Аманде очень хотелось ей верить. И если Гордо сказал, что они разговор про «Желтую розу» выкинут, значит, так и будет, она в этом не сомневается. Но все равно напрасно она так проговорилась. Ни возражать, ни объяснять Сабрине она больше ничего не стала, и та улыбнулась ей, похлопала ее по коленке и уверила:

– Поверь мне. Все в лучшем виде получится. А я теперь поговорю с твоей свекровью, и после мы сразу съемки начнем – сначала здесь, у вас. Потом я съезжу в «Мими» и сама посмотрю, права ты насчет них или нет.

Она спрыгнула со стола и, прежде чем Аманда успела подняться из кресла, наклонилась над ней так низко, что Аманда почувствовала цветочно-цитрусовый, немного навязчивый запах ее духов. Сабрина приподняла с шеи Амандины волосы. Ухватив холеными руками всю густую тяжелую каштановую копну, она свернула волосы на макушке Аманды и поглядела на Гордо.

– Я вот думаю… Ты не хочешь подстричь волосы?

Мэй

В аэропорту Ла-Гуардиа на посадке на самый ранний рейс из Нью-Йорка в Канзас Мэй была одета именно так, как она хотела выглядеть в Меринаке: просто, практично и со вкусом. На ней была густо-розовая, с треугольным вырезом трикотажная кофточка, заправленная в присборенную юбку цвета хаки и полотняный ремень, который не просят снимать на контроле безопасности. Наряд классический, без претензий, уместный и в Джоплине в пункте аренды автомобилей, и в Бруклине при посадке в такси. Посадку в такси она, кстати, конечно же, успела запечатлеть и даже загрузить фотографии в Инстаграм. Кто на них ни посмотрит, каждый скажет: «Когда-то у нас была девчонка, а теперь глядите, какую карьеру сделала и при этом родной городок навещает». А если спросят, чем она таким в своих нью-йорках занималась, вот и ответ готов: двое симпатичных воспитанных ребятишек и обложка книжки – мол, читайте, если хотите.

У Мэй имелся железный план: в «Кулинарных войнах» она добавит «Цыплятам Мими» чуточку бруклинского лоска. Ее подписчики обожают блюда из свежих продуктов и с местным колоритом. Они ценят все подлинное и естественное. Стремятся проводить время в кругу семьи. Образ ее подписчика ей детально обрисовало «Маркетинговое профилирование целевой аудитории социальных сетей с целью построения бренда номер 101». а ее канзасское прошлое, скорее всего, добавит ей поклонников. Непонятно, почему она раньше об этом не подумала?

Да нет, конечно, она обо всем подумала. Просто у нее были причины оставить в прошлом этот ранний эпизод своей биографии. Но раз сделать это все равно не получается, надо, по крайней мере, представить его в нужном свете. Правда, теперь, после двух отложенных рейсов, после трехчасового ожидания в Чикаго на плавящемся от жары асфальте взлетной полосы, после двухчасовой поездки в арендованной машине с совершенно осатаневшими детьми она была вымотана, измята и больше напоминала не возвращающуюся с триумфом героиню, а тряпку, какой в «Мими» вытирают посуду. Джесса вежливо напомнила ей, что по вечерам она не работает, и Мэй сначала завезла ее в гостиницу на окраине города, а уж потом отправилась в «Мими». Дети дремали на заднем сиденье, и Мэй была не в силах заставить себя их разбудить. Когда придет время укладывать их спать, она об этом, конечно же, пожалеет.

На подъезде к Меринаку на шоссе было такое место, проехав которое Мэй чувствовала себя уже почти дома. Пока училась в университете в Далласе и потом из Джоплинского аэропорта она всегда возвращалась этой дорогой. И каждый раз на съезде с шоссе выдыхала: «Вот оно, начинается».

Сейчас опять заведут старую песню: «Эта дочка Барбары, от нее одни неприятности»; «Слишком она нос задирает». Опять набегут все те, кто еще в школе понавешивал на нее ярлыков. а что она с тех пор могла измениться, им и в голову не приходит. В родном городе Мэй всегда надевала защитную броню, и эта броня к ней приросла, как ее собственная кожа.

После той заводи на шоссе, где отдыхали грузовые фуры, каждый поворот что-нибудь значил. Направо – к пивнушке, дальше – недалеко плотина, светофор – на перекрестке у школы, потом поворот к дому Кеннета, а вот новая дорога к молу – там раньше была просто тропинка: они по ней в Альбертсоновскую кофейню бегали. Она уже свернула на Главную улицу к «Мими», когда в своем креслице на заднем сиденье заерзал Райдер.

– Мама, мне на горшочек нужно.

– Сейчас, мой сладкий, сейчас приедем.

– Мне сейчас. Сейчас! Вот уже! Мама, уже!

– Одну минутку потерпи. – Она уже свернула на стоянку возле «Мими». – Даже меньше минутки. Миленький, я уже паркуюсь.

– Не могу!

Райдер извивался, стараясь выбраться из-под ремня безопасности, а Медисон, нагибаясь к нему со своего креслица, пыталась ухватить его за руки.

– Ой-ой-ой! Уже! – вопил Райдер. – Все!

– Райдер! – взвизгнула Мэдисон. – Райдер, вонючка! Фу-у-у!

С перелетами у Райдера вечные проблемы. Следующий шаг планировать было некогда. Мэй действовала стремительно и инстинктивно. Чуть ли не одновременно повернула ключ зажигания, отстегнула свой ремень, открыла дверцу.

– Ничего-ничего, Райдер. Сиди смирно. Райдер! Нет!

Райдер запустил руку в штанишки под попку, достал руку, само собой разумеется, мокрую и коричневую, и, выкарабкавшись со своего места, в панике обтер ее о спинку водительского сиденья.

– Мамочка, я грязный! Помой! Помой! Маааамочка!

Стараясь держать сына от себя подальше, она тащила его из машины, а он изо всех сил цеплялся за маму, запустив пальцы ей в волосы. На вытянутых руках она качнула его в сторону – промашка: низ футболки и юбка спереди оказались в том же бедственном состоянии, как и все, что было надето на Райдере.

– Райдер! Не смей! Не шевелись! – Она рывком поставила малыша на ноги.

– Я грязный! Мамочка, помой меня. Мне новые штанишки нужно. Штанишки! Не хочу эти штанишки! Не люблю эти штанишки!

– И новое креслице для машины тоже, – грустно добавила Мэдисон.

Еще что? Сколько можно! Проклятие! Одежда у нее есть. Чистой рукой она осторожно достала из багажника меньший из чемоданов. Теперь нужна вода, много воды. Отличное у нее получается возвращение в «Мими». Сама в говне, сынок в говне, и вокруг скачет дочка и радостно оповещает о случившемся всех вокруг.

– Мама? Мама, а как мы машину помоем? А бабушка нам поможет? Я бабушке расскажу, как Райдер в машине обкакался.

Медленно, потому что взять Мэдисон за руку Мэй не могла, они двинулись вокруг дома. Держась поближе к забору стоянки, обошли стороной крыльцо и пробрались наконец к черному ходу. Даже в нынешней ситуации, полностью сосредоточенная на детях, она не могла не заметить, как все здесь обветшало. Куда больше, чем она ожидала. Трава не стрижена. Хотя у крыльца стоит урна, посетители бросают мусор прямо на землю. Оптимизм ее стремительно таял. По крайней мере, задняя дверь открыта.

Кивком головы Мэй велела Мэдисон ждать во дворе, а сама, взяв Райдера сзади за обе руки, чтоб ловчее держать его подальше от всего, до чего он мог дотронуться, направилась вместе с ним внутрь «Мими».

– Мама?

Возле плиты стоял парень под два метра ростом, такой же высокий, как Джей, только раза в два мощнее. Поверх черной футболки с шортами на нем был белый фартук, а на ногах – оранжевые резиновые сандалии типа тех, что носят повара у Марио Батали. Матери нигде не было видно. Зато, как в раме картины, в проеме двери, ведущей в зал для посетителей, она увидела Сабрину Скелли – последнего человека, которого ей хотелось сейчас встретить. Теперь понятно, чей это кабриолет и что за шикарный вэн на забитой машинами парковке. Надо было сразу догадаться, что они окажутся здесь раньше ее. Скорее назад, в машину. Мэй только было попятилсь к выходу, как за ее спиной раздался голосок Мэдисон:

– Я хочу картошки фри!

Не выпуская Райдера из рук и резко вильнув бедром, Мэй пихнула дочку, та шлепнулась на пол и театрально зарыдала:

– Больно! Картошки фри! Ты обещала жареного цыпленка с картошкой – вот я и хочу жареного цыпленка с картошкой! Где бабушка?

Повар обернулся на ее вопли, но, чертыхнувшись, шагнул назад, к плите. Снял с комфорки сковороду с цыпленком, быстро положил его на тарелку и взял два верхних квитка из пачки лежавших перед ним заказов.

Девица, которую Мэй не узнала, выглянула из зала в окошечко в кухню:

– Чем я могу вам помочь?

Но парень у гриля подпихнул ей тарелку с цыпленком, мол, займись своим делом, а сам бросил через плечо:

– Вход с другой стороны. Здесь кухня. Идите вокруг.

– Сама знаю, что кухня, – отрезала Мэй. – И где куда вход, тоже знаю. Я к матери, к Барбаре. К Барбаре! – громко повторила она. На раскаленных сковородках громко шипит и шкворчит масло, так что, наверное, ее плохо слышно. Но скорее всего, этот парень просто-напросто ее игнорирует. Что он вообще о себе думает? – Барбара – моя мать. Она здесь?

Полный отчаяния взгляд Мэй устремился на дверь между кухней и обеденным залом. Что, если Сабрина ее услышала?

– Значит, ты и есть Мэй, – сказал повар и повернулся на сто восемьдесят градусов. Что-либо понять по его виду было трудно, но Мэй показалось, что у него в глазах промелькнуло любопытство.

– Наконец-то. Твоя мать здесь долго торчала – тебя дожидалась. А потом домой ушла. – Он протянул руку. – Энди.

Пошел он… Он над ней издевается. Знал же прекрасно, кто она. А Барбара, значит, ушла. Какого черта! Но ответить Энди Мэй не успела. В кухне появилась Сабрина: неизбежная камера внимательно фиксировала сиявшее на ее лице выражение полного восторга.

– Мэй! Мэй Мор! – Она бросилась Мэй навстречу, готовая ее обнять, а та, подняв руки вверх, в смятении отступала прочь – и от Сабрины, и от Энди.

– Не могу! Никак не могу! – Она показала на сына, и по лицу ведущей поняла, что запах уже сделал излишними всякие объяснения.

Энди, весело усмехаясь, повернулся к Сабрине и ее команде.

– Ребенок наделал в штаны, – сказал он. Сабрина бросила на Райдера взгляд женщины, не имеющей никакого представления о детях, а Мэй закивала, проклиная себя за согласие оставить Джессу в гостинице. Она бы сейчас любые деньги отдала, только бы спихнуть на нее Райдера, поздороваться с Сабриной, как подобает коллегам, и установить на следующие несколько дней нужный профессиональный тон.

– Подождите минуточку. Мы сейчас немного помоемся, – оправдывалась она. Камера переехала на нее, и она опустила руки, стараясь сделать вид, что это всего-навсего незначительный эпизод, а не до боли очевидная всем присутствующим полномасштабная крупногабаритная авария. У Райдера, однако, были совсем другие планы.

– Нам надо смыть какашки, – громогласно объявил он и прошествовал через кухню.

Мэй сдалась и взяла его на руки, будто все было в порядке.

– Отлично ты все объясняешь, – сказала она, обворожительно улыбаясь камере.

Надо засмеяться. Она точно знает, что надо засмеяться. Вот она, обыкновенная мать, разбирающаяся с повседневным маленьким непредвиденным беспорядком. Но как может какой-либо беспорядок иметь отношение к Мэй Мор? Не может! Поэтому натянутая улыбка – это все, что она смогла из себя выдавить.

– Мы ща, простите, пожалуйста.

Боже, что это за «ща»! Что она делает? Надо отсюда скорей сматываться.

Энди взял Мэдисон за руку:

– Пусть она лучше здесь подождет. В офисе места мало.

– Знаю, что мало, – начала было Мэй. В ее голосе прорвалось нараставшее раздражение против него и против всего происходящего. К тому же ей показалось, что он усмехается. – Пойдем со мной, Мэдисон.

Надо любой ценой убраться подальше от Сабрины и от ее камеры.

– Как хочешь, – сказал Энди. – А у меня есть картошка фри.

Он высыпал немного на тарелку и протянул ее Мэдисон. Дочка снизу вверх вопросительно посмотрела на Мэй. Той было не до благодарности, и она досадливо отмахнулась:

– Так и быть, оставайся. Мы с Райдером туда надолго.

– Я тоже хочу картошки, – заскулил Райдер.