеч, и вдохнул свежий воздух с улицы. Почувствовал босыми ногами теплые шероховатые доски пола. Ощутил, как твердость пола, на котором я стоял, передается мне. Ощутил, как теплая сила дерева устремляется от ног вверх по всему телу. Мою голову незримо притягивало и удерживало небо. Мой позвоночник выпрямился. Плечи свободно опустились и расслабились. Я ощутил, как очищающая энергия вливается в меня и циркулирует по всему телу. Стоя с закрытыми глазами, я легко покачивался взад-вперед, каждый раз удерживаясь на ногах. Я с шумом вдохнул свежий воздух и проследил его путь от кончика носа до капилляров бронхов. Затем выдохнул. Что за чудесное чувство. Уже через пять вдохов-выдохов я почувствовал себя гораздо спокойнее.

Чтобы сконцентрировать мысли на чем-нибудь хорошем, я выполнил упражнение по осознанности, которому научил меня господин Брайтнер. Мысленное блуждание. С закрытыми глазами я мысленно прошелся по всем помещениям моей квартиры, представляя, что вижу их в первый раз.

Я жил здесь уже шесть месяцев. Гостиная, в которой я сейчас стоял, была площадью пять на шесть метров, потолок – три с половиной метра. На потолке вокруг люстры в стиле модерн была простая красивая лепнина. Две большие стеклянные двери со шпросами вели на маленький балкон с видом на улицу. На противоположной стене была двустворчатая дверь, через которую, когда она была открыта, виднелась проходная кухня.

Комнату я оборудовал по-спартански, но тем не менее комфортно. В углу гостиной вдоль стены с балконом, на полу из отшлифованных деревянных досок, которым было больше ста лет, лежал ковер с длинным ворсом. На нем стоял огромных размеров диван-кровать, на котором было очень удобно дремать. Возле дивана – старый дорожный кофр начала прошлого века в качестве приставного столика. На стене напротив – большой телевизор, под ним – старая стереосистема с проигрывателем. Рядом – полка с пластинками и компакт-дисками. Между диваном и кухней стояли стол из мягких древесных пород и три стула. Больше в комнате ничего не было.

Я мысленно прогулялся дальше. Пройдя через открытую проходную кухню, я заглянул в маленький гостевой туалет слева, где были только унитаз, умывальник и зеркало. Дальше по коридору находилась детская комната Эмили. В ней были маленькая кровать с розовым постельным «бельем принцессы»^[11], пестрый игровой коврик, маленький пастельно-розовый шкаф и полка с ящиками для игрушек. На стенах висели вставленные в рамку первые самостоятельные рисунки Эмили.