Пролог: Мегатренд альтернативной энергетики в эпоху соперничества великих держав (страница 3)

Страница 3

Иными словами, нынешние события – лишь восхитительный пролог к грядущему. А оно, в свою очередь, не только скрыто за облаками, но и (что весьма ожидаемо) находится далеко за пределами нашего сегодняшнего понимания и воображения.

Таким образом, главный вопрос заключается в том, как путем внимательного изучения этих и других надвигающихся процессов мы можем выявить новые подходы, стратегии, политики и практики, которые в итоге могут способствовать процветанию человечества, развитию знаний, торжеству достоинства и свободы.

Часть 1
Пролог: как появился, как развивается и что обещает мегатренд альтернативной энергетики

Как спастись от огня, который никогда не гаснет и не разгорается?

Гераклит[8]

Как и почему альтернативная энергетика и связанные с ней понятия, технологии и ресурсы составили мегатренд XXI в.?

В последующих главах мы рассмотрим постепенное переосмысление представлений общества об энергии и сделаем вывод, что превращение альтернативной энергетики в современный мегатренд основано на рационализации ви́дения возобновляемой энергии. Мы проанализируем, как менялось восприятие альтернативной энергетики на протяжении неспокойных XX и XXI вв., и попытаемся показать, каким образом формирование мегатренда альтернативной энергетики связано с такими современными процессами, как глобализация и глобальная технологическая революция, происходящими на фоне смены парадигмы мирового развития после холодной войны.

В этом исследовании современное развитие альтернативной энергетики рассматривается как тенденция, которая характеризуется совокупностью развивающихся и взаимодействующих социально-политических и технико-экономических движущих сил в социокультурном контексте, и утверждается, что эти силы приводят тренд в движение и определяют его дальнейшее становление.

Мегатренд альтернативной энергетики, более чем какое-либо другое явление, можно рассматривать как социально обусловленный феномен[9]. Он следствие слияния знаний и действий различных участников мирового общества, которые по отдельности не могли бы создать такое явление, но вместе придают ему постоянный импульс.

Возможно, эволюция мегатренда альтернативной энергетики предсказывает будущий облик мировой безопасности. Новый и грядущий контекст безопасности описывается в книге с помощью понятия «универсальная секьюритизация»; в быстро меняющемся мире оно обусловлено постоянно растущим количеством взаимодействующих угроз и субъектов.

Эти элементы намеренно представлены в статике, что облегчает их понимание. В действительности же, в турбулентной среде они динамичны, хаотичны и изменчивы.

1. Подготовка сцены – как XXI в. становится универсально секьюритизированным?

Проанализировав траекторию безопасности мегатренда альтернативной энергетики, мы обрисуем вероятные контуры будущего ландшафта глобальной безопасности. Для объяснения этого ландшафта мы используем понятие «универсальная секьюритизация».

Как упоминалось выше, понятие «универсальная секьюритизация» помогает постичь глобализированный мир XXI в. – мир взаимозависимый и на переходном этапе пронизанный взаимными влияниями. Эта взаимозависимость включает неуклонно растущее число участников, новые повестки дня, конкуренцию, конфронтацию и альянсы в новом контексте безопасности. В то же время такая взаимозависимость подразумевает, что секьюритизация одного вопроса невозможна без того, чтобы не затронуть другие темы, секторы и процессы.

1.1. Изучение новых контекстов безопасности

Новый контекст безопасности – это переход от доминировавшей ранее Вестфальской системы отношений между государствами к поствестфальскому порядку, который определяется новыми идеями и понятиями, амбициями и приоритетами, позволяющими рассматривать практически любую тему как вопрос безопасности. Сфера безопасности больше не ограничивается «демаркационными линиями между теми областями, где достижение универсальных принципов возможно, и теми, где это невозможно»[10].

Представление о мире, который де-факто стал универсально секьюритизированным, сопровождается развитием понятия безопасности: постепенно оно включает все более широкое поле угроз и субъектов. Это приводит к расширению концепции безопасности.

Обычно выделяют узкое и широкое понимание безопасности. Безопасность в узком понимании, или базовая безопасность, в классической теории международных отношений предполагает защиту государства и его ресурсов[11], фокусируется преимущественно на действиях, предпринимаемых одним актором по отношению к другому. Эти действия порождают динамическое взаимодействие, которое в экстремальном случае приводит к военной конфронтации. Базовая безопасность сосредоточена на вопросах высокой политики межгосударственных отношений, то есть на поддержании равновесия путем установления баланса между основными державами. Равновесие также поддерживается путем акцентирования внимания на предполагаемых стратегических интересах участников и средствах, особенно военных, для их достижения[12]. Угрозы базовой безопасности, таким образом, преимущественно включают в себя враждебные действия, которые одно государство предпринимает в отношении другого[13]. Эти угрозы по-прежнему ассоциируются с необходимостью обеспечить «целостность территории страны, ее политических институтов и культуры»[14].

После окончания холодной войны более традиционное, узкое определение безопасности расширилось и стало включать вопросы, выходящие за рамки угрозы существованию государства. Это повлекло за собой развитие концепции безопасности[15]. Соображения безопасности теперь все чаще включают в себя не только необходимость выживания государства и общества как территориально обособленной группы, но и сохранение определенных ожиданий благополучия – социального, экономического, культурного и физического – для отдельных людей и сообществ. Таким образом, более широкое понимание безопасности охватывает такие области, как окружающая среда[16], экономика[17], демографическое давление и иммиграция, кросс-граничная преступность, безопасность водных ресурсов, права человека, правосудие и сотрудничество в борьбе с организованной преступностью[18]. Эти аспекты содержит парадигма гуманитарной безопасности, которая объединяет то, что традиционно считалось субнациональными угрозами гражданскому населению и легитимности государства.

Энергетика затрагивает большинство, если не все, области безопасности в ее расширенном понимании. Как отметил Генри Киссинджер, «в своей основе энергетическая система снова находится на скользкой дорожке, угрожая политической, экономической и социальной стабильности, необходимой для дальнейшего мирового прогресса. Энергетическая безопасность остается центральным и тревожным вопросом современного мира»[19].

Данное исследование рассматривает современную и формирующуюся среду безопасности через призму мегатренда альтернативной энергетики, используя ключевые элементы теории секьюритизации: акторов секьюритизации, основные объекты, подлежащие секьюритизации, и аудиторию, которая принимает необходимость действий по секьюритизации.

Все большее число субъектов претендует на право голоса в сфере безопасности. Эта динамичная среда активно влияет на межгосударственную повестку дня и создает структуры, которые усиливают давление в сторону регионализации[20]. Эти структуры обладают достаточной властью, чтобы убедить соответствующую аудиторию в том, что устранение экзистенциальных угроз – жизненно важный приоритет. Своими действиями такие акторы продвигают общее понимание того, что представляет собой угроза и каким должен быть ответ на нее.

В теории секьюритизация – это процесс социально-политического дискурса. Когда проблема переходит из сферы политики в сферу безопасности, она начинает ассоциироваться с повышенной потребностью в ресурсах и внимании по сравнению с тем, когда она обсуждалась в рамках повседневной политики. Другими словами, заниматься секьюритизацией – значит «говорить о безопасности»[21].

Во время холодной войны биполярная гегемония двух крупных держав – Соединенных Штатов и Советского Союза – ограничивала круг субъектов, способных принимать независимые меры по секьюритизации. Однако в XXI в. число таких субъектов растет. Это приводит к постепенному слиянию национальных повесток дня в области безопасности и возникновению соответствующих региональных повесток[22]. Также это приводит к расширению круга вопросов безопасности, которые их формируют. Государства различают внутренние и внешние угрозы, реагируют на них самостоятельно или создают региональные альянсы, которые изменяют существующие подходы к вопросам безопасности[23]. Создается среда, больше не ограничивающая последствия человеческой деятельности расстоянием или границами, изменения в одной области или секторе неизбежно влияют на другие области, даже те, которые, казалось бы, не имеют отношения к происходящему[24].

Новые силы, которые появляются на мировой арене, включают целый ряд негосударственных субъектов: международные организации, политические и социальные движения, заинтересованные группы. Они еще больше изменяют способы взаимодействия между субъектами, а также восприятие и регулирование межгосударственных конфликтов и вопросов безопасности. Негосударственные субъекты влияют на обсуждение вопросов безопасности, указывая на те ее ресурсы, которые, по их мнению, находятся под угрозой. Другими словами, угрозы и реагирование на них определяются взглядами соответствующих субъектов. Это приводит к эволюции существующих понятий и подходов к безопасности, лежащих в основе всеобщей секьюритизации.

Несмотря на растущее влияние негосударственных акторов, государства, скорее всего, останутся доминирующими субъектами в сфере безопасности. При этом их способность оказывать влияние посредством секьюритизации претерпит изменения, а возможно, ухудшится[25]. Поскольку баланс сил между государствами как механизм поддержания мира и безопасности становится менее актуальным, это приводит к тому, что «существует слишком много сил, чтобы позволить какой-либо из них проводить четкие и фиксированные границы между союзниками и противниками»[26].

Секьюритизация усложняется и за счет экспоненциального роста числа объектов, подлежащих секьюритизации. Это обстоятельство предъявляет новые требования к акторам и ставит перед ними новые сложные задачи по обеспечению безопасности в условиях ограниченных ресурсов. Определение того, какие объекты следует секьюритизировать в первую очередь, становится менее очевидным, поскольку ущерб, нанесенный одному объекту, например инфраструктуре, международной торговле, окружающей среде или энергоснабжению, может повлиять на другие, например, на экономическое благополучие, здоровье или военную мощь.

[8] Heraclitus, Fragments, пер. Brooks Haxton (New York: Penguin Classics, 2003), 19.
[9] Как понятие социальное конструирование реальности основано на понимании того, что возникновение идей и знаний среди людей и групп, взаимодействующих в социальной системе, постепенно объединяется в некую структуру. Со временем эта система концепций и ментальных представлений становится структурой, которая определяет действия этих людей и групп. В конце концов система концепций становится устоявшейся, заставляя индивидов и группы вписываться в роли по отношению друг к другу. Появляющееся взаимовлияние постепенно проникает в другие слои общества, оказывает влияние на его членов и заставляет их вступать в эти конструкты и отыгрывать их. Когда взаимодействия становятся привычными и укореняются в практике, их называют институализированными. Таким образом, смысл встраивается в действия общества, что приводит к определенным моделям поведения и валоризации, определяющим дальнейшее развитие событий. Thomas Luckmann и Peter L. Berger, The Social Construction of Reality: A Treatise in the Sociology of Knowledge (London: Penguin, 1991); David Newman, Sociology: Exploring the Architecture of Everyday Life (Thousand Oaks, CA: Pine Forge Press, 1995); Olav Eikeland, From Epistemology to Gnoseology-Understanding the Knowledge Claims of Action Research, Management Research News 30, is. 5 (2007): 344–58.
[10] Rob B. J. Walker, Security, Sovereignty, and the Challenge of World Politics, Alternatives 15, no. 1 (Winter 1990): 11; Kevin R. Cox and Murray Low, Political Geography in Question, Political Geography 22 (2003): 599–602.
[11] В XXI в. понятие национальной безопасности стало шире и теперь включает в себя безопасность ресурсов, необходимых государству для поддержания своей жизнедеятельности и международного влияния, в частности энергии. Сюда входит задача обеспечить национальную оборону топливом и в буквальном смысле устранить уязвимости, связанные с зависимостью от внешних поставщиков энергии.
[12] Исторически считалось, что «нация находится в безопасности в той степени, в которой ей не грозит опасность пожертвовать основными ценностями, если она хочет избежать войны, и способна, если ей будет брошен вызов, сохранить их, победив в такой войне». Walter Lippmann, U. S. Foreign Policy: Shield of the Republic (Boston: Little, Brown and Company, 1943): 51.
[13] Безопасность в узком смысле зиждется на управлении и намерениях. Вопросы, в которых отсутствуют эти элементы, переходят в повестку дня внутренней «низкой» политики. С признанием, что угрозы, которые обладают реальным потенциалом вылиться в насилие, все чаще исходят извне, безопасность в узком смысле приобретает отчетливый международный оттенок. Baldwin, Security Studies at the End of the Cold War, World Politics 48 (1995): 131.
[14] Hans Morgenthau, Another “Great Debate”: The National Interest of the United States, Classics of International Relations, ed. J. Vasquez (Englewood Cliffs, NJ: Prentice Hall, 1982), 973.
[15] Richard Wyn-Jones, Security, Strategy и Critical Theory (Boulder, CO: Lynne Rienner, 1999); Mohammed Ayoob, Defining Security: A Subaltern Realist Perspective, Critical Security Studies: Concepts and Cases, eds. K. Krause and M. C. Williams (London: UCL Press, 1997), 121–47.
[16] Экологическая безопасность включает в себя смягчение последствий истощения ресурсов, воздействия окружающей среды на экономическую деятельность, экологических угроз территориальной целостности и средствам к существованию, а также внутригосударственных и межгосударственных конфликтов, возникающих в результате нанесения ущерба среде обитания человека. О различных аспектах экологической безопасности и растущей связи между ухудшением окружающей среды и безопасностью государств и их населения см. Michael Renner, Fighting for Survival: Environmental Decline, Social Conflict, and the New Age of Insecurity (New York: W. W. Norton & Co, 1996).
[17] Экономическая безопасность включает в себя такие вопросы, как экономический рост, стабильность, устойчивость к экономическим потрясениям и нестабильности, а также другие формы экономического благосостояния как внутри страны, так и на глобальном уровне. Beverly Crawford, The New Security Dilemma under International Economic Interdependence, Millennium 23, no. 1 [1994]: 25–55; Andrew F. Krepinevich, Jr., National Security Strategy in an Era of Growing Challenges and Resource Constraints, Center for Strategic and Budgetary Assessments Perspective, June 2010 (первоначально представлен на дискуссии Domestic Constraints on U. S. Grand Strategy симпозиума The Geopolitical Constraints of the Financial Crises Центра исследований международной безопасности Принстонского университета 13–14 мая 2010 г.). Доклад также включает мысль, что это «материальная основа военной мощи… традиционно является отправной точкой для оценки военного потенциала». Emily O. Goldman и Leo J. Blanken, The Economic Foundations of Military Power, Guns and Butter: The Political Economy of International Security, ed. Peter Dombrowski (Boulder, CO: Lynne Rienner Publishers, 2005), 37.
[18] Джеймс Ставридис, отставной адмирал военно-морских сил США: «Первое место моего списка занимает нарастающая проблема наших национальных лидеров… С ней связано растущее напряжение национализма и авторитаризма во многих странах мира… Наконец, я глубоко обеспокоен состоянием здоровья планеты, включая глобальное потепление, засуху, повышение уровня моря, таяние ледников и все увеличивающееся количество мощных штормов. Это список опасностей, но я смотрю на эти проблемы с осторожным оптимизмом, потому что некоторые события развиваются в правильном направлении». Lessons In Leadership: One On One With Admiral James Stavridis, March 26, 2019; https://thriveglobal.com/stories/lessons-in-leadership-one-on-one-with-admiral-james-stavridis/.
[19] Kissinger, Henry. The Future Role of the IEA. October 14, 2009, Paris, France.
[20] Процесс усиления регионализации идет вразрез с процессом глобализации. Регионализация характеризуется формированием новых ядер и периферий, развитием новых форм проецирования силы, а также растущей изменчивостью определения ядер и периферий, вытекающей из разнообразных региональных нормативных и социальных форм, будь то гегемонистские, партикуляристские или универсалистские. Существуют различные уровни регионализации: географический, социальный, организованное сотрудничество, региональное гражданское общество или регион как «действующий субъект» с отличной идентичностью. Кроме того, рост регионализма сопровождался постепенной эрозией «проектов национальных государств», которая ускорилась после снятия якорей холодной войны. Björn Hettne, The Double Movement: Global Market versus Regionalism, The New Realism: Perspectives on Multilateralism and World Order, ed. R. W. Cox (New York: United Nations University Press, 1998).
[21] Согласно Копенгагенской школе, секьюритизация может быть представлена так называемым речевым актом. С точки зрения теории секьюритизации говорить – значит делать. Это еще один способ создания мира. John Austin, How to do Things with Words (Oxford: Clarendon Press, 1962).
[22] Региональный комплекс безопасности, позволяющий реализовать региональную повестку дня в области безопасности, был первоначально определен Барри Бьюзеном как «группа государств, проблемы безопасности которых настолько тесно переплетены, что их невозможно осознать независимо друг от друга». Barry Buzan, People, States and Fear: The National Security Problem in International Relations (Hemel Hempstead: Harvester Wheatsheaf, 1983).
[23] В определенной степени это расширение рамок взаимодействия между государствами укрепило так называемый структуралистский взгляд на международные отношения, на то, что взаимодействие между геополитическими агентами всегда было и будет проявляться различными аспектами конкуренции между богатыми и бедными в конечном счете для достижения конкретных экономических целей. Edward H. Carr, The Twenty Years’ Crisis, 1919–1939, 2nd ed. (London: Macmillan, 1946).
[24] Аналогичным образом экзистенциальные угрозы для объектов-референтов влияют на другие объекты, вызывая риски, которые необходимо устранить независимо от того, представляют ли они реальные или концептуальные угрозы. Давление общества на политиков привело к призывам устранить риски еще до того, как фактическая угроза сформулировалась и материализовалась. Это касается таких разных вопросов, как «война с террористами» и изменение климата. Rens Van Munster, Logics of Security: The Copenhagen School, Risk Management and the War on Terror (University of Southern Denmark, Political Science Publications, 2005); Holger Stritzel, Towards a Theory of Securitization: Copenhagen and Beyond, European Journal of International Relations 13, no. 3 (2007): 357–83.
[25] Традиционно понятие безопасности основывалось на предпосылке, что ее референтный объект – это государство в качестве гаранта безопасности нации. Таким образом, индивид, по сути, передавал ответственность за собственную безопасность в руки властей, делая секьюритизацию своей обязанностью. Поэтому действия, подлежащие секьюритизации, лежали преимущественно в плоскости межгосударственных и международных отношений и были сосредоточены на обороне, а после окончания Второй мировой войны – на энергетике и распространении ядерного оружия. Это помещало явные соображения безопасности в сферу «высокой» политики, которая была исключительной сферой деятельности государств как основных акторов, несущих ответственность за устранение угроз безопасности. Emma Rothschild, What is Security? Daedalus 124, no. 43 (1995): 53–90; T. Hobbes, The Leviathan (Abingdon: OxfordUniversity Press, 1998).
[26] Kenneth Waltz, Theory of International Politics (Reading, MA: Addison-Wesley, 1979), 168.