Джулия примерно понимала, что творится у Люца в голове, о чём он думает. А размышлял он о том, что из-за вечных распрей и недопонимания с братом Судьба привела его на улицу. Люциус сам выбрал этот путь. Однако сейчас у него была возможность хоть ненадолго «придти в себя», привести себя в порядок. Он воспринял это предложение с холодным расчётом и трезвой головой. Поэтому он не отказался.

– Хорошо, Джулия, я постараюсь не мешать.

– Замечательно. Тогда допиваем чай и отправляемся!

Пока Джулия поглощала травяной отвар, Люциус спокойно собирал свои немногие пожитки. Сложив всё в небольшую сумку и мешок, он завязал шнурки на ботинках, поправил гвоздики в ушах и подошёл к Вергилию. Конь смотрел на него своим жутким взором, но особой агрессии не проявлял. Люциус попытался протянуть жеребцу руку, однако Вергилий резко встал на задние копыта и громко заржал.

– Vergilius! Audi, vide, sile!^[2] – вскрикнула Джулия, и конь понемногу усмирил свой пыл.

Люц увидел, как уши коня напряглись, зрачки с белым огнём внутри уставились прямо на него.

– Скажи ему что-нибудь, – сказала Джулия, подходя к Люциусу.

– Здравствуй, друг. Я не желаю тебе зла.

Конь, хоть и не ответил на ласковое прикосновение белой холодной руки, всё же не отвёл голову в сторону.

Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда вампир и бессмертная женщина вихрем пронеслись на чёрном коне вдоль лесов и лугов. Свистел ветер, а голубоватая луна освещала им путь. Вергилий несся, не замечая преград вокруг, Джулия прижалась к его шее и вцепилась в вожжи, Люциус делал всё, чтобы не слететь с седла.

Когда они прибыли на место, Джулия сказала сразу:

– Кури только в доме. Эльфы не любят, когда в их лесах кто-то курит. Ляжешь в гостиной. Если боишься дождя и ветров, то за первым шкафом относительно входа по правую сторону есть рычаг – потянешь за него, и комнату накроет небольшим щитом. Разрешаю немного раздвинуть мебель, если захочешь.

После этого девушка забрала сумки Люциуса и куда-то их потащила. Парень же отправился прямиком в гостиную, чтобы чутка раздвинуть мебель, ибо он не любил, когда в комнате не было простора. Сдвинув стол в сторону, он задвинул под него комод, а по бокам поставил кресла. Диваны оказались по сторонам от входа. Джулия принесла ему несколько одеял и подушку, а также постелила посередине комнаты небольшой ковёр ручной работы.

– Вещи твои я отнесла в нижнюю кладовую. Одежда находится в верхней кладовой, там же висят и мои платья. В общем, не ошибёшься. В ванной для тебя приготовлено голубое полотенце и там же лежат твои принадлежности.

Услышав это, Люциус сразу отправился в ванную комнату, чтобы наконец отмыться от всех дорожной и полевой пыли и грязи.

Ванная комната представляла собой небольшое пространство, левую часть которого занимала одна сплошная ванная прямоугольной формы на странных зигзагообразных ножках, а по правую сторону находились зеркало, крохотный умывальник и несколько белых полочек, сделанных из полированного дерева. Сложив на пол всю свою грязную одежду, Люциус набрал себе ванну и с нескрываемым блаженством погрузился в воду. Наступила благодать. Горячая вода приятно грела вечно холодное тело, из волос вымывался табачный запах. Рядом с ванной нашлась корзинка с различными маслами и колбочками, от которых вкусно пахло. Не побрезгав и не постыдившись, Люциус вылил всё содержимое одной из колбочки на себя, благодаря Судьбу за оказанную милость, что послала ему госпожу Джулию.

Так началась история сожительства Люциуса Вольфа и Джулии Целестибус, вампира и бессмертной девушки, чьим судьбам суждено было сплестись прочным узлом.

IV

Прошло несколько недель с того момента, как Люциус переселился под крышу Джулии. Он старался не докучать её своим обществом, прячась то в лесных чащобах, то в гостиной. Джулия же, в свою очередь, редко покидала свои покои, в которые юноша ни разу за время своего пребывания не заходил. Ему это казалось до ужаса неэтичным – врываться в чужие интимные владения, такие, как личная спальня. И всё же, иногда девушка заходила во временные владения Люциуса, и они долго беседовали под покровом ночи. Джулия в такие моменты частенько впадала в воспоминания, как это бывает с людьми, прожившими долгую и насыщенную жизнь. Она рассказывала про мировые войны, про движения хиппи в Америке, вспоминала недолгое пребывание в «стране восходящего солнца», а также жизнь в России вместе с семьёй. Порой он рассказывала подробности о семье Гаргол, которые ныне уже не существовали – семейство вымерло около десяти лет назад, когда последний из его представителей тихо умер в одиночестве. Люциус же чаще всего молчал. И не потому, что ему не о чём было рассказать, просто он не имел такой привычки, как делиться своими впечатлениями и какими-то историями. Всю жизнь он держал всё в себе, и искоренить эту привычку было уже невозможно.

И вот, в один из таких вечеров, Джулия попросила Люциуса разбудить её на рассвете, если тот не будет спать. Вампир в ту ночь, как и всегда, поспал от силы три-четыре часа, сидя в кресле. Поэтому, когда первые лучи белого солнца острова Этлэнтэ стали пробиваться сквозь горизонт, Люциус робко постучал в дверь, находящуюся у самого начала лестницы.

– Войдите! – послышался бодрый голос.

Люциус первый раз вошёл в комнату Джулии и был поражён.

Комната представляла собой небольшой купол, где вместо потолка были корни массивного дерева, на котором держался дом, а вместо стен – земля, кое-где украшенная металлическими пластинами с узорами и серебряными кружевами. Огромная кровать занимала большую часть комнаты, застеленная красным шёлковым бельём. А в самом углу комнаты расположился небольшой столик с придвинутым к нему креслом. И стол, и кресло были сделаны из белого дерева, практически необработанного, с каким-то зеленоватым напылением. Над ними весели один газовый фонарь и два светящихся цветка-шарика, дающие изумрудный свет. На столе стояла чернильница с пером, несколько листов бумаги и огромный шар фиолетового оттенка на золотой подставке, где было выгравировано «Gulia C.». А напротив кровати, по правую сторону от стола, висела картина – мрачная, очень чёрная, с множеством персонажей.

– Что это за картина? – спросил Люциус у Джулии, сидящей на краю кровати в чёрном бархатном халате.

– Ах, это, друг мой, Караваджо! «Семь деяний милосердия»^[3].

– Никогда не слышал о таком.

– И неудивительно. Это картине больше двух тысяч лет… Или даже три тысячи… Ох, не скажу! Но создана она была в начале семнадцатого века Второй эры.

Дата эта представлялась Люциусу практически недосягаемой. Однако творение той эры было перед ним, и от него веяло холодом.

– Мне кажется, или он будто лёд?

– Всё верно. Тётушка Вирджиния заморозила мельчайшие частицы этой картины, чтобы она больше не портилась. Таким образом, мы сохранили много произведений искусства и древних книг. Иногда мне кажется, что именно Вирджиния Потестатем является самой могущественной из всей нашей семьи.

Люциус приблизился к этой картине и стал внимательно рассматривать её. Коричневые и серые тона находились в контрасте с белыми оттенками. Наверху, в левом углу картины, женщина с ребёнком прятались за крыльями двух непонятных для Люциуса существ. Он предположил, что это горные феи, и если бы Джулия могла читать его мысли, то рассмеялась бы вслух от сравнения ангелов с феями. Прямо под крылатыми созданиями мужчина упивался водой, рядом находилось трое мужчин, из-за слишком глубоких теней и чёрных красок трудно было различить, чем же они занимаются. Один из них, самый молодой, в шляпе с пером, смотрел на голого нищего, накрывающегося красной накидкой, такой же, как и у самого юного джентельмена. На другой стороне картины мужчина с факелом впускал как будто человека, несущего покойника за ноги. А впереди них стояла женщина с оголённой грудью, и старик из тюрьмы напивался её телесным молоком.

На вампира эта картина не произвела особого впечатления – разве что он посмеялся про себя над людьми прошлых эр, раз им такое нравилось. Однако он так был погружён в свои раздумья, что не заметил, как Джулия подошла к нему сзади вплотную.

– Маркиз де Сад, когда увидел это полотно в восемнадцатом веке Второй эры, сказал, что эта картина слишком чёрная, и её невозможно рассмотреть.

– Не знаю, о каком маркизе идёт речь, но он прав – картина и правда слишком чёрная.

– Разумеется, вы, Люциус, понятия не имеете, о чём сие произведение, – говорила Джулия с каким-то огоньком в глазах.

– Именно так.

– Что ж, некогда, в христианской вере были так называемые деяния милосердия. В Евангелие их упоминается шесть, и ещё одно – в Ветхом Завете. Накормить голодного, напоить жаждущего, дать путнику приют, одеть нагого, посетить больного и заключённого, а также похоронить мертвеца. Мужчина, что находится в левом углу картины, в самом тёмном месте, это ветхозаветный герой по имени Самсон, он утоляет жажду из ослиной челюсти. Перед ним – хозяин гостиницы приглашает странника к себе. Впереди них – юноша разрезает свой плащ, чтобы укрыть им двух нищих. Да-да, их здесь двое, если повнимательнее присмотреться! Рядом женщина выполняет аж два деяния – кормит грудью заключённого, которого она пришла навестить. За ней два могильщика идут хоронить мертвеца. Люди с крыльями наверху – ангелы, а мать с ребёнком – Богоматерь Мария со своим сыном Иисусом Христом, они наблюдают за всеми событиями.

Юноше трудно было понять всю глубину христианского подтекста этой картины, ибо в его время религия уже умерла. Он рассматривал образы на полотне, вглядывался в лица людей, но так и оставался далёким от искусства. Однако те деяния милосердия, что Джулия ему сказала, он невзначай запомнил, и позже эти воспоминания не раз всплывали у него в голове.

– Ты просила разбудить тебя, – сказал Люциус, поворачиваясь к Джулии.

– Да, помню, – сказала она, проходя к тумбочке в самом тёмном углу своей комнаты, которую Люциус заметил на сразу, – Сегодня я хочу, чтобы ты сопроводил меня к моим друзьям.

– Не думаю, что моя компания будет так уместна.

– Неужели? – сказала Джулия с лёгкой улыбкой, надевая длинные серёжки с фиолетовыми каменьями.

С девушкой спорить было бесполезно, поэтому Люциус, немного поворчав, всё-таки пошёл собираться к друзьям Джулии. Он надел рубашку из тонкой полупрозрачной ткани, которую ему вручила девушка, а также чёрные узкие штаны. Начистив до блеска свои потрёпанные ботинки, он вышел к Джулии, которая уже стояла на лестнице около гардеробной. Увидев его обувку, она рассмеялась:

– Прости, Люциус, но обувь придётся снять.

– Не понял?

– Мы идём к эльфам, Люциус. Они ходят по своим лесам без обуви.

Сама Джулия была в лёгком фиолетовом платье с серебристой отточкой. На талии была повязана серебряная широкая лента. Серёжки в виде длинных лепестков цветка свисали с её острых ушей. Кольцо с тем же камнем, что и в ушах, поблёскивало на указательном пальце правой руки.

– Сними, пожалуйста, обувь.

– До места я, пожалуй, доеду так.

– Мы пойдём пешком.

– Ну просто замечательно! – закатил глаза Люциус.

Когда двое вышли из своего жилища, на улице уже во всю мощь светило белое солнце. Такие лучи Люциусу были не страшны, поэтому он спокойно мог прогуливаться в ясный день. И хотя настроение у него было испорчено из-за небольшого конфуза с обувью, он всё же был рад выйти наружу и немного пройтись. Джулия будто парила среди лесных массивов – белые лучики играли в её золотистых коротких волосах, а чёлка на высоком лбе будто отбрасывала маленьких солнечных зайчиков. Боковые пряди рядом с ушами всё также были заколоты назад небольшой железной заколочкой. Парень шагал рядом с ней, спрятав свои глаза под нависшими чёрными волосами. Он не разделял живость своей спутницы, так как не очень хотел с кем-то знакомиться и общаться.