Солнце опускалось все ниже, окрашивая белые мраморные башни и портики Пальмиры в золотое и алое, но Зенобия ничего этого не замечала. На песке то тут, то там вспыхивали бивачные костры, а девочка по-прежнему сидела, молча глядя на убийцу матери. Бедави вокруг занимались своими обычными вечерними делами – они прекрасно все понимали и терпеливо ждали, когда малышка насытится местью.

Винкт Секст некоторое время оставался без сознания, но затем начал понемногу приходить в себя, пробужденный волнами боли, вгрызавшейся в его тело и душу, – действие болеутоляющего явно закончилось. То, что он еще не попал в Гадес, удивило его. Приоткрыв глаза и увидев сидевшую у его головы изящную девочку, наблюдавшую за его страданиями, он проговорил пересохшими и растрескавшимися губами:

– К-кто… ты?

– Зенобия бат-Забаай, – ответила девочка на латыни куда более чистой, чем та, которой сумел выучиться он. – Женщина, которую ты зарезал, была моей матерью, свинья!

– Дай… мне… попить… – пробормотал галл.

– Здесь, в пустыне, мы не тратим воду попусту, – заявила Зенобия. – Дать тебе, умирающему, воды – значит, просто вылить ее.

Уставившиеся на Винкта глаза напоминали камни: казалось, в них отсутствовало какое-либо чувство.

– У… тебя… совсем нет милосердия? – невольно удивился умирающий.

– А ты проявил милосердие к моей матери? – В ее глазах вдруг запылала исступленная ненависть. – Нет, не проявил. И я тебя тоже не пожалею, свинья! Ни за что!

Винкт умудрился изобразить жалкое подобие хищной ухмылки – они с этой девочкой поняли друг друга: он ведь действительно не проявил по отношению к ее красивой белокурой матери ни милосердия, ни доброты. И Винкт вдруг задумался: знай он свою судьбу заранее, сделал бы снова то же самое? И решил, что сделал бы. Смерть есть смерть, а светловолосая девица стоила того. Мужчины умирали и за меньшее. Он несколько раз моргнул, пытаясь рассеять туман перед глазами и получше разглядеть сидевшую рядом с ним девочку. Хм… на лицо – уже маленькая красавица, а тело еще детское, несформировавшееся.

– Все женщины… умоляют… под мужчиной, – пробормотал Винкт Секст. – Разве… твоя мать… никогда тебе об этом не говорила?

Зенобия отвела глаза и окинула взглядом пустыню. Она не очень-то поняла, что сейчас сказал этот человек. Солнце уже закатилось, и на землю опустилась ночь. Вокруг весело пылали бивачные костры, а серебристые звезды молча взирали на нее сверху вниз.

Снова посмотрев на галла, Зенобия тихо проговорила:

– Ты будешь умирать медленно, римлянин, а я останусь рядом, чтобы увидеть все до конца.

Винкт Секст едва заметно кивнул. Что ж, месть – это то, что он мог понять. И такую девочку вполне можно уважать, пусть даже она всего лишь ребенок.

– Я сделаю… все, что смогу… лишь бы порадовать тебя, – прошептал он с презрительной усмешкой и снова впал в беспамятство.

Когда он опять открыл глаза, вокруг стояла кромешная тьма, лишь пламя костров освещало песок. А ребенок по-прежнему сидел рядом с ним – неподвижный, но настороженный. Тут умирающий вновь потерял сознание, а очнулся, когда уже занималась заря. Он смотрел, как рассвет ползет по песку, протягивая все дальше свои изящные пальцы – лиловые, розовые и алые. Боль никуда не ушла: напротив, стала еще сильнее, и было ясно, что смерть уже совсем рядом.

Узкие рубцы у него на спине за ночь загноились, и тысячи муравьиных укусов невыносимо горели и жгли. Сыромятные путы на ногах окончательно высохли и теперь мучительно врезались в щиколотки. В горле пересохло настолько, что и сглотнуть было больно. Солнце у него над головой поднималось все выше и ужасно слепило – даже в те мгновения, когда он зажмуривался. Он слышал, как его еще живые приятели, висевшие на крестах, стонали и кричали, взывая к своим богам и матерям, но не мог повернуть голову, чтобы посмотреть на них.

– Пятеро уже мертвы, – злорадно сказала девочка. – Вы, римляне, не такие уж и выносливые. Бедави выдержал бы не меньше трех дней.

Вскоре стоны прекратились, и она объявила:

– Ты остался один, римлянин, но могу сказать, что и ты протянешь недолго: твои глаза уже подернулись молочной пеленой, дыхание стало хриплым.

Винкт знал, что она права, потому что и сам чувствовал, как дух покидает его тело. Он закрыл глаза – и вдруг оказался в лесах своей родной Галлии. Высокие деревья, зеленые и стройные, тянулись к небу, а их ветви покачивались на легком ветерке. Впереди раскинулось прекрасное голубое озеро… Он едва не закричал от радости, и его губы словно сами собой прошептали:

– Вода, вода…

– Никакой воды, – безжалостно ворвался в чудесное видение детский голос.

Винкт Секст открыл глаза и увидел пылающее раскаленное солнце. Не выдержав, он открыл рот и громко тоскливо завыл. Последнее, что он услышал, был торжествующий смех девочки. И этот смех сопровождал его до самой преисподней, хотя мертвое тело центуриона осталось лежать на песке.

Наконец Зенобия встала и покачнулась – у нее онемели ноги: она просидела возле Винкта Секста больше восемнадцати часов и за все это время ни съела ни крошки, не выпила ни глотка воды. Вдруг ее подхватила пара сильных рук, а затем она увидела лицо своего старшего брата Акбара, смотревшего на нее с восхищением.

– Ты настоящая бедави, – сказал он, сверкая белозубой улыбкой. – Я горжусь тобой, сестренка. Ты стойкая и выносливая – как любой из наших воинов. Поверь, я готов сражаться рядом с тобой в любую минуту.

Эти слова брата доставили ей огромное удовольствие, но она только спросила:

– А где отец? – И голос ее внезапно прозвучал совсем по-взрослому.

Акбар вдруг вздохнул и тихо ответил:

– Наш отец отправился похоронить твою матушку с честью и достоинством, каких она заслуживает. Она будет покоиться в гробнице, в саду возле нашего дома.

Зенобия удовлетворенно кивнула и сказала:

– Он умолял, Акбар. В какой-то момент он умолял точно так же, как вынудил умолять мою мать. – Она немного помолчала, словно обдумывая свои слова, затем негромко добавила: – Я никогда не буду умолять, Акбар! Что бы со мной в жизни ни случалось, умолять я не буду никогда!

Акбар крепко прижал сестру к груди и так же тихо проговорил:

– Никогда не говори «никогда», Зенобия: иной раз жизнь играет с нами странные шутки. Всем известно: боги капризны и не всегда добры к нам, простым смертным.

– Я никогда не буду умолять, – твердо повторила Зенобия и улыбнулась: – Кроме того… Разве я не любима богами, Акбар? Они всегда займут мою сторону.

Глава 2

Оденат, принц Пальмиры, сидел на коне, наблюдая за маневрами верблюжьих войск бедави. Все воины были великолепно обучены и безукоризненно выполняли команды своего командира. Чуть повернувшись в седле, принц проговорил:

– Что ж, кузен мой Забаай, если все твои воины обучены точно так же и если все твои командиры столь же умелы, то непременно настанет тот день, когда мы выгоним римлян из нашего города.

– Пусть боги исполнят твое желание, господин мой принц. Слишком долго висит на наших шеях это ярмо, и каждый год римляне забирают все больше тех наших богатств, что поступают к нам из Индии и Китая. Мы постоянно нищаем, пытаясь удовлетворить их ненасытные аппетиты.

Оденат утвердительно кивнул и тут же спросил:

– Ты представишь меня командиру твоих верблюжьих войск? Мне хотелось бы поблагодарить его за умелое руководство.

Забаай спрятал улыбку.

– Конечно, мой господин.

Он поднял руку, подавая сигнал, и верблюжья кавалерия, развернувшись, помчалась в сторону пустыни. Затем воины снова развернулись, с бешеной скоростью прискакали обратно – и стали как вкопанные перед Оденатом и Забааем.

– Принц желает выразить тебе свое уважение, командир, – сказал Забаай, обращаясь к одному из всадников.

Предводитель отряда тотчас соскользнул с верблюда и низко поклонился принцу.

– Ты хорошо командуешь своими людьми, – сказал Оденат. – Надеюсь, однажды мы с тобой сможем поехать на верблюдах бок о бок.

– Это будет огромная честь для меня, мой господин, хотя я не привыкла делить командование с другими.

С этими словами командир откинул свой бурнус, и правитель Пальмиры посмотрел в лицо прекраснейшей из женщин, а она засмеялась и сказала:

– Разве ты не узнал меня, кузен?

– Зенобия?… – пробормотал принц в изумлении.

«Нет, это не может быть Зенобия! – воскликнул он мысленно. – Ведь Зенобия всего лишь дитя!» Принц никак не мог поверить, что эта похожая на статуэтку богиня была тем самым длинноногим ребенком, которого он помнил. А впрочем… Ведь с их последней встречи прошло три с половиной года…

– Ты слишком пристально смотришь на меня, – сказала она.

– Что?… – в растерянности пробормотал Оденат, совершенно сбитый с толку.

– Ты слишком пристально смотришь на меня, мой господин. Что-нибудь не так?

– Ты изменилась, – пробормотал принц.

– Да, конечно. Мне почти пятнадцать.

– Пятнадцать? – переспросил Оденат с глупейшим видом.

Тут Забаай взглянул на дочь и сказал:

– Можешь идти, Зенобия. Мы ждем тебя к вечерней трапезе.

– Да, отец. – Девушка повернулась, взялась за уздечку и, легко запрыгнув обратно в седло, вскинула руку и повела свой отряд в сторону пустыни.

А двоюродные братья тем временем вошли в палатку Забаая бен-Селима, и принц Пальмиры тотчас спросил:

– Ты ведь предлагал мне свою дочь в жены несколько лет назад, не так ли?

– Да, предлагал, – кивнул Забаай.

– Но ты, кажется, сказал, что девочка должна стать моей женой через год-другой, верно?

– Да, это так мой господин.

– И, следовательно, сейчас, когда прошло три с лишним года… Она ведь уже достигла зрелости?

– Да, мой господин. – Забаай с трудом удерживался от смеха. Вожделение Одената было совершенно очевидным.

– Так почему она до сих пор не жена мне? – пробормотал принц, не скрывая своей растерянности.

– Мне ничего не предлагалось, мой господин. Поскольку ты официально не попросил у меня руки моей дочери, я был вынужден заключить, что у тебя к ней нет никакого серьезного интереса. Кроме того, всем известно, как ты предан своей фаворитке Делиции. Она уже подарила тебе двух сыновей, верно?

– Делиция всего лишь наложница, – возразил Оденат. – И ее сыновья мне не наследники. Только сыновья моей жены будут достойны этой привилегии.

– У тебя нет жены, – напомнил Забаай бен-Селим.

– Не играй со мной, кузен! – воскликнул Оденат. – Ты прекрасно знаешь, что я хочу в жены Зенобию. Знал, что я захочу, стоит мне ее увидеть. Почему ты просто не представил мне ее? Зачем все эти глупые игры с верблюжьим корпусом?

– Это совсем не игры, мой господин. Зенобия вот уже два года командует собственным корпусом. Если я позволю тебе жениться на ней, то лишь при условии, что ты поймешь: она вольна сама распоряжаться собой. Она не украшение, которое можно запереть в гареме как красивую драгоценность в шкатулке. Моя дочь ведет свое происхождение от правителей Египта и свободна как ветер. Ты не сможешь запереть ветер, Оденат.

– Я соглашусь на любые твои требования, Забаай, но я хочу Зенобию! – опрометчиво пообещал принц.

– Во-первых, я хочу, чтобы вы с ней получше узнали друг друга. Может, у Зенобии уже тело женщины, но если речь заходит об отношениях с мужчиной… в подобных случаях она еще ребенок.

– Она все еще девственница?

Забаай криво усмехнулся.

– Не то чтобы молодые люди моего племени не пытались… тем не менее моя дочь еще девственница. Видишь ли, очень трудно заняться любовью с девушкой, которая почти во всем тебя превосходит. Зенобия, как ты наверняка заметил, очень высокая для девушки. Такой рост она унаследовала от своих греческих и египетских предков, а не от бедави. Она ведь не меньше тебя ростом, Оденат. Во всяком случае, она не смотрит на тебя снизу вверх, как твоя Делиция. Зенобия будет смотреть тебе прямо в глаза.

– Почему ты не предложил мне ее еще раз, Забаай? Только правду, кузен мой.

Забаай бен-Селим тихо вздохнул.