Глава 10

В четверг утром Руфус Бакли просматривал газеты, с интересом вчитываясь в отчет о предварительном слушании дела Карла Ли Хейли в суде округа Форд. Он был удовлетворен: его имя неоднократно упоминалось и репортерами, и адвокатом обвиняемого мистером Брайгенсом. Для прокурора мало что значили довольно обидные замечания последнего – главное, что пресса не обошла молчанием его фигуру. К Брайгенсу Бакли не испытывал ни малейшей симпатии, но тем не менее был признателен ему за то, что он несколько раз произнес его имя перед микрофонами и камерами. В течение двух дней все внимание средств массовой информации было сосредоточено на Брайгенсе и его подзащитном – пора бы уже всем вспомнить и об окружном прокуроре. Конечно, Брайгенсу не стоило никого критиковать за естественное человеческое стремление к популярности. Люсьен Уилбэнкс когда-то написал книгу о том, как можно манипулировать прессой до начала судебного процесса и в его ходе, и сразу видно, что Джейк был весьма прилежным учеником Уилбэнкса. И все же Руфус Бакли не имел к Брайгенсу никаких претензий. Он был доволен. Сейчас он предвкушал долгий скандальный судебный процесс – впервые ему предоставляется блестящая возможность выступить во всем своем грозном величии. Бакли с нетерпением ожидал понедельника – дня начала работы майской сессии окружного суда.

Руфусу Бакли был сорок один год, и, когда девять лет назад его впервые избрали на должность, он стал самым молодым окружным прокурором штата Миссисипи. Сейчас, на первом году своего третьего срока, Бакли изнывал от неудовлетворенного честолюбия. Пора было перебираться в новый кабинет – генерального прокурора или – почему бы и нет? – губернатора. А затем – в конгресс. Именно так он планировал свое будущее, мешало лишь одно: слишком мало он был известен за пределами двадцать второго судебного округа (административные округа Форд, Тайлер, Полк, ВанБюрен и Милберн). Необходимо дать людям возможность услышать его, увидеть. Необходима популярность. Но больше всего в данный момент Руфусу нужна яркая, убедительная и беспощадная обвинительная речь по какому-нибудь делу об убийстве.

Территория округа Форд лежала к северу от Смитфилда, административного центра округа Полк, где Руфус жил. А родился он в Тайлере, это еще севернее, на границе двух штатов: Миссисипи и Теннесси. Уравновешенный, благонадежный гражданин, Бакли был знающим и опытным прокурором. В ходе предвыборных кампаний он никогда не забывал упомянуть о том, что в девяноста случаях из ста суды соглашались с его обвинительными заключениями, равно как и о том, что он настаивал на смертной казни обвиняемого чаще любого другого прокурора штата. Его громогласная и неотесанная натура была насквозь пропитана ханжеством. Самим Господом ему суждено защищать интересы проживающих на территории штата Миссисипи людей, и он с честью выполняет эту высокую миссию. Люди ненавидят преступность, он тоже, значит, объединив усилия, они смогут искоренить зло.

Он умел разговаривать с жюри присяжных – о, как он умел это делать! Руфус умел наставлять, умолять, давить, ходатайствовать, требовать. Своей речью он мог так воспламенить присяжных, что те готовы были опрометью броситься в совещательную комнату, со слезами на глазах обсудить там решение, проголосовать и вернуться в зал, чтобы протянуть обвиняемому веревку для повешения. Он умел говорить так, как говорят ниггеры, умел подражать говору деревенщины, а этого было достаточно для того, чтобы ублажить большинство присяжных в двадцать втором округе. И жюри всегда относилось к нему с пониманием. Руфус Бакли любил Клэнтон.

Приближаясь к своему кабинету, расположенному в здании суда округа Полк, прокурор был приятно удивлен при виде заполнивших его приемную журналистов. Посмотрев на часы, Бакли на ходу бросил им, что он очень занят, но, возможно, уделит прессе минутку-другую.

Пригласив их в свой офис, он величественно уселся в стоявшее за столом вращающееся кожаное кресло. Вперед выступил репортер из Джексона:

– Мистер Бакли, испытываете ли вы сочувствие к обвиняемому мистеру Хейли?

Явно погруженный в глубокую задумчивость, прокурор улыбнулся:

– Да, испытываю. Мне всегда жаль родителей, чьи дети подверглись насилию. Конечно, испытываю. Однако я не могу смотреть сквозь пальцы, да и вся наша система не может смириться с попытками самовольно вершить правосудие.

– У вас есть дети?

– Да. Сын, он совсем маленький, и две дочери, одна ровесница дочки Хейли. Я не нахожу себе места при одной мысли о том, что моих девочек может кто-то изнасиловать. Однако я уверен: наша правоохранительная система в состоянии справедливо покарать преступника. Я непоколебимо верю в это.

– Значит, вы рассчитываете на то, что суд согласится с вашим обвинением?

– Безусловно. Присяжные, как правило, соглашаются с моими заключениями, и я намереваюсь убедить их и на этот раз.

– Вы будете требовать смертного приговора?

– Да, похоже, мы имеем дело с классическим случаем преднамеренного убийства. Думаю, что смерть в газовой камере будет заслуженной карой.

– Вы уверены, что вердикт присяжных будет именно таков?

– Полностью. Жюри присяжных округа Форд всегда с пониманием относилось к требованию смертной казни, если оно было достаточно обоснованным и исходило от меня. У меня там очень добросовестные присяжные.

– Мистер Брайгенс, адвокат обвиняемого, утверждает, что жюри вполне может и не предъявить никакого обвинения.

Бакли усмехнулся:

– Ну, видимо, мистеру Брайгенсу не стоило торопиться с выводами. Дело будет представлено большому жюри в понедельник, и во второй половине дня обвинение уже огласят. Обещаю вам это. Но ему, конечно же, виднее.

– Как по-вашему, дело будет слушаться в округе Форд?

– Мне все равно, где оно будет слушаться. Обвинение за мной.

– Вы ожидаете, что защита попробует сыграть на невменяемости Хейли?

– Я ожидаю чего угодно. Мистер Брайгенс – весьма талантливый адвокат по уголовным процессам. Не представляю, к каким хитростям он прибегнет, но штат Миссисипи в моем лице готов ко всему.

– А как насчет возможной попытки отвести состав суда?

– Я не очень-то верю в такие словопрения. Как, кстати, и Брайгенс. Нет, подобного я не предвижу.

– Он сказал, что еще ни разу не проиграл вам дела, по которому вы требовали смертной казни.

Улыбка тут же исчезла с лица прокурора. Навалившись грудью на стол, Бакли с неприязнью посмотрел на журналиста.

– Это так, но я готов держать пари, он и словом не обмолвился о делах по грабежам и кражам, а? Я тоже своего не упустил. Девяносто процентов в них мои, если уж говорить честно.

Журналисты начали собираться, парень из Джексона поблагодарил Бакли за интервью.

– Без проблем, – ответил ему Руфус, – в любое время рад буду видеть вас.

С трудом передвигая ноги, Этель поднялась по лестнице и, войдя в кабинет Джейка, подошла к его огромному столу.

– Мистер Брайгенс, вчера вечером нам с мужем наговорили по телефону кучу мерзостей, и только что был еще один такой же звонок уже сюда, в офис. Мне это не нравится.

Джейк указал ей на стул:

– Садитесь, Этель. И что же эти люди говорят?

– Грубостью это, в общем-то, не назовешь. Скорее, запугиванием. Они угрожают мне, потому что я работаю на вас. Говорят, я еще пожалею, что служу у такого любителя черномазых. А когда позвонили сюда, то раздались угрозы вам и вашей семье. Я просто боюсь.

Джейк тоже испытывал тревогу, но старался не показывать это Этель. Еще в среду он связался с Оззи и рассказал ему о звонках.

– Смените номер, Этель. Я заплачу за это.

– Я не хочу менять свой номер. Он у меня уже семнадцать лет.

– Хорошо, не меняйте. А я свой заменил, не такая уж это сложная штука.

– Я этого делать не буду.

– Отлично. Что-нибудь еще?

– Н-ну, я думаю, вам не стоило браться за это дело. Я…

– Меня абсолютно не интересует ваше мнение на этот счет. Я плачу вам вовсе не за то, чтобы вы размышляли о моих клиентах и их делах. Если мне захочется узнать, что вы думаете, я спрошу вас сам. Но пока я этого не делаю, держите язык за зубами.

Обиженно надувшись, Этель вышла. Джейк начал набирать номер Оззи.

Примерно через час он услышал по интеркому голос Этель:

– Сегодня утром звонил Люсьен. Он попросил меня сделать копии нескольких последних дел и добавил, что ему было бы приятно, если бы вы подъехали с ними к нему сегодня, после обеда. Сказал, что после вашей предыдущей встречи прошло уже пять недель.

– Четыре. Займитесь копиями, я отвезу их ему сегодня.

Раз в месяц Люсьен обязательно заглядывал в офис или, по крайней мере, звонил. Он любил почитать отчеты о делах, старался быть в курсе последних новостей в законодательстве. Других занятий у него почти не было, разве что коротать время в компании «Джека Дэниэлса» или играть на рынке ценных бумаг. От двух этих развлечений Люсьен никогда не уставал. Большую часть времени он привык проводить в кресле на крыльце просторного, выкрашенного белой краской дома, стоявшего на вершине холма, в восьми кварталах от центральной площади, прихлебывая из стакана виски и вчитываясь в детали какого-нибудь дела.

После того как адвокатское сословие отторгло его, Люсьен здорово сдал. Он пригласил в дом прислугу, которую к тому же сделал и сиделкой, чтобы та подавала ему на крыльцо выпивку с полудня и до полуночи. На еду и сон он почти не тратил времени, предпочитая часами раскачиваться в кресле.

Предполагалось, что Джейк должен навещать его не реже раза в месяц. Так оно и было на самом деле, только эти визиты Джейка заставляло наносить какое-то странное чувство долга. Люсьен превратился в желчного больного старика, проклинавшего на чем свет стоит юристов, судей и особенно ассоциацию адвокатов штата. Джейк был его единственным другом, единственным слушателем, которого он мог найти и заставить в течение довольно-таки изрядного промежутка времени слушать свои излияния. Помимо чтения обличительных проповедей, Люсьен считал себя вправе давать Джейку юридические советы, которых тот и не думал просить. Эта его привычка была особенно раздражающей. Ему было известно все о тех делах, которые вел Джейк, хотя для самого Джейка оставалось загадкой то, откуда Люсьен черпает информацию. В Клэнтоне его видели на улицах весьма нечасто, да и то главным образом у магазина в квартале, где торговали спиртным навынос.

«Сааб» остановился позади грязного, видавшего виды «порше». Поднявшись по ступенькам крыльца, Джейк подал Люсьену копии дел. Не было произнесено ни слова приветствия, просто он протянул Люсьену пачку листов, и тот, не проронив ни звука, принял ее. Они сидели в креслах-качалках бок о бок на просторном крыльце и смотрели на город. Вдалеке над крышами домов и верхушками деревьев виднелся верхний этаж здания городского суда.

Наконец Люсьен раскрыл рот, для того чтобы предложить Джейку сначала виски, затем – вина, а после него – пива. Джейк на все отвечал отказом. Карла была против спиртного, и Люсьен это знал.

– Поздравляю.

– С чем? – удивленно спросил Джейк.

– С делом Хейли.

– И с чем же тут поздравлять?

– У меня никогда не было такого большого дела, а уж я-то знаю, что говорю.

– В каком смысле большого?

– Известность, популярность – вот название игры для настоящего юриста, Джейк. Если о тебе не знают, ты умрешь от голода. Когда люди попадают в переплет, они идут к юристу, но выбирают того, о котором хоть что-то слышали. Ты должен уметь подать себя публике, если уж ты называешь себя уличным юристом. Конечно, если ты работаешь на солидную корпорацию или страховую компанию, это – совсем другое дело: отсиживая задницу, сдирать с клиента по сотне долларов в час, и так десять часов в день, доить какого-нибудь беднягу и…

– Люсьен, – негромко перебил его Джейк, – мы уже столько раз об этом говорили. Не лучше ли вспомнить о деле Хейли?

– Согласен-согласен. Готов поспорить, что Нуз откажется сменить место проведения процесса.

– А кто сказал, что я потребую этого?

– Ты будешь последним дураком, если поступишь иначе.

– Почему?

– Примитивнейшая статистика! Наш округ на двадцать шесть процентов черный. А любой другой будет черным по крайней мере на тридцать. Ван-Бюрен – на сорок процентов. Это значит: больше черных присяжных, потенциальных присяжных. Так что если тебе удастся перевод дела, ты обеспечишь себе более благоприятную атмосферу в совещательной комнате. Если же дело будет слушаться здесь, ты рискуешь тем, что все жюри окажется белым. Поверь, таких случаев было здесь немало. У нас достаточно присутствия в жюри одного ниггера, чтобы присяжные не пришли к единогласному решению.

– Но тогда назначат новое заседание.

– И все повторится сначала. А после третьего раза они сдадутся. Если жюри не сможет прийти к единому мнению, это будет лишним щелчком по самолюбию Бакли. Но после третьей попытки успокоится и он.