Я – ярость (страница 3)
Она не машет на прощание, но, уходя, топчет недавно посаженные бегонии.
2.
Глядя в зеркало заднего вида, Патрисия проверяет макияж и решает, что следующий подарочный набор из «Эсте Лаудер» она отдаст Челси – бедняжке так нужна качественная тушь, да и хорошие румяна не повредят. С самого рождения дочь хмурилась, вечно обижалась, кричала и брыкалась, но, боже мой, неужели так сложно попробовать новую помаду? Патрисия, в отличие от Челси, не гнушалась прибегать к маленьким женским хитростям и уловкам, и в целом ее устраивало то, что она видела в зеркале, – хотя лоб, пожалуй, нуждается в подтяжке. Она включает задний ход и сдает, вздыхая, когда колесо встречает какое-то препятствие на подъездной дорожке – может, шланг, или газету, или еще что-то, что следовало бы убрать. Если бы такое случилось с ее собственной подъездной дорожкой, Розу или Мигеля ждал бы серьезный разговор.
Челси живет не в самом ужасном районе, но ворота у нее открываются чудовищно долго и с грохотом. По пути Патрисии сигналят те, кто едет сзади, когда она поступает более чем разумно – к примеру, выходит за скоростной лимит на извилистой дорожке вдоль озера. Она раздраженно переключает радиостанции, но везде одно и то же: вопли и стенания по поводу того несчастного случая в супермаркете. Такие случаи Ярости в новинку для местных. Разумеется, Патрисия никогда не оказалась бы в подобном магазине и не вступила в драку за туалетную бумагу и сырные слойки с какой-нибудь надутой домохозяйкой (вот уж кому в самом деле требуется помощь!).
На большом перекрестке Патрисия не успевает проехать на зеленый и вынужденно тормозит. Через дорогу напротив – маленькое желтое здание, практически лачуга, с выцветшей вывеской «Полы Большого Фреда», перед входом – грубо сколоченные витрины, на которых представлено нечто, что могло бы сойти за напольное покрытие, линолеум, плитку и имитацию под дерево. Все блеклое и старое. Никто в здравом уме не стал бы заходить в крошечный магазинчик, чтобы пообщаться с Большим Фредом. На табло над входом бежит красная строка:
«ЕСЛИ ПОПАЛ В НЕМИЛОСТЬ, ПОМНИ: ЕЕ НОЖКИ ЗАСЛУЖИВАЮТ ХОДИТЬ ПО НОВЫМ ПОЛАМ!»
Патрисия выразительно приподнимает бровь: как будто ей нужен какой-то предлог в виде «немилости», если она захочет сменить полы! Вообще-то она хотела бы перестелить полы в солярии, но Рэндалл все еще припоминает ей, как чихал от пыли после того, как они сделали ремонт в ванной. Придется подождать, пока он не отправится со своими коллегами из суда на очередную двухнедельную рыбалку на Багамы. Разумеется, она закажет новые полы не в покосившейся лачуге, похожей на ту однокомнатную квартиру, в которой они жили во времена детства Челси. Патрисия приложила массу усилий, чтобы те дни – бесконечная борьба за выживание, хаос, суета – остались в прошлом. Она на высоте. Те годы позади. Эта хибара – просто гротескное напоминание о том, как труден был пройденный путь.
Слава богу, светофор наконец-то переключается на зеленый, и Патрисия перестает прокручивать в голове варианты того, как бы организовать очередной ремонт. Визиты к Челси так утомляют, а ехать на еженедельный обед с Рэндаллом еще рано – но в клубе, к счастью, всегда есть чем заняться, ведь она состоит в комитете по благотворительным аукционам. Первый муж тоже был членом загородного клуба «Изумрудная бухта», и на этом основании Патрисия пользовалась их услугами почти два десятка лет. Хэнк, стоя у ворот, машет ей, пока Патрисия паркуется – куда дальше от входа, чем хотелось бы, но, по крайней мере, в тени. Шагая по тротуару, она незаметно касается браслета, ожерелья, сережек, волос, поправляет кардиган, разглаживает складки на брюках и бросает беглый взгляд на педикюр. Патрисия не религиозна, но она неизменно исполняет этот ритуал, как иные крестятся. Так она благословляет себя саму, так собирается с силами. Если все детали в идеальном порядке – она в безопасности.
Автоматические стеклянные двери распахиваются, и Патрисия невольно прикрывает глаза, когда холодный воздух омывает ее, счищая гнетущую жару, пот и убожество внешнего мира. В декорациях клуба Патрисия чувствует себя как дома. На стенах – безобидные пастельные картины в золотых рамах, на полу – безупречные узорчатые ковры. Пластиковые растения не умирают, не вянут, даже кончики листьев не желтеют, и с них ежедневно убирают пыль (не то что с люстры в доме Челси). Барбара Чатем как-то попыталась привести в клуб собаку-поводыря, и все были в таком шоке, что ей пришлось переехать, – вот насколько здесь чисто и аккуратно. Неудивительно, что Патрисия в клубе как рыба в воде.
– Доброе утро, миссис Лейн, – фальшиво улыбается молодой человек за стойкой регистрации. Патрисия едва приподнимает руку в знак приветствия и натягивает стандартную улыбку. Столько лет прошло! Она и сама забывает, что теперь она «миссис Лейн», а не «миссис Уортингтон» (и где-то в прошлом, еще до миссис Уортингтон, осталась молодая незамужняя мать с засаленным пластиковым бейджем «Пэтти» на груди).
Двери ресторана еще не открыли, и Патрисия чуть хмурится, прежде чем, спохватившись, возвращает на лицо улыбку и направляется в гостиную. Шум настигает ее раньше, чем открывается вид: в гостиной одновременно говорит множество женщин и их бормотание сливается в сплошной рокот:
– Я в самом деле думаю…
– Не стоит ли нам рассмотреть вариант того, что…
– Все в самом деле так, но, конечно, не мне решать…
По затылку пробегает дрожь. Что-то творится в ее королевстве, а она не в курсе. Патрисия сворачивает за угол и через распахнутые французские двери проходит в зал, куда набились ее знакомые, возглавляемые женщиной, которую Патрисия считала когда-то своей подругой.
– О, Пэтти, это ты? – Голос звучит как-то чересчур торжествующе. – Где же ты была?
Патрисия проходит в центр комнаты – и воцаряется тишина. Двадцать женщин изучают ее с ног до головы, их взгляды бегают по телу Патрисии, словно муравьи, выискивающие трещинку или изъян. Она высоко поднимает подбородок и одаривает их той самой отточенной улыбкой, призванной подчеркнуть, что люди, у которых есть власть, никогда не оправдываются.
– Пришла бы раньше, если б знала, что ты планируешь вечеринку в мою честь, Карен, – почти мурлычет Патрисия.
– У нас экстренное совещание, – поясняет Линн. Голос у нее какой-то сдавленный. – По поводу цветов.
Карен сердито смотрит на одну из своих приспешниц, но ничего не говорит. Патрисия приподнимает бровь, молчаливо требуя объяснений.
– Флорист отменил заказ, так что нам нужно нанять нового для аукциона.
Будь в зале свободный стул, Патрисия села бы туда – но уж об этом Карен позаботилась (точно как о том, чтоб Патрисию никто не предупредил об этой секретной встрече). Эта склонная к драмам старая летучая мышь, должно быть, планирует организовать гвоздики, которые пахнут как детское дыхание, или еще какую-нибудь мерзость.
– Проще простого. – Патрисия прищелкивает пальцами, отчего бриллианты на ее запястье звенят. – У Рэндалла есть приятель по гольфу, его жена – флорист. Сегодня Рэндалл играет с ним, так что я всё устрою. Видите? Никакой проблемы нет. Надеюсь, это… экстренное совещание, которое организовала Карен, не причинило вам слишком много неудобств. – Патрисия бросает взгляд на новые часики на запястье и лучезарно улыбается. – Ох, вы только гляньте, который час! Обедаю с судьей, не хочу опоздать. Давайте я после обеда пришлю по имейлу подтверждение насчет нового флориста. И, разумеется, я прослежу, чтоб она не отклонялась от нашего первоначального плана насчет экзотики. Райские птички, чистая классика… Та-дам!
Махнув рукой на прощание, Патрисия разворачивается и через те же двери направляется к ресторану. Пусть он еще не открыт, но в подобных сражениях ключ к победе все тот же, что и во времена ее молодости, когда сучка по имени Кэнди из закусочной пыталась присвоить ее чаевые. Налетай внезапно, бей в цель, уходи прочь, пока они не опомнились. Где-то, наверное, еще осталась вырванная с корнем прядь волос Кэнди, боевой трофей, который неизменно напоминает Патрисии: лучший способ избавиться от врага – заставить его пожалеть, что он вообще ввязался в драку.
Она сидит на диване у входа в ресторан, слушая, как многообещающе позвякивают внутри серебро и фарфор, – и тут звонит телефон. Она вытаскивает мобильник из своей сумки Birkin и отвечает, держа на некотором отдалении от уха: недавно в Фейсбуке[3] Патрисия увидела какой-то пост о том, что если будешь прикладывать телефон прямо к голове, то заработаешь рак. К тому же ей не по душе звук, с которым бриллиантовые серьги царапают экран.
– Алло?
– Это ты, сладенькая? – Голос у Рэндалла низкий, с медовыми нотками. Патрисия хмурится, потому что знает, что означает этот тон.
– А кого ты рассчитывал услышать, звоня мне? – Патрисия знает, что звучит раздраженно, и хочет, чтобы муж тоже это почувствовал. – Где ты? Они вот-вот откроют ресторан.
– Я как раз поэтому и звоню, дорогая. Боюсь, сегодня не смогу к тебе присоединиться. Дача показаний затянулась…
То есть на самом деле его секретарша осталась на ланч. Патрисия в курсе, потому что, когда они только поженились, она рассчитывала удивить мужа, принеся ему на работу любимый сэндвич с курицей, – и наткнулась на маленькую шлюшку, выбегавшую из его кабинета (разумеется, при всех атрибутах: размазанная помада, расстегнутая блузка, подтекшая тушь).
– К ужину, наверное, тоже не успею. Ты же знаешь, как это бывает…
Ее улыбка – как лезвие бритвы.
– Да, я знаю.
– В общем, отдохни со своими подругами, закажи шампанское… повеселись, хорошо? Возьми, что захочешь.
Двери распахиваются, за ними – пустой ресторан, сверкающий и жаждущий встречать посетителей. Свежие цветы на каждом столе, солнечный свет струится через кристально чистые окна, за которыми виднеется безупречно-изумрудная зелень. Патрисия знает, что если смотреть в окно некоторое время, то обязательно увидишь мужчин, которые бок о бок с женами рассекают на гольф-карах, смеются, пьют пиво и игриво посмеиваются друг над другом. А еще парочки, которые счастливо расхаживают по дорожкам, выгуливая английских сеттеров, или катаются на синих велосипедах, выстроившихся в ряд перед входом в клуб. Фрэнк и Эмили Ламберт, держась за руки, проходят мимо нее в ресторан и смеются, садясь за лучший столик, – тот самый, за которым Патрисия рассчитывала сегодня пообедать.
– Хорошего тебе дня, милая, – скороговоркой произносит Рэндалл в трубке.
– И тебе. – Ее голос звучит механически, будто запись на повторе в тех ужасных плюшевых медведях, которых так любит ее младшая внучка. К этому прилагается непристойный ритуал набивания прямо посреди торгового центра, то есть вам придется смотреть, как какой-то подросток надевает пушистую тряпку задом на трубу и до отказа наполняет ее пухом.
Звонок обрывается, и еще несколько мгновений Патрисия держит телефон в руке, как будто муж еще может вернуться и вспомнить, что даже не извинился.
«Другие женщины любят своих мужей», – думает она. Как-то раз она любила мужчину, или думала, что любила, – и вот куда ее это привело. Залетела в восемнадцать, брошена им, изгнана из собственной семьи. Совершенно уничтожена. Каждый мужчина, который появлялся в ее жизни после, был лишь вынужденной необходимостью, ступенькой на лестнице, ведущей к безопасности, а затем, много позже, – к комфорту. Первый муж занимался строительными подрядами. Патрисия нашла его и протоптала дорожку к браку, когда Челси наконец съехала в восемнадцать лет. Он сделал ее респектабельной замужней дамой. Второй брак, с судьей, дал ей богатство и власть.
Может, когда он отдаст концы, трахаясь со своей секретаршей, Патрисия наконец-то сможет перестелить полы.