Утро следующего дня было одно из худших в насыщенной жизни Павла Лаврентьевича. Это проклятущее «Подпольное казино…» устроило перестрелку в голове с вчерашним коньяком, постоянные телефонные трели сверлом стоматолога пронзали мозг. В любой иной день Павел Лаврентьевич отключил бы мобильник, отлежался бы на даче, сходил бы в животворящую баньку, испил бы целебного пивка, хоть и рискуя сорваться в недельный запой. О, его величество запой! – в начале радостный и невинный, как искренний поцелуй ребенка, в апогее всесильный и божественный, когда сознание проникает в высшие сферы, достигая просветления, и изуверски мучительный, смертельно опасный в финале. Кто ж осмелится потревожить русского человека, коли он в запое! Но сегодня, ввиду вероломства губернатора, пришлось ломать привычный график. Областной прокурор сидел за круглым столом в своей гостиной, в мягком халате, с перевязанной мокрым полотенцем головой, и мучительно решал, чего он хочет больше – арестовать всю редакцию «Губернских новостей», дать в морду губернатору или выпить холодного пива. После тяжких размышлений долг перед службой перевесил все. Испытывающий инквизиторские муки, Павел Лаврентьевич, стонущий и разбитый, дрожащими руками натянул пока незапятнанный синий прокурорский мундир, и, выпив крепкого кофе, собрался в свое ведомство.

– Паша, отлежись, – заботливо суетилась Капитолина Парамоновна, постепенно распаляясь и переходя на визг, – у тебя же давление! Ты же не выдержишь! К вечеру опять надерешься, как скотина!

– Цыц, ведьма! – сурово пресек «бабские нюни» осмелевший Павел Лаврентьевич. Облачившись в форменную одежду, он ощущал защиту закона и прописанную там неприкосновенность личности.

– Это я ведьма?! – Капитолина Парамоновна медленно приближалась к супругу, закатывая рукава, – ах ты, глиста в мундире!

Высокий, тощий и бледный с похмелья Павел Лаврентьевич и вправду чем-то смахивал на червя, и такое сравнение было очень обидно. Но вступать в спор с превосходящей силами соперницей не было никакого резона, и Павел Лаврентьевич разрядил ситуацию патетикой: «Пойми, милая, я обязан быть в строю», и на глазах прокурора блеснула слезинка. Ему вдруг стало жалко самого себя, и медленно, мучительно преодолевая похмельное головокружение, подрагивающим голосом он добавил, – я приношу себя в жертву на алтарь правосудия и законности!

– Циррозу печени ты себя в жертву приносишь, – сбила весь пафос немного остывшая Капитолина Парамоновна. Павел Лаврентьевич воспользовался заминкой и, не вступая в спор, проворно шмыгнул за дверь.

Меж тем, токсичный номер «Губернских новостей» уже бойко раскупался в газетных киосках и доставлялся подписчикам. Горожане и селяне, округляя глаза, читали о давно всем известном прокурорском бизнесе с нелегальными игровыми залами и казино. Соседи, сослуживцы и просто знакомые бесконечно судачили о статье, рядили вдоль и поперек, делясь собственными выводами и соображениями. Но в целом общественное мнение поляризировалось вокруг двух основных незатейливых посылов – «Проворовался» и «Не поделился», и оба были явно не в пользу Павла Лаврентьевича. Он это хорошо понимал, и, приехав на службу, собрал всех заместителей на срочное совещание.

– Администрация области начала с нами войну на выживание! А мы проигрываем в информационном пространстве! – высокопарно начал он оперативку, но быстро сорвался на крик, – пропаганда – неотъемлемая часть борьбы, и тут мы уступаем! Наша задача – нанести ответный удар сегодня же, слышите (тут Павел Лаврентьевич сделал глубокомысленную паузу и внимательно оглядел свою рать) – сегодня же (и праведный гнев клокотал в прокурорском горле)! Теперь доложите о собранных материалах.

Совещание длилось уж более часа. Заместители докладывали о проведенных расследованиях в отношении губернатора, о сформированных делах, но Павлу Лаврентьевичу ничего не нравилось. Его подчиненные проделали качественную системную работу, запустили механизм гарантированного уничтожения противника путем правосудия, и через пару-тройку месяцев результат непременно был бы. Но подлое, внезапное предательство губернатора застало доверчивого прокурора врасплох, не оставив времени на подготовку, а контрудар был необходим сейчас. Прокурорская рать, исчерпав запас заготовленных административных и уголовных мероприятий, притихла, сникла и пригорюнилась.

– К нам московская комиссия из объединенного народного фронта приезжает, – вдруг процитировал новость Цапко, листая электронные страницы на экране дорогого планшета, – будут проверять новостройки для переселенцев и оценивать инвестиционный климат в области.

– Вот оно! – победоносно вскричал Павел Лаврентьевич, в возбуждении вскочил и подошел к «видавшему виды тертому калачу». «Зачем ты держишь этого сопляка» – скорчив гримасу, передразнил он старого заместителя, и уже своим голосом добил бедолагу, – устарел ты, в наш цифровой век ты ламповый телевизор, ну или дисковый телефон.

– Я еще ого-го! – обиженно, но соглашаясь с мнением начальства, развел руками «видавший виды тертый калач».

– Хотя, – неожиданно сменил тон Павел Лаврентьевич, – когда электричество отключат, дисковый телефон будет работать.

Потом он радостно потер руки, бодренько бросил: «не отвлекаемся», и распорядился установить адреса построенных на федеральные деньги многоэтажек, куда сегодня, в присутствии комиссии, должны заселиться первые переселенцы из ветхого и аварийного жилья. После этого прокурор по селектору связался с командиром группы физической защиты: «Гриша, поднимай своих орлов. Записывай адрес…».

ххх

Параллельно утренней прокурорской планерке состоялось совещание Вячеслава Никаноровича с Монеткиным. Губернатору уже доложили о скандальной газетной статье, и ее радикализм и бескомпромиссность неприятно раздражали хрупкую психику и миролюбивый характер главы области.

– У тебя вообще есть чувство меры? – распекал Вячеслав Никанорович в своем кабинете Монеткина, потрясая свежим номером «Губернских новостей», – ну написали бы про дорогие служебные автомобили в прокуратуре, или, на крайний случай, про их отпуска в Турции. Но «Нелегальное казино прокурору подчинено» … Вячеслав Никанорович нервно прошелся взад-вперед по кабинету, снося выпирающим животом стулья. Подспудно он ждал дельного совета от помощника, но тот безмолвствовал, излучая лишь служебное рвение и подобострастие. «Ты хоть представляешь, чем теперь прокурорские ответят?! Еще вчера мне грозила просто отставка и почетная пенсия, теперь же (губернатор швырнул ненавистную газету в лицо помощнику) того гляди, судебное разбирательство после отставки светит» – окончательно сгустил краски раздраженный молчанием помощника губернатор. В тягостной тишине Вячеслав Никанорович тоскливо, словно прощаясь, обвел взглядом свой уютный, роскошный кабинет. Защемило сердце, и очень некстати заурчало в животе.

– Вячеслав Никанорович, – страдал Монеткин, – я ж только ваше поручение выполнял. Да обойдется все.

– Идиот! – привычно гаркнул губернатор, – значит, так: я поехал со столичной комиссией новостройки принимать, еще нужно где-то найти и показать федералам успешный пример частного предпринимательства. А ты сиди тут, и думай. Вернусь – доложишь, что нам теперь с прокурором делать.

– Не «нам», а «вам», – мелькнуло в голове у Монеткина, смекнувшего, что пора задуматься о собственном будущем, но вслух он самозабвенно выпалил откровенно подхалимское «будет исполнено!» Губернатор боязливо окинул взором фигуру помощника, переоценивая собственное кадровое решение, но, решив, «что есть, с тем и работаем», махнул рукой: «Комиссию после инспекции в «Загородный» отвезу, так ты метнись туда, проследи, чтобы все было по высшему разряду! Напоить, накормить и окультурить (последнее означало обязательное наличие в ресторане «живой» музыки с какой-нибудь певичкой)!» Натягивая на ходу пиджак, Вячеслав Никанорович вышел в приемную. Ему навстречу метнулся долговязый Тяглов.

– Ну, вот тебя только мне сейчас не хватало, – поморщился губернатор, – комиссия у меня, из Москвы, запишись у Марины на завтра (стройная секретарша, уловив ключевые слова, вышла из спящего режима, активизировалась, автоматически открыла на своем компьютере график шефа, и начала водить карандашиком по монитору).

– Вячеслав Никанорович, – взмолился Тяглов, – вы же мне сами назначили… А на меня уже дело грозятся завести.

– Виктор Павлович, – вдруг перебил его осененный губернатор, – ты же у нас этот, ну (губернатор описал рукой в воздухе овал), предприниматель?

– Ну вроде того, – неуверенно, пытаясь сообразить, чем может грозить неожиданный вопрос собеседника, ответил Тяглов.

– Успешный? – нахраписто наседал губернатор, – ты там что-то строишь, или сеешь? Виктор Павлович напряженно молчал, пытаясь интуитивно понять, что сулит ему такой допрос губернатора, но интуиция его подводила.

– Поедешь со мной, – повелительно бросил губернатор, не дождавшись реакции предпринимателя, – я твой успешный бизнес покажу московской комиссии.

– Я… Я не умею. Зачем я там? – у Виктора Павловича при словосочетании «московская комиссия» инстинктивно подкосились ноги, – что я там делать буду?

– Просто стой, – Вячеслав Никанорович уже начинал раздражаться непонятливости собеседника, – и излучай благодарность местным властям.

xxx

– Федька, это еще что за напасть? – крестьянки оторвались от работы, выпрямились, приставили ладонь козырьком ко лбу и всматривались в даль. По проселочной дороге, знакомой лишь с гусеницами тракторов и широкопрофильными протекторами «КАМАЗов», медленно, поднимая клубы пыли, змеился длинный кортеж представительских автомобилей.

– Комиссия какая-то столичная, – недовольно процедил Федька-бригадир, – Тяглов звонил, предупреждал.

– Из Москвы! – сочувственно охнули бабы, – бедолаги, в такую даль в машине трястись!

– Они ж подневольные люди, – напустил на себя важный вид Федька, – им машины по статусу положены, иначе никак нельзя.

Крыши «Мерседесов» федеральных инспекторов были утыканы, как ежи иглами, разными антенками. На черных «Ленд Круизерах» губернаторской свиты очень эффектно смотрелись красно-синие «мигалки». Достигнув кромки пашни, машины остановились, из них степенно выбрались высокие государственные мужи и, глубокомысленно оглядывая угодья, провели короткое, но насыщенное совещание по вопросам агропромышленной политики. Высококвалифицированные специалисты коснулись финансового аспекта, дружно выразив возмущение банками, кредитующих селян под «грабительские проценты», прошлись по необоснованно завышенным ценам на минеральные удобрения и горюче-смазочные материалы. Досталось и федеральным ритейлерам, неохотно закупающих продукцию отечественного агропрома. Оканчивая летучку, все заключили, что проблем еще «поле непаханое», и, предвкушая банкет, направились к машинам.

– Кстати, о поле, – неожиданно, к вящему неудовольствию остальных, вернул в деловое русло разговор невысокий лысый очкарик, депутат Государственной Думы от «Единой России» и глубокий знаток села, – кто тут пашет, где кормилец?

– Так вот же, – засуетился Вячеслав Никанорович, подталкивая вперед засмущавшегося Тяглова, – наша сельскохозяйственная гордость. С нуля, так сказать, поднял производство, ну и мы помогаем, чем можем. Одобрили его проект на областной комиссии по привлечению инвестиций, включили в программу поддержки малого и среднего предпринимательства…

– А что вы выращиваете и какой прогноз на урожай? – не унимался очкарик.

– Ну так, – запнулся Вячеслав Никанорович, его память не могла удержать столь мелкие детали, но он быстро нашелся, – да что все я говорю. Вот, Виктор Павлович Тяглов, сам и расскажет.

– Арбузы, – непоправимо жахнул, словно ножом гильотины, непонятливый Тяглов, вызвав недоуменную паузу, – это бахча, арбузы мы вырастить хотим. В повисшей напряженной тишине из салона ближайшего «Мерседеса» отчетливо доносилась популярная песня «Мама, я сошла с ума», в так музыке постанывал схватившийся за сердце губернатор.