– Не думаю, – возразил Крафт-Эбинг. – Влюбленная девушка, умеющая рисовать, будет изображать свою любовь. Если не портретами любимого, то, к примеру, вот здесь, – он указал на холст с лугами и лесом вдалеке, – могли бы пролетать две птицы бок о бок. Понимаете меня?

– Согласен, – кивнул Валентайн. – Почему нигде нет людей и строений?

– Замкнутость? Интровертность характера?

– Нежелание общества? Предпочтение быть наедине с собой? Возможно.

– Давайте посмотрим следующие работы, – предложил Рихард.

Они развернули холсты более позднего периода. Помимо пейзажной тематики, им попались натюрморты.

– Смотрите, – вдруг указал не несколько картин фон Эбинг. – В этих работах мазки более прямые, угловатые. Видите, здесь и здесь деревья клонятся от ветра, на небе грозовые тучи, нет солнца.

– Да, – протянул Валентайн. – Меняется эмоциональный фон?

– По всей видимости. Она уже частично выплескивает свои переживания на картины. Думаю, это тревожность, возможно, опасения.

– Начальные формы страха?

– Не исключено.

– Знаете что, – Аттвуд принялся решительно доставать все холсты из этой стопки, – давайте-ка поищем изображения людей. Если со временем ее внутренний мир эмоционально меняется, и это переносится на холсты, значит измениться может и подход к художествам. Благодаря тому, как она изобразила человека, мы сможем основательней понять ее характер.

Крафт-Эбинг кивнул и принялся помогать ему. И действительно, через некоторое время они наткнулись на несколько работ, в которых Эдит Моллиган написала людей. Точнее, на двух картинах – элегантный мужчина, не в помещении, в угольно-черном фраке, длинные узкие фалды пиджака которого приподнимал ветер. Правой рукой он придерживает цилиндр на голове. На одной картине – женщина в большой комнате, сидящая на диване, одетая в белую фланелевую блузку с длинными рукавами, чей ворот плотно подходил под подбородок, закрывая шею напрочь. Черная юбка спускалась до пола, скрывая почти полностью ботинки, и была перехвачена широким, кожаным поясом, который очень плотно обвивал талию. Волосы на голове оголены и спускались прямыми локонами на плечи, а шляпка лежала рядом на диване. На этом четкие контуры предметов и фигуры оканчивались. Лица мужчины и женщины были неясны, размыты, их очертания не могли указывать на какую-либо конкретную личность.

– Поразительно! – воскликнул Аттвуд. – Посмотрите на глаза!

Но Рихард и без того заметил то же, что и Валентайн – глядя на глаза персонажей, создавалось впечатление, что они пусты. По сути, глазницы представляли собой неясные, темные пятна.

– Могу утверждать, что в этот период мисс Моллиган переживала весьма тяжелые для себя дни, – хмуро произнес фон Эбинг. – Нежелание написать лицо и придать ему выражение с помощью глаз – это страх.

– Или отвращение, – добавил Аттвуд.

– Или все вместе. Буквально сквозит внутренней эмоциональной пустотой.

– Кто эти люди? Они кто-то из окружения?

– А если выдуманные?

– Но основа все равно должна быть, – уверенно возразил Валентайн. – Всегда есть первопричина. Через эти вымышленные, по вашим словам, персонажи Эдит передавала свои чувства в отношении к существующим людям.

– Пожалуй, да. Может быть именно здесь речь идет о любви и неких запретах? Что может быть более эмоциональным чувством в жизни молодой девушки, чем любовь?

– Ничего. Почему же тогда мужчина также с неясным лицом?

– Безответная любовь.

– Или страх перед осознанием безответной любви, – произнес Аттвуд. – Однако у Эдит был жених, Оуэн Палмер, и он сейчас в «Уэйнрайт-хаус». Его ли она написала? Или есть тайный поклонник? Тогда женщина – та, кто запрещает, кто является помехой в осуществлении мечты.

– Графиня? – чуть удивленно предположил фон Эбинг.

– Или женщина со стороны мужчины. Его мать, или даже законная супруга.

– Либо любовница или любовницы, если он сексуально активен.

– Вы озвучиваете кощунственные для британского знатного общества вещи, мой друг, – усмехнулся Аттвуд.

– Однако они естественны и природны, как то рождение человека, или восход солнца по утрам. А сила полового влечения и удовлетворения собственной похоти в большинстве случаев основные виновники как радости, так и личных трагедий. Собственно, как и преступлений.

– Как бы то ни было, но сделанные выводы весьма интересны.

– Только как они могут быть связаны с поиском осквернителя? – спросил Рихард.

– Пока не смогу ответить на ваш вопрос, но в скором времени, надеюсь, мы это выясним. Давайте взглянем на ее последние картины.

Их оказалось немного. Некоторые были вовсе неоконченными.

– Гмм… интересно, – пробормотал Аттвуд.

Крафт-Эбинг молча изучал изображения на холстах: предметы, линии, мазки, сюжетность, цвета.

– Будто в спешке, – продолжал озвучивать мысли вслух Валентайн, потирая рукой бородку. – Вы тоже замечаете недосказанность? Сумбур? Оборванность линий? Это крайне интересно.

– Обратите внимание на цвета, – указал Рихард. – Серые и темные оттенки доминируют. Видите эти мазки? Такая порывистость совершенно не свойственна ее ранним работам.

– Что думаете?

– Мне кажется, слишком сильное раздражение. Нервная неустойчивость, слабость. Страхи более выражены. Если сравнивать эту картину и эту, – фон Эбинг положил на пол один холст, а другой держал в руках, – то я четко улавливаю смену настроений.

– Хотите сказать, что это признаки астении?

– Вполне возможно.

– Что же явилось причиной их появления?

– Сложный вопрос. Одно могу сказать точно – эти процессы длительны по времени. Такая динамика развития душевной неустойчивости за день-два не проявится. Идет своего рода накопление эмоций, после чего некий стимул дает нервный срыв. Будто взорвалась бомба.

– Безответная любовь, – произнес Валентайн.

– Не исключено, если наши выводы верны.

– Итак, – через несколько секунд уверенно сказал доктор Аттвуд, поворачиваясь к своему австрийскому коллеге, – вот как я представляю себе Эдит Моллиган. Молодая, красивая леди с тонкой, чувствительной натурой, склонная к меланхолии. Обладала утонченным вкусом, была больше покладистой и не переносила ссор и скандалов. При этом очень эмоциональна, развито воображение, и, как следствие, была свойственна интуиция. Творческая личность. В силу вышесказанного, полагаю, имела весьма сложный взгляд на жизнь, была умна и старалась придерживаться независимости в решениях. Судя по ее поздним работам, давалось это мисс Моллиган предельно нелегко. Оригинальна, имела собственный вкус, думаю, что ей были характерны некие высокие жизненные идеалы, при которых она стремилась утверждать собственное «я». Несмотря на развитые моторные способности, она больше предпочитала одиночество, нежели быть в обществе, обладала выраженной интровертностью характера. Это в том числе обусловливает ее увлечение живописью. Эдит предпочитала выражать свои мысли с помощью картин, а не словами, она находила в своем увлечении умиротворение. До определенного момента. Что-то происходит в ее жизни, ее начинает одолевать тревожность, и страх. Ей все сложнее сдерживать и контролировать эмоции, которыми девушка и без того переполнена. В силу молодости внешне мисс Моллиган ничем особым не проявляет их, максимум редкие вспышки раздражения, возможно усталость и вялость. Кстати, может быть это и явилось причиной организованного путешествия в Азию?

– Сменить обстановку, развеяться, – поддержал фон Эбинг.

– Точно! Однако круиз помогает на короткое время, добавить к этому болезнь, и мисс Моллиган умирает.

– В силу чувствительности характера, она слишком влюбчива и подвержена в полной мере всей мощи этого чувства, подкрепляемого ее устойчивыми восприятиями идеалов жизни, а значит, не в состоянии перенести измену или предательство. Она воспитана и ни в коей мере не желает демонстрировать обществу свои слабости. Предпочитает скрытность и держать все при себе. Это пугает ее, заставляет ощущать себя неуютно.

– Стеснительность.

– Да, судя по всему, она застенчива и любое нарушение какого-либо общепринятого стандарта поведения выбивало ее из колеи. Но полностью замкнутой Эдит назвать нельзя. Просто она чаще бывала наедине со своими холстами и красками, чем в компании людей.

– Мне не дают покоя два вопроса, – Валентайн чуть нахмурился. – Что произошло в ее жизни, вызвавшее такое сильное изменение в душевном равновесии? И что в ней привлекло осквернителя, не побоявшегося взломать фамильный склеп Уэйнрайтов и сотворить такую мерзость с телом несчастной девушки?

– Добавлю еще один. Хотя это не вопрос, а скорее утверждение, – фон Эбинг провел ладонью по волосам на голове, будто поправляя их. – Осквернитель знал мисс Моллиган при жизни. Он точно видел ее, а также мог видеть ее уже мертвую. Он должен был возбудиться заранее, чтобы пожелать овладеть ее мертвым телом. Подобные личности не действуют спонтанно в отношении выбора. Отсюда вывод: осквернитель совершал свои преступления преднамеренно, понимая, чего он хочет и какую именно могилу для этого ему вскрыть. И потом, к чему такой риск проникать в крипту Уэйнрайтов, когда вокруг столько иных захоронений, до которых обществу нет никакого дела?

– Верно. Но означает ли это, что преступник из близкого окружения? Совсем нет.

– Соглашусь с вами, – кивнул Рихард. – Взять, к примеру, Келлера: ему достаточно было бросить один взгляд на девушку, чтобы понять – она его следующая жертва. Однако в его случае значимую роль играла часть женского тела, а именно большая грудь. Это был его основной критерий выбора. Поэтому мисс Моллиган, появляясь в обществе, также могла быть увидена совершенно сторонним человеком. Однако ее окружение все же стоит пристального внимания.

– Да, – задумчиво протянул Валентайн. – Знать бы, какая часть ее тела привлекла нашего осквернителя?

– Все, что угодно, мой друг. Все, что угодно.

Размышления Аттвуда и Крафт-Эбинга прервало появление леди Уэйнрайт.

– Мне показалось, джентльмены, что вы слишком долго отсутствуете, – ровным голосом произнесла она, но в нем чувствовались нотки недовольства. – Некоторые гости уже разъехались по домам.

– Простите, миледи, мы действительно сильно увлеклись изучением творчества вашей племянницы, – учтиво согласился Валентайн. – Без преувеличения скажу, что мисс Моллиган обладала высоким талантом.

– Вы так считаете? – графиня приятно удивилась.

– О, да, – подтвердил Рихард. – Очень интересные холсты.

– Скажите, а кто учил ее рисовать?

– Эдит училась сама, с детства, – грустно улыбнувшись, ответила Глэдис. – Однако потом Артур, мой супруг, нанял учителя рисования, сэра Гэбриэла Грина. Он то и вложил в мою девочку все свои умения и развил ее талант в живописи. Даже устроил ей встречу с мистером Чарлзом Вестом Коупом, знаменитым живописцем и гравером, который создал несколько фресок для помещения Палаты Лордов. Эдит была просто в восторге, а мистер Коуп высоко оценил ее картины.

– С вашего позволения, я бы хотел поговорить с сэром Гэбриэлом, миледи.

– Я устрою вам встречу, но я не могу понять, для чего. Неужели повышенный интерес к Эдит может помочь разыскать негодяя, посмевшего нарушить ее покой?

Леди Уэйнрайт вопросительно посмотрела на Аттвуда. В эту минуту в комнату вошел лакей Дадли Хант. В его руках был небольшого размера прямоугольный листок бумаги.

– Прошу простить, миледи, – низким голосом произнес он. – Для доктора Аттвуда телеграмма.

С этими словами Хант передал листок бумаги сэру Валентайну, который с удивлением принялся читать послание. Внезапно он нахмурился, а жевательные мышцы его лица заметно напряглись. Остальные молча ожидали, пока профессор оторвется от чтения.

– Валентайн? – подал голос фон Эбинг.

Аттвуд взглянул на него, затем на графиню обеспокоенным взглядом: