Не успели они скрыться, как на подъездной дорожке за моей спиной раздался резкий скрежет – и ветеринар, брызнув из-под колес гравием, остановил свой пыльный «лендровер». С сумкой в руке, он выскочил из машины и сказал, переводя дыхание:

– Этим утром у каждой чертовой лошадки на Пустоши или колики, или проблемы с копытами… Вы, должно быть, Нил Гриффон… мое сочувствие вашему отцу. Этти сказала, старикан Мунрок… Он все в том же стойле?

Не останавливаясь, он повернулся и зашагал вдоль денников. Молодой, круглолицый, целеустремленный, он был совсем не тем ветеринаром, которого я ждал. Я знавал более старую версию – его отца, медлительного, такого же упитанного и склонного, пока он что-то обдумывал, часто моргать, потирая подбородок.

– Сожалею, – сказал молодой ветеринар, за какие-то три секунды осмотрев Мунрока. – Боюсь, придется его усыпить.

– Может, скакательный сустав все же цел? – предположил я.

Я цеплялся за соломинку.

Он бросил на меня короткий снисходительный взгляд эксперта, прощающего невежественного дилетанта, и коротко сказал:

– Сустав раздроблен.

Он взялся за дело, и великолепный старый Мунрок тихо улегся на солому. Складывая свои инструменты обратно в сумку, он сказал:

– Не огорчайтесь так. Мало у кого была такая прекрасная жизнь, как у него. И радуйтесь, что это был не Архангел.

Я проводил взглядом его упитанную спину. Не очень-то отличается от своего отца, подумал я. Просто порезвее.

Я поплелся в дом и позвонил в службу, которая увозит мертвых лошадей. Мне бодро ответили, что немедленно приедут. И через полчаса приехали.

Еще одна чашка кофе. Сел за кухонный стол – самочувствие было хуже некуда. Похищение явно не пошло мне на пользу.

Партия лошадей вернулась с Пустоши без Этти, без двухлетнего жеребца по имени Лаки Линдси и с длинным перечнем неприятностей.

Со все возрастающим беспокойством я слушал, как трое парней, перебивая друг друга, рассказывали мне, что Лаки Линдси резко развернулся на Уоррен-Хилл и сбросил малыша Джинджа, а затем поскакал галопом, казалось бы в сторону дома, но вместо этого свернул на Моултон-роуд, сбил велосипедиста и смертельно напугал женщину с детской коляской, а в результате оказался у башни с часами, дезорганизовав уличное движение. «Полиция, – добавил один из парней, скорее с удовольствием, чем с сожалением, – в настоящее время общается с мисс Этти».

– А жеребец? – спросил я. Потому что Этти могла постоять за себя, а Лаки Линдси, стоивший тридцать тысяч гиней, не мог.

– Его поймали на Хай-стрит недалеко от универмага «Вулворт».

Я отослал их к лошадям и подождал, пока вернется Этти, что она не замедлила сделать, верхом на Лаки Линдси, а разжалованный и деморализованный Джиндж плелся позади на тихой трехлетней кобыле.

Этти спрыгнула с гнедого жеребца и опытной рукой провела по его ногам.

– Особо не поранился, – сказала она. – Вроде бы у него там небольшой порез, – думаю, он мог удариться о бампер припаркованной машины.

– А не о велосипед? – спросил я.

Она подняла глаза, а затем выпрямилась:

– Едва ли.

– Велосипедист не пострадал? – спросил я.

– В шоке, – признала она.

– А женщина с коляской?

– Как можно удивляться непривязанным лошадям, если ты с утра пораньше возишь младенцев по Моултон-роуд. Глупая женщина не переставала визжать. Разумеется, это сильно расстроило жеребца. Кто-то поймал его в этот момент, но он вырвался и пустился в город…

Она замолчала и посмотрела на меня.

– Простите за все это.

– Бывает, – сказал я, подавив улыбку от сопоставления жеребцов и младенцев. Что удивляться. Для нее жеребцы и в самом деле были важнее людей.

– Под конец мы перешли на легкий галоп, – сказала Этти. – Земля была нормальная. Мы все делали прямо по плану, который вчера наметили. Джиндж свалился, когда мы повернули к дому.

– Этот жеребец ему не по силам?

– Вот не думала. Он уже ездил на нем раньше.

– Я оставляю жеребца тебе, Этти.

– Тогда, может, на ближайшие дни я подберу парню лошадь полегче.

Она отвела жеребца к конюху, который за ним ухаживал, почти признав тем самым, что допустила ошибку, посадив Джинджа на Лаки Линдси. Любой в любой момент может упасть с лошади. Но некоторые падали чаще других.

Завтрак. Управившись с лошадьми, на которых только что гарцевали, парни поспешили в общежитие к овсянке, бутербродам с беконом и чаю. Я вернулся в дом – есть мне не хотелось.

В помещении все еще было холодно. В каминах десяти покрытых пылью спален – печальные горки еловых шишек, а в гостиной перед камином – декоративный экран. В похожей на пещеру спальне, которой пользовался мой отец, – двухъярусный электрический камин, а в отделанной дубовыми панелями комнате, где по вечерам он сидел за своим столом, – небольшой конвекторный обогреватель. Даже на кухне не было тепла, так как из-за ремонта уже месяц не разжигали огонь в плите. Выросший в этом доме, я обычно не чувствовал, как здесь холодно зимой, но обычно я не был в таком плачевном состоянии, как сейчас.

Из-за кухонной двери выглянула женская голова. Темные гладкие волосы аккуратно собраны на макушке в триумфальную композицию из кудряшек.

– Мистер Нил?

– А… доброе утро, Маргарет.

Теплый взгляд прекрасных темных глаз. Чуть подрагивающие, узкие ноздри, тестирующие атмосферу. Как обычно, дальше ее шеи и половины щеки я ничего не видел, поскольку секретарша моего отца экономила не только на своем наличии, но и на всем прочем.

– Здесь холодно, – сказала она.

– Да.

– В офисе теплее.

Полголовы исчезло и больше не появлялось. Я решил принять как разумеющееся это своеобразное приглашение и направился обратно к углу дома, замыкающего двор. В этом углу находились офис конюшни, гардеробная и одна комфортабельно обставленная комната для отдыха, которую мы называли комнатой владельцев, где владельцы и другие посетители при необходимости могли провести время.

В офисе горел свет, яркий по сравнению с серым дневным снаружи. Маргарет снимала свою дубленку, и горячий воздух деловито вырывался из обогревателя в форме гриба.

– Инструкции? – коротко спросила она.

– Я еще не смотрел почту.

Она бросила на меня быстрый оценивающий взгляд:

– Проблемы?

Я рассказал ей о Мунроке и Лаки Линдси. Она внимательно выслушала, не выказав никаких эмоций, и спросила, откуда у меня ссадина на лице.

– В дверь врезался.

Выражение ее лица ясно говорило: «Пой, птичка, пой», – но она промолчала.

Ей, как и Этти, тоже в чем-то не хватало женственности, несмотря на юбку, прическу и эффектный макияж. Ей еще не было сорока, и три года назад она овдовела. Проявляя чудеса организованности, она растила сына и дочку и, обладая блестящим рассудком, держала мир на расстоянии вытянутой руки от того, что грело ей сердце.

В Роули-Лодж Маргарет появилась недавно, сменив похожего на мышь старого Робинсона, который в семьдесят лет наконец-то со скрипом был вынужден уйти на пенсию. Старому Робинсону нравилось почесать языком, и он тратил часы рабочего времени, рассказывая мне в детстве о тех днях, когда Карл II сам участвовал в скачках и сделал Ньюмаркет второй столицей Англии, так что послам приходилось ездить туда, чтобы повидать его, и как принц-регент навсегда покинул город из-за расследования бегства его жеребца и отказался возвращаться, хотя Жокей-клуб с извинениями умолял его вернуться, и как в 1905 году у короля Эдуарда VII были неприятности с полицией из-за превышения скорости по дороге в Лондон – на прямых участках скорость достигала сорока миль в час.

Маргарет занималась тем же самым, что и старый Робинсон, только делала все тщательней и в два раза быстрее, и за шесть дней нашего общения я понял, почему мой отец считал, что ей нет цены. Она не привносила ничего личного в деловые отношения, а он считал утомительным большинство отношений между людьми. Ни от чего он так не уставал, как от постоянной людской потребности во внимании к своим эмоциям и проблемам. Его раздражала даже традиционная болтовня о погоде. Маргарет оказалась родственной душой, и они прекрасно ладили.

Я опустился во вращающееся офисное кресло моего отца и сказал Маргарет, чтобы она сама просмотрела почту. Мой отец никогда никому не позволял вскрывать письма – это был его пунктик. Она сделала, как я сказал, – ни комментариев, ни эмоций. Что-то восхитительное.

Зазвонил телефон. Маргарет сняла трубку:

– Мистер Бредон? О да. Он будет рад вашему звонку. Одну секунду.

Она протянула мне трубку через стол и сказала:

– Джон Бредон.

– Спасибо.

Я взял трубку без того рвения, которое проявил бы днем раньше. Целых три напряженных дня я пытался найти того, кто был бы готов взять на себя Роули-Лодж, пока мой отец в больнице, и из всех, кого порекомендовали друзья, только Джон Бредон, тренер, недавно вышедший на пенсию, казался подходящим по опыту и статусу. Он попросил дать ему время все обдумать и обещал не медлить с ответом.

И вот он позвонил, чтобы сказать, что будет рад нам помочь. Я поблагодарил его и, испытывая страшную неловкость, извинился, что вынужден отказать ему. «Дело в том, – сказал я, – что, поразмыслив, я решил обойтись своими силами».

Под изумленным взглядом Маргарет я медленно положил трубку. Я не стал ничего объяснять. Она и не спрашивала. Продолжала заниматься почтой.

Телефон зазвонил снова. На сей раз она очень официально спросила, не против ли я поговорить с мистером Расселом Арлетти.

Я молча протянул руку к трубке.

– Нил? – пролаял голос. – Куда ты, черт возьми, пропал? Я обещал Грею и Коксу, что ты вчера с ними встретишься. Они жалуются. Когда ты сможешь там появиться?

Грей и Кокс ждали в Хаддерсфилде, когда «Арлетти инкорпорейтед» выяснит, почему их некогда прибыльный бизнес неуклонно сползает в сточную канаву. А выясняльщик из «Арлетти инкорпорейтед» понуро сидел в офисе конюшни в Ньюмаркете, ничего так не желая, как умереть.

– Тебе придется сказать Грею и Коксу, что я не смогу приехать.

– Ты – что?

– Рассел, пока не рассчитывай на меня. Я должен остаться здесь.

– Господи, почему?

– Я не могу найти себе замену.

– Ты говорил, что на это тебе понадобится не больше недели.

– Ну, не получилось. Здесь нет никого подходящего. Я не могу бросить на произвол судьбы Роули-Лодж и ехать разбираться с Греем и Коксом. Здесь замешаны шесть миллионов. Нравится тебе это или нет, но мне придется остаться.

– Черт возьми, Нил…

– Мне правда жаль.

– Грей и Кокс будут в бешенстве.

Рассел и сам был вне себя.

– Займись этим сам. Там ничего сложного. Неправильное ценообразование. Они занижают стоимость продукта на этапе планирования. Никудышная выручка. Они говорят, что у них нет активов, так что на девяносто гребаных процентов это дурацкая финансовая политика.

Он вздохнул:

– У меня нет твоего таланта. Заметь, есть другие, получше. Но такого, как у тебя, нет. – Он помолчал в задумчивости. – Придется послать Джеймса, когда он вернется из Шорхэма. Если ты всерьез.

– Лучше не рассчитывай на меня. По крайней мере – три месяца.

– Нил!

– Точнее – до окончания дерби…

– Переломы не лечат так долго, – возразил он.

– Этот перелом совершенно жуткий. Кости раздроблены, торчали наружу – ситуация была критической. Вопрос стоял, ампутировать или нет.

– О черт.

– Я тебе позвоню, – сказал я. – Как только почувствую, что свободен.

Он отключился, а я все сидел с трубкой в руке, уставившись в пространство. Затем медленно опустил ее.

Маргарет так и не шелохнулась, ее глаза были старательно опущены, рот не выражал никаких эмоций. Она вообще никак не реагировала на мое вранье.

Это только начало, подумал я, а сколько еще придется врать.

Глава 3

Ничего хорошего в тот день так и не произошло.