– Они цепляются за свое прошлое, словно мерзкий клейкий лишай! – воскликнула Оуна, давая выход вскипающей в груди злости. – И тем самым внушают нам, что мы плохие, неполноценные, что мы никогда не станем такими, как они. Но сами они не выживут здесь и часа!

Схватив лопатку, она с силой зашвырнула ее в лес из белодревов.

Джейсон и Тэлия промолчали. После нескольких неловких мгновений они встали.

– Нам нужно готовиться к собранию, – пробормотал Джейсон.

И они направились обратно в Купол.

Какое-то время Оуна сидела одна, рассеянно считая пролетающие над головой крылатые челноки. Вздохнув, она встала и пошла в лес искать лопатку.

Если честно, в такие теплые, погожие осенние дни Оуне больше всего хотелось находиться на улице без термокостюма и шлема, бродить по зарослям белодревов среди шестиугольных стволов, уходящих в небо, под колышущимся зеркальным пологом серебристо-белых шестиконечных листьев, слушая их загадочный шепот и смех.

Она смотрела на танцующих в воздухе мошек – они бешено молотили своими шестью прозрачными ярко-голубыми крылышками, выписывая в воздухе узоры, которые, она была уверена, представляют собой своеобразный язык общения. Купол был построен на месте древнего города аборигенов: и тут и там среди зарослей возвышались курганы – груды угловатых обломков, оставленных загадочными коренными обитателями этой планеты, полностью вымершими за тысячелетия до прибытия корабля с колонистами, пустынные развалины, наполненные призрачной тишиной.

«Не очень-то они и старались», – подумала Оуна. Учителя никогда не проявляли особого интереса к аборигенам, поглощенные лишь тем, чтобы вбить детям в голову всякий мусор о старой Земле.

Оуна ощущала лицом и телом солнечное тепло, ее белая чешуя переливалась в ярких лучах всеми цветами радуги. Полуденное солнце было таким жарким, что там, где тень от белодревов не прикрывала землю, закипала вода и лес был наполнен струйками белого пара. Хотя Оуна не могла забросить лопатку далеко, отыскать ее в густых зарослях было непросто. Оуна продвигалась медленно, внимательно изучая каждый торчащий из земли корень и каждый перевернутый камень, каждую груду древних обломков. Ей хотелось надеяться, что лопатка не сломалась.

Ну вот, наконец!

Она поспешила к лопатке, которая лежала на груде обломков, устроившись среди метелок травы, смягчившей ее падение. Под ней скопилось облачко пара, в котором она словно бы плавала. Оуна наклонилась к ней.

Пар обладал запахом, с которым Оуна еще никогда не сталкивалась. Под его воздействием зеленый налет, покрывавший лопатку, частично растаял, обнажив блестящий золотистый металл. До Оуны внезапно дошло, какой же древний этот предмет, и она, смутно вспомнив рассказы про религию на уроках культуры и обычаев, подумала, не является ли лопатка какой-нибудь ритуальной утварью.

Впервые она задумалась, могли ли предположить предыдущие владельцы лопатки, что она однажды окажется за миллиард миллиардов миль от дома, на древнем чужеродном кургане, в руках девочки, имеющей мало общего с человеческой расой.

Завороженная запахом, Оуна потянулась за лопаткой, сделала глубокий вдох и потеряла сознание.

2

ИСТ-НОРБЕРИ, ШТАТ КОННЕКТИКУТ, 1989 ГОД

На карнавал по случаю Дня всех святых Фред Хо решил нарядиться Рональдом Рейганом^[1].

В первую очередь потому, что маска продавалась в магазине распродаж. Также можно было надеть отцовский костюм, который тот надевал всего раз, в день открытия ресторана. Для родителей Фреда потрясением стало уже то, что он шел на карнавал.

Еще в брюках были глубокие карманы, куда можно было спрятать подарок. Тяжелый и угловатый, древний сувенир в форме лопатки согревался сквозь тонкую ткань теплом его бедра. Фред надеялся, что Кэрри использует его как пресс-папье, повесит в качестве украшения на стену или даже, воспользовавшись отверстием в рукоятке, превратит в курительницу благовоний (от нее частенько пахло сандаловым деревом и пачули).

Заехав за Фредом к нему домой, Кэрри помахала рукой его родителям, которые стояли в дверях, сбитые с толку и настороженные, и не махали в ответ.

– Выглядишь ты классно, – сказала Кэрри. Ее маска лежала на приборной панели.

Фред испытал облегчение от того, что она одобрила его наряд. И не просто одобрила. Сама Кэрри нарядилась Нэнси Рейган.

Фред рассмеялся, стараясь придумать какое-нибудь подходящее замечание. Но когда он наконец остановился на «Ты выглядишь прекрасно», они проехали целый квартал, и было слишком поздно. Поэтому Фред просто сказал:

– Спасибо за то, что пригласила меня на карнавал.

Снаружи школа была украшена оранжевыми вымпелами, пластмассовыми летучими мышами и бумажными тыквами. Фред и Кэрри надели маски и вошли внутрь. Они танцевали (ну, вообще-то, танцевала Кэрри, Фред по большей части лишь старался ей подражать).

Хотя двигался он по-прежнему стесненно и неуклюже, маска помогала не переживать по поводу самого главного навыка для выживания в американской школе – умения быть таким, как все.

Скоро лица у них начали потеть под резиновыми масками. Кэрри пила один стаканчик приторно-сладкого пунша за другим, однако Фред, решивший не снимать маску, лишь качал головой. Но когда началась песня «Я буду всегда тебя любить», они уже были готовы покинуть погруженный в темноту спортивный зал.

Снаружи стоянка была заполнена привидениями, Суперменами, инопланетянами, ведьмами и принцессами. Все приветливо махали «президентской чете», и та махала в ответ. Фред упорно не снимал маску. Он умышленно шел медленно, наслаждаясь вечерней прохладой.

– Эх, если бы День всех святых был каждый день! – сказал Фред.

– Зачем? – удивилась Кэрри.

«Никто меня не узнаёт, – захотелось сказать ему. – Никто на меня не пялится». Но вместо этого он сказал:

– Мне нравится быть в маскарадном костюме.

Фред произнес это медленно и старательно, и ему показалось, что он не услышал в своем голосе акцента.

Кэрри кивнула, как будто поняла его. Они сели в машину.

До появления Фреда в средней школе Ист-Норбери еще никогда не было ученика, для которого английский язык не был родным и который мог оказаться нелегальным иммигрантом. По большей части к нему относились дружелюбно, однако тысячи улыбок, перешептываний и жестов, самих по себе вроде бы безобидных, постоянно напоминали: «ты здесь чужой».

– Ты волнуешься по поводу встречи с моими родителями? – спросила Кэрри.

– Нет, – соврал Фред.

– Маме просто не терпится с тобой познакомиться.

Они подъехали к белому ранчо, перед которым раскинулся безукоризненно подстриженный газон. На почтовом ящике у входа было написано «Уайенн».

– Это твой дом, – сказал Фред.

– А ты, оказывается, умеешь читать! – пошутила Кэрри, выходя из машины.

Направляясь к дому, Фред чувствовал в воздухе запах моря и слышал шум волн, набегающих на берег. На крыльце стоял фонарь из тыквы.

«Сказочный домик, – подумал Фред. – Американский замок».

* * *

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросил Фред, стоя в дверях кухни.

Миссис Уайенн («Зовите меня Кэмми») сновала между столом, используемым как место для нарезки-перемешивания-раскладывания, и плитой. Одарив Фреда мимолетной улыбкой, она снова принялась за работу.

– Не утруждай себя. Иди лучше поболтай с моим мужем и Кэрри.

– Я правда могу помочь, – настаивал Фред. – Я разбираюсь в готовке. У моих родителей ресторан.

– О, знаю. По словам Кэрри, свинина му-шу^[2] там просто объедение. – Оторвавшись от работы, миссис Уайенн обернулась, и ее улыбка стала еще шире. – А ты хорошо говоришь по-английски!

Фред никак не мог взять в толк, почему все считают таким важным упомянуть об этом. В голосах людей звучало удивление, и он не знал, что отвечать.

– Спасибо.

– Правда, очень хорошо. Ну а теперь ступай. Я сама управлюсь.

Фред вернулся в гостиную, жалея о том, что нельзя было остаться в таком привычном тепле кухни.

* * *

– Это просто ужасно, – сказал мистер Уайенн. – Какие они храбрые, эти студенты с площади Тяньаньмэнь^[3]. Настоящие герои!

Фред молча кивнул.

– А твои родители, – продолжал мистер Уайенн, – тоже были диссидентами?

Фред замялся. Он вспомнил, как его отец читал китайскую газету с фотографиями многолюдных протестов в Пекине, которую бесплатно раздавали в китайском квартале в Бостоне.

– Глупые юнцы! – воскликнул он, красный от возмущения. – Родители потратили на них столько денег, а они позируют перед фотографирующими их иностранцами, вместо того чтобы учиться! Чего они хотят добиться? Избалованные, начитались американских книг! – Затем отец повернулся к Фреду и погрозил ему кулаком. – Если ты только посмеешь выкинуть подобный фортель, я хорошенько тебя отлуплю, чтобы впредь думал головой, а не задницей!

– Да, – наконец сказал Фред. – Вот почему мы перебрались сюда.

Мистер Уайенн удовлетворенно кивнул.

– Америка – замечательная страна, правда?

Если честно, Фред так и не мог взять в толк, почему однажды родители разбудили его среди ночи; почему они плыли на лодке, ехали на машине, затем на автобусе, потом поднялись на большой корабль; почему на протяжении многих дней они сидели в темном трюме, где его постоянно тошнило от качки; почему после высадки на берег они прятались в кузове грузовика, до тех пор пока не оказались в грязных трущобах китайского квартала Нью-Йорка, где какие-то люди разговаривали с его отцом угрожающим тоном, а тот лишь молча кивал; почему отец однажды объявил, что они теперь другие люди и у них другие имена и ни в коем случае нельзя вступать в разговоры с иностранцами и полицией; почему несколько лет они жили в подвале ресторана, в котором работали, и бесконечно обсуждали, как заработать достаточно денег и расплатиться с суровыми людьми; как они, наконец, переехали в Ист-Норбери, этот городок на побережье Новой Англии, где, как сказал отец, нет китайских ресторанов, а американцы слишком глупы, чтобы понять, что повар из него никакой.

– Да, сэр, замечательная, – вслух произнес Фред.

– И ты держишь в руках лицо великого человека, – сказал мистер Уайенн, указывая на маску Рейгана у него в руках. – Истинный борец за свободу.

После той недели в июне отец каждый вечер подолгу о чем-то разговаривал вполголоса по телефону. И вдруг он объявил Фреду и его матери, что им нужно вызубрить новую «легенду» про то, что они якобы были связаны со студентами, погибшими на площади Тяньаньмэнь, разделяли те же самые идеалы и были безнадежно влюблены в «демократию». В разговорах все чаще стало упоминаться выражение «политическое убежище», и все готовились к беседе с иммиграционными чиновниками в Нью-Йорке, чтобы наконец узаконить свое пребывание в Америке.

– Тогда мы сможем остаться здесь и заработать кучу денег, – удовлетворенно заявил отец.

Раздался звонок в дверь. Кэрри встала и взяла вазочку с конфетами.

– Кэрри просто обожает приключения, – сказал мистер Уайенн. Он понизил голос. – Вечно пробует что-нибудь новенькое. В ее возрасте бунтарский дух – это естественно.

Фред кивнул, не зная, как понимать эти слова.

Лицо мистера Уайенна потеряло свое дружелюбное выражение, словно с него спала маска.

– Пойми, у нее сейчас такой период. И ты – лишь часть… – он неопределенно махнул рукой, – часть того, чем Кэрри пытается воздействовать на меня. Все это несерьезно, – добавил он. Однако тон его был абсолютно серьезным.

Фред ничего не сказал.

– Я просто хочу, чтобы не было никакого недопонимания, – продолжал мистер Уайенн. – Людям свойственно общаться в своем кругу; надеюсь, ты согласишься.

В прихожей Кэрри ахнула, притворяясь, будто ее напугали гости, затем громко выразила восхищение их маскарадными костюмами^[4].