Известно и общее устройство канцелярии Разбойного приказа, помещение которой состояло из двух частей. Первая, небольшая по размерам, представляла собой отделенную от остального пространства перегородкой казенку – что-то вроде рабочего кабинета для приказных судей и дьяков, где хранились коробьи и сундуки с делами, а также деньги. Во второй размещался остальной персонал приказа – около 40 человек (подьячие, приставы и др.), а также челобитчики. Приблизительно такое же число арестантов содержалось в Черной палате, причем самые важные из них находились за решеткой.

Применительно же к плану времени Бориса Годунова и учитывая все вышесказанное, Разбойный приказ следует отождествить с двумя небольшими смежными строениями у дальнего крыла здания приказов, противоположного той стороне, где стояла палата Посольского приказа.

К 1670 г. старое здание московских приказов обветшало настолько, что находиться в нем было опасно для жизни, поэтому в этом же году царским указом многие учреждения перевели в другие помещения. В частности, Разбойный приказ переехал на Новый английский двор, располагавшийся в Китай-городе. Скорее всего, именно там и находилось это учреждение вплоть до 1702 г., когда вскоре после упразднения на его месте обосновался Дворцовый судный приказ.

На новом месте в Китай-городе Разбойный приказ располагался неподалеку от Большой московской тюрьмы, где находилась значительная часть узников, а другие содержались в подвальных помещениях приказа. Известно, что перед воротами приказа находилась площадь, а за ней располагался двор, на котором наказывали преступников и зачитывали царские указы.

Руководство и служащие Разбойного приказа

Разбойный приказ вырос из боярской комиссии по разбойным делам, которая возглавлялась одним из бояр. В дальнейшем во главе приказа стоял судья, обладавший чином боярина или окольничего, или думного дворянина, или даже печатника, как было в случае с Б. И. Сукиным в 1573–1575 гг. Это неписаное правило несколько раз нарушалось в XVII в., когда данным учреждением руководили стольники кн. И. И. Дашков, кн. М. Л. Плещеев и кн. И. О. Щербатов. И все же, несмотря на редкие исключения, правительство старалось поддерживать обычай, по которому главный судья приказа назначался из состава Боярской думы.

Главе приказа помогал второй судья – человек более скромного происхождения и чина, назначавшийся в XVII в. из стольников, нередко имевших опыт службы сыщика по разбойным делам. Наличие двух судей, как видно из источников, было оправдано тем, что даже если в приказе отсутствовал один из них, то другой мог подменить его без ущерба для деятельности приказа.

В число «начальных» людей также входили два, реже три дьяка. Опираясь на документы второй половины XVII в., можно говорить о том, что дьяки надзирали за работой подьячих, контролировали соблюдение норм судо- и делопроизводства и следили за состоянием казны. Все же ключевые решения принимались судьями, которые слушали дела и по результатам этих слушаний выносили приговоры или указывали на необходимость проведения новых следственных действий.

Многие дьяки и даже некоторые судьи не понаслышке знали о борьбе с преступностью. Приведем некоторые из многочисленных примеров. Так, Григорий Теряев, похоже, был пожалован в дьяки Разбойного приказа прямо из губных старост, подьячий Дмитрий Шипулин в начале 1650 гг. служил с сыщиком П. Шетневым, был пожалован после Рижской службы в дьяки того же приказа, а будущие судьи В. Ф. Извольский и кн. И. И. Дашков в свое время были сыщиками, боровшимися с преступностью в разных уездах по назначению из Разбойного приказа. Таким образом, личный опыт в борьбе с преступностью на местах позволял руководству приказа эффективнее решать стоявшие перед ним задачи.

В непосредственном подчинении у судей и дьяков находились подьячие, на которых ложилось основное бремя делопроизводственной работы. Для суда, контроля и управления многочисленными губными избами требовалось немало канцелярских служащих. Уже в 1620 гг., как отметила Н. Ф. Демидова, «только в трех приказах (Большого прихода, Новгородской четверти и Разбойном) имелось от 22 до 27 человек». Численно эти учреждения превосходил только Разряд, Поместный, Большого и Казенного дворца приказы. Во второй половине XVII в. общее количество подьячих колебалось между 30 и 50, приблизительно треть из которых составляли неверстанные, т. е. служившие без жалования подьячие.

В отличие от судей и дьяков, подьячие часто служили десятилетиями, а потому неудивительно, что они были подлинными знатоками делопроизводства и законодательства. Эти чиновники черпали знания не только из поступавших к ним донесений. Именно подьячие Разбойного приказа часто отправлялись вместе с сыщиками для борьбы с преступностью на местах, случалось, что кого-то из них командировали для проведения следственных действий, например, такое случалось в Московском уезде, а к концу XVII в. некоторое количество старых подьячих регулярно ездило по городам, собирая пошлины и недоимки и занимаясь судебными делами.

Низшее звено сотрудников Разбойного приказа составляли приставы, исполнявшие отдельные поручения и содержавшие под стражей подозреваемых и преступников, сторожа, охранявшие помещения приказа, и палачи, пытавшие и казнившие по приговору судей.

Разбойный приказ в середине XVI – начале XVII вв.

Значимым событием в деятельности Разбойного приказа стало составление Указной книги 1555–1556 гг., структурно состоящей из одного царского указа, двух приговоров царя и Боярской думы (большая часть одного из которых вошла также и в дополнительные статьи к Судебнику 1550 г.), образцового наказа медынским губным старостам и одной памяти о правеже долгов. Самые важные нормы этого памятника сводились к расширению губных округов до уровня уезда и оформлению статуса губных старост как агентов правительства по самому широкому кругу вопросов, в том числе выполняющих полицейские функции. Руководили этим процессом бояре кн. Д. И. Курлетев и И. М. Воронцов, видимо, возглавлявшие Разбойный приказ в 1552–1555 гг. В ноябре 1555 г. главой Разбойного приказа стал боярин кн. И. А. Булгаков, упоминающийся на том же посту и в 1558 г., а в 1557/58 году судьей приказа был боярин В. Д. Данилов, который либо сменил Булгакова на некоторое время, либо управлял уже после него.

Во время опричнины не было создано особых опричного и земского Разбойных приказов, но произошедшее в стране разделение коснулось и этого ведомства. В наказе белозерским губным старостам 1571 г. фигурирует новая норма, которая устанавливала, что если кого-либо из опричнины поймают в земщине на разбое, то земские губные старосты должны ехать в опричнину, чтобы там судить обвиняемого вместе с опричными губными старостами. Если же земского человека ловили в опричнине, то судить его надо было старостам вместе в земщине. Имущество, оставшееся после компенсации потерпевшим и казни виновного, также должно было поступать в ту часть государства, откуда был этот человек. При этом пошлины (два алтына с рубля), которые брали губные старосты от ведения дел, отсылались только дьякам Разбойного приказа.

В целом введение опричнины усложнило деятельность Разбойного приказа и его агентов на местах, так как на функционирование приказной системы накладывались еще и не всегда ясные взаимоотношения между двумя частями одного государства.

В это же время (1564–1570 гг.) в Разбойном приказе в чине дьяка служил Г. Ф. Шапкин. О нем сообщал в своих «Записках о Московии» Генрих Штаден, который, между прочим, уличал самого Шапкина и его коллег по приказу в том, что они корыстовались за счет невинно оговариваемых преступниками людей. Впрочем, из других источников нам известно, что подобным образом поступали и губные старосты с целовальниками. В конце 1560 гг. (но не позднее 1570 г.) в приказе служили дьяки М. Вислый и В. Я. Щелкалов, которые создали новую редакцию Указной книги Разбойного приказа. М. Вислый до того, как стать дьяком, в 1536–1549 гг. был городовым приказчиком, а в 1549–1552 гг. – губным старостой Кирилло-Белозерского монастыря. Он имел достаточный опыт службы в структурах местного управления и прекрасное представление о предмете своей работы.

Разбойный приказ должен был координировать деятельность губных учреждений. Вплоть до конца XVI в. губные старосты были обязаны самостоятельно решать все дела вплоть до вынесения и исполнения приговора. Впрочем, с конца 1540-х по середину 1550-х гг. им дозволялось в случае возникновения каких-либо сложностей отсылать все материалы в Разбойный приказ, чтобы там приняли решение. Но уже наказы 1555–1556 гг. снова требуют «списков в розбойных и татиных делех <…> на Москву к бояром к докладу не посылать <…>». К концу столетия (вероятно, к середине или концу 1590-х гг.) ситуация изменилась – теперь все приговоры выносились исключительно в Разбойном приказе. Обычно губной староста отсылал в Москву статейный («кто в какой статье сидит») список заключенных вместе с материалами их дел, а в приказе, рассмотрев документы, выносили приговор, который записывался против имени тюремного сидельца или в его деле.

Разбойный приказ в первой половине XVII в.: от Смуты до Соборного уложения

В 1601–1603 гг. грозным предвестником событий Смутного времени в России были неурожаи, наступившие из-за климатических аномалий. Охвативший страну великий голод среди прочего привел и к небывалому росту преступности. Для борьбы с разбойниками правительство снарядило вооруженные экспедиции дворян-сыщиков в Тулу, Владимир, Волок Ламский, Вязьму, Можайск, Медынь, Ржев, Коломну, Рязань, Пронск. Столичные эмиссары прибегали к самым жестоким мерам. Так, в инструкциях, данных бельскому сыщику, от него требовалось «пытати [разбойников] крепкими пытками и огнем жечь», а самым «пущим» преступникам разрешалось ломать ноги.

Кульминацией борьбы с разбойниками стала расправа с многочисленной и сильной бандой Хлопка Косолапа, действовавшей неподалеку от Москвы. В сентябре 1603 года царские войска под руководством воеводы Ивана Федоровича Басманова разогнали преступников и взяли в плен самого Хлопка. Однако победа далась большой ценой: правительственный отряд попал в засаду, устроенную разбойниками, и понес большие потери. В бою среди прочих погиб и воевода.

Мы располагаем крайне ограниченным количеством источников по истории Разбойного приказа в Смутное время. При этом можно с уверенностью говорить, что для него события начала XVII в. были довольно тяжелым испытанием. Нормальное функционирование Разбойного приказа зависело от того, насколько хороша была его связь с губными старостами на местах. Естественно, что во время ожесточенной гражданской войны едва ли было возможно оперативно отправлять необходимую документацию и надеяться на получение ответа из приказа. На практике это привело к тому, что губным старостам приходилось решать дела без резолюции московских дьяков, сталкиваясь с еще большими трудностями в борьбе против усилившейся преступности, обостряемой политической нестабильностью.

Мы располагаем двумя упоминаниями о Разбойном приказе в Смутное время. Во-первых, известно, что в июне 1606 г. его возглавляли боярин Иван Никитич Романов и дьяк Третьяк Григорьевич Корсаков. Во-вторых, в конце июля 1608 г. с польским отрядом, в который входили Марина Мнишек, ее отец и польские послы, был отправлен к западной границе дьяк Разбойного приказа Д. Раковский, служивший в нем как минимум с 1604 г. Это последнее известное нам упоминание о данном учреждении вплоть до 1613 г. После свержения Василия Шуйского Разбойный приказ, вероятно, либо совсем перестал функционировать, либо его существование носило эфемерный характер. В условиях, когда Москва почти постоянно подвергалась атакам ополчений, поддерживаемых многими уездами, и большая часть страны не подчинялась столичным властям, а некоторые регионы признали новых самозванцев, контроль Разбойного приказа над губными учреждениями на местах был практически невозможен.