Он тяжело вздохнул, хлопнул ладонью по украшенной серебром трости и недовольно скривил губы. Я знала, что какое-то время он будет пребывать в плохом расположении духа, поэтому собиралась немного подождать, потом задобрить его, а затем договориться об алкоголе. Я вытянула ноги, повернула голову в сторону и именно тогда, сквозь дым сигарет и мигающие лучи света, увидела мужчину у входа в бар, который поднял руку в перчатке и помахал мне.

Глава 7

Эрнест

Это была та девушка, которой он на днях помог. Она посмотрела на него, в ее больших черных глазах отразилось удивление, лицо засияло от радости. Слегка повернувшись, она опиралась одним локтем на стол, демонстрируя стройную и соблазнительную фигуру, облаченную в длинное зеленое платье, которое было расшито изображениями бамбука, а разрез до бедра открывал взору полоску ее жемчужной кожи.

Он расправил плечи и направился к ней. Какое удовольствие увидеть знакомое лицо. Его поиски работы обернулись полным провалом. Кто бы мог подумать, что концертные залы, театры и кабаре закрыты? Работало всего несколько кинотеатров и танцевальных клубов, но как только он появлялся на пороге, двери перед ним закрывались.

Он узнал, что в Шанхае проживало около восьми тысяч британцев, двух тысяч американцев и еще несколько тысяч русских и других европейцев, а теперь еще город заполонили тысячи еврейских беженцев. Каждый день Эрнест проходил мимо европейских беженцев с мрачными лицами, которые раскладывали свои ценные вещи на улице, мимо укутанных в шали немецких домохозяек, продававших свои меховые шарфы или ожерелья русским женщинам средних лет, которые, казалось, обосновались в этом городе, и отчаявшихся австрийских мужчин, которые торговали сосисками и разносили их по домам. Эрнеста осенило – в разрушенном войной Шанхае с нескончаемым наплывом евреев и тысячами лишенных крова китайскими беженцами просто не осталось работы для такого новоприбывшего, как он.

Шел пятый день поисков работы, и он снова начал впадать в уныние. Но потом Эрнест услышал неповторимую ритмичную музыку, доносящуюся из отеля Сассуна, здания в виде зеленой пирамиды. Мелодия была похожа на американский джаз со слаженным хором трубы и фортепиано, но проникнутый плавным ритмом в исполнении нежного женского голоса. Почувствовав воодушевление, он взбежал по ступенькам на входную площадку и вошел во вращающуюся дверь, через которую выходил несколько дней назад. Следуя за музыкой, он миновал ярко освещенный магазин «Ролекс», кафе «Жасмин» и нашел источник – граммофон в «Джаз-баре». И прямо рядом с граммофоном было ее милое личико.

– Здравствуйте! Мы снова встретились, – сказал он по-английски, подойдя к ее столику.

На ее лице расцвела улыбка.

– Вас выпустили!

– Я сбежал. – Она была все такой же прекрасной, утонченной и вела себя сдержанно, почти отстранено. Но она помнила его.

– Рада за вас.

– Как у вас дела? Надеюсь, вас никто не беспокоит?

– Нет. И я этому рада. Можете себе представить, подвергнуться нападению не один раз, а дважды?

В ее голосе звучали нежные женские нотки, как у джазовой певицы, которую он только что слышал. Эрнест улыбнулся, не в силах отвести глаз от ее алых губ, красивого лица и ярких глаз.

– Я надеялась увидеть вас снова, чтобы поблагодарить, – продолжила она. – Таких иностранцев, как вы, не так уж и много. Я благодарна вам за помощь. Что привело вас сюда? Вы постоялец отеля?

На самом деле ее голос был более мелодичным, чем у джазовой певицы.

– Что вы, нет. Я услышал музыку. – Она прекратилась. Мужчина в костюме склонился над граммофоном на стойке, в углу бара раздался чей-то окрик. Эрнест повернулся, чтобы посмотреть, и замер, охваченный трепетом. В тускло освещенном баре, окутанном сигаретным дымом, абсентом и заполненным темными мужскими фигурами, у сцены стоял самый дорогой для него инструмент – фортепиано.

– Вы с ним знакомы, дорогая? – спросил пожилой мужчина напротив нее. На лацкане его пиджака была приколота свежая белая гвоздика, трость, похожая на королевский скипетр, покоилась рядом с его рукой. Похоже, он находился в плохом настроении, его взгляд был невеселым, почти враждебным.

– Сэр Сассун, когда на днях на меня напали в вашем отеле, этот человек помог мне. За его галантность он подвергся аресту, – ответила она.

Прямо перед ним сидел сэр Сассун – филантроп, третий баронет Бомбея, багдадский еврей. Эрнест улыбнулся, удача повернулась к нему лицом.

– Меня зовут Эрнест Рейсманн, сэр. Для меня большая честь познакомиться с вами. Надеюсь, это не слишком грубо с моей стороны, но вам не нужен пианист? У вас такой прекрасный «Стейнвей». Я только недавно прибыл в Шанхай и ищу работу.

Старик налил какую-то зеленую жидкость в стоящий перед ним бокал.

– Я рад, что вы помогли мисс Шао, молодой человек. Она мой хороший друг. Но все просят у меня работу. Вас так много, и вы продолжаете приезжать. Беженцы! Я покончил с благотворительностью. Я отдал вам свой дом на Пешеходной набережной, пожертвовал гранд в сто пятьдесят тысяч долларов владельцам малого бизнеса и помогал таким, как вы, в течение пяти лет до аншлюса! Теперь вы должны зарабатывать на жизнь самостоятельно. Древние китайцы были очень мудрыми. Они говорили: «Не давайте человеку рыбу, научите его ловить рыбу». Научитесь ловить рыбу, молодой человек.

Эти слова отрезвили Эрнеста, как холодная вода, волнительное головокружение исчезло. Он почувствовал смертельную усталость и боль в ногах, к счастью, урчание его пустого желудка прекратилось. Изо дня в день он сталкивался с резкими отказами и унизительными проклятьями от незнакомцев. А теперь еще и это.

– Конечно, сэр. Извините за беспокойство.

– Что ж. – Ее голос раздался снова. – Не уходите пока. Может, вы хотите что-нибудь выпить? – Она подняла свой бокал с коктейлем.

Он почувствовал комок в горле. При всей ее привлекательности, истинная ее красота была в том, что она относилась к нему с уважением. Да, он не отказался бы выпить что-нибудь крепкое, чтобы утолить все свои разочарования и собраться с мыслями, восстановить свое достоинство. Но у него не было ни гроша в кармане.

– Конечно. Что вы пьете? – спросил он.

– Поцелуй кобры, угощение сэра Сассуна.

Эрнест обратился к старику, ему все равно нечего было терять.

– Не возражаете, если я попробую ваш коктейль, сэр?

– Вы, конечно, можете сделать глоток, молодой человек, но как вы заплатите за него? – В голосе Сассуна сквозило раздражение.

Эрнест поднял стоявший перед ним бокал и залпом осушил его, прежде чем пожалел об этом. Крепкий и убийственно горячий коктейль обжог его горло, именно то, что было ему нужно.

– Я заплачу вам музыкальным произведением, сэр. Вы позволите мне сыграть?

Эрнест понял, что не нравится Сассуну по тому, как тот прищурился, и тут снова раздался ее голос.

– Я люблю фортепианную музыку, сэр Сассун. Я бы с удовольствием послушала.

– Ну играйте, тогда, если это угодно даме, – проворчал Сассун.

Эрнест опустил голову и направился к фортепиано. Его безрассудство предоставило ему шанс сыграть для нее, и только это имело значение. Он хотел сыграть хорошо, чтобы она запомнила его игру, запомнила его, прежде чем он покинет бар. Поскольку он до смерти устал и не знал, сколько ещё сможет выдержать.

Эрнест подошел к фортепиано, сел на скамеечку, снял перчатку и поднял крышку из красного дерева. Его обнаженные пальцы коснулись холодных клавиш, по руке побежала дрожь, и знакомые чувства страха и обиды, смешанные с гневом, вспыхнули в груди. Прошло почти четыре года с тех пор, как он последний раз прикасался к клавишам с тех пор, как у него отобрали фортепиано. Его руки, которые раньше энергично исполняли мощные арпеджио и плавные легато, ослабли от недостатка практики. Он снова оказался в кошмаре: рука, которую он боялся показать на публике, рубцы на коже и искривленный мизинец, кости которого были раздроблены и неправильно срослись.

Все, что он мог слышать, – это почти полная тишина в баре, сопение и пыхтение выпивающих посетителей. Он не мог видеть ее, но она слушала, наблюдала.

Его пронзило новое ощущение, пылкий прилив нежности, смешанный со знакомой болью. Эрнест сделал глубокий вдох, опустил плечи и уставился на клавиатуру. Ноты Бетховена, Дебюсси и Шопена, подпрыгивая и звеня, проносились в его голове. Он больше не слышал толпу, не чувствовал запах сигарет, не замечал серебряные точки на крышке фортепиано. Он сидел в баре, но с таким же успехом мог стоять на вершине гор Гарц или в центре Лейпцигской площади.

Переполненный чувствами, он поднял руки.

Эта композиция была для нее.

Глава 8

Айи

Ноты прокатились по воздуху, сливаясь в невесомую, словно весенний туман, мелодию, затем постепенно переросли в волну нежных легато. Воздух бурлил фонтаном звуков, расслабляющих и успокаивающих меня, а потом ритм резко поменялся, вспыхнув страстным потоком стаккато, акцентов и арпеджио, накатывавших друг за другом. Атмосфера накалилась до бела, бар потонул в гулких аккордах. В голове метались противоречивые мысли, разгоряченное тело охватило неведомое мне прежде возбуждение. Мне нравилось находится там, быть плененной, подняться к самой вершине и разлететься на части. Но эта музыка была доброй, она не разрушала, а стремилась лишь к утешению, когда ее великолепные переливы замедлились, ослабли и превратились в едва различимые звуки такие же нежные, как капли, образовавшиеся после падения камня в объятия реки. Когда последние аккорды, наконец, растаяли в воздухе, воцарилась полная тишина.

Я выдохнула, не заметив, что задержала дыхание. Я слышала много разной музыки: энергичный джаз, который доводил танцоров в моем клубе до исступления, и меланхоличную народную музыку, которую играли уличные музыканты на трехструнных скрипках. Но не классические произведения, исполняемые на фортепиано. Эта западная музыка была обычно доступна только на граммофонных пластинках. Иностранец, спасший меня, был полон сюрпризов. Беженец. Смелый человек, выторговавший бесплатную выпивку у Сассуна, и пианист.

Люди аплодировали. Мне не терпелось подойти и поговорить с пианистом, но я уже поблагодарила его. Не было смысла общаться с иностранцем, если это не сулило никакой финансовой выгоды.

– Ну, дорогая, вот ваш Шопен. Возможно, теперь он оставит нас в покое. – Нахмурившись, сердито произнес Сассун.

– Всего минуточку. Вы не возражаете? – не подумав, сказала я и, лавируя между восьмиугольными столами и курящими мужчинами, подошла к пианисту. Его пальцы все еще скользили по клавишам плавными движениями.

– Вы отлично сыграли. Это стоило коктейля. Спасибо. Мне очень понравилось.

– Я рад. Что ещё я могу сыграть для вас? – Он сделал кроссовер на более высокой октаве. Его изуродованная шрамами рука, казалось, отвлекала его, а скрюченный мизинец портил чистоту арпеджио. Но звуки фортепиано были поразительными. Ничего подобного им не существовало.

– Вы играли для меня?

– Конечно. Вы самая прекрасная девушка, которую я когда – либо встречал. Я сыграю для вас что угодно.

– Что угодно? – Я подразнила его. Люди постоянно флиртовали со мной, и я оставалась невозмутимой. С ним все казалось другим.

– Совершенно верно.

– Мне нравится джаз.

– Американская музыка? Я тоже ее люблю. Какая ваша любимая песня?

Никто никогда прежде не спрашивал меня о моей любимой песне, ни музыкальный оркестр, который я наняла, ни Ченг, ни мои братья, считавшие, что джаз развращает мою душу. «Хорошие девочки слушают свою мать, плохие девочки слушают джаз», – говорил мой брат, Синмэй. Я не могла удержаться.