Очнувшись от воспоминаний, Рагнхильд обнаружила, что разбросала весь лед перед сараем. Он лежал у ее ног, как битое стекло. Оставалось вставить грубый ключ в замочную скважину и отпереть дверь.

– Вилла, – тихо позвала Рагнхильд.

Она не знала, как зовут собаку Хенри, но какая разница.

* * *

Когда глаза привыкли к темноте, Рагнхильд увидела, что и здесь ничего не изменилось. Вон там большое стойло для лошади, а здесь пять поменьше для горных коров. Рагнхильд принюхалась. После стольких-то лет, как здесь мог сохраниться запахи животных? Но стоило втянуть в себя воздух, как они появились. С безрогими головами, умными карими глазами и кудрявыми хвостиками. Майрос, Пунакорва, Мансикка, Вирранкукка и Шёна. Последняя лошадь Люнникке ушла в заоблачные луга, когда Рагнхильд исполнилось девять лет. Но коровы оставались и после того, как семья переехала.

И вот теперь они почти вернулись, жуют свою жвачку. Струя молока, звеня, брызжет в ведро. Рагнхильд чувствует их теплое дыхание на коже, слышит, как стучит сепаратор.

Что-то задвигалось в углу, в телячьем загоне. Собака.

Сверкнули черные глаза. Она выглядела в точности как Вилла, как такое возможно? Местная разновидность, нечто с примесью етмландской лайки или норвежского элкхунда. Острые уши оторочены черной каймой. Белый нагрудник, переходящий внизу в звезду. Совсем как у Виллы.

– Тьё, тьё… – позвала Рагнхильд. Так окликали всех собак в ее детстве.

Но эта не подошла.

Рагнхильд сделала несколько шагов в ее сторону.

При ее приближении собака издала угрожающий гортанный звук и забилась в угол. А затем зарычала – хвост поджат, уши прижаты к голове. Рагнхильд остановилась у входа в загон.

«Ее били, – поняла она. – Эта собака больше не доверяет людям».

Рагнхильд огляделась в поисках отверстия, через которое собака могла сюда проникнуть, ведь дверь была заперта. Тут увидела старый люк для навоза, открытый, но заваленный снегом. И на снегу следы когтей. Похоже, через него она и пробралась в сарай. Снег, который собака потом безуспешно пыталась раскопать, обрушился с крыши и заблокировал выход. Может, это ее обычное убежище, когда Хенри бывал особенно пьян? Снег вместо воды, мыши полевки вместо корма.

– Послушай, – обратилась к собаке Рагнхильд, – я добрая, с животными точно. – Сняла перчатку, присела на корточки, протянула руку к блестящему носу и позвала еще ласковее: – Вилла…

Но собака вскочила и укусила Рагнхильд за руку, а потом выбежала во двор через открытую дверь.

Рагнхильд выругалась. Крови на руке не было, боли она тоже не чувствовала. Ей стало стыдно. Загнать собаку в угол – это какой же дурой надо быть…

«Но я тебя понимаю, – мысленно обратилась к собаке Рагнхильд. – Я ведь и сама такая».

Она вышла во двор и прищурилась на слепящее солнце. Собака исчезла. Нужно срочно раздобыть что-нибудь вкусненькое. Что-нибудь такое, перед чем Вилла не сможет устоять; не обычный сухой корм.

Рагнхильд вспомнились три морозильные камеры в гостиной. Как это похоже на Хенри… Они, конечно, забиты лесной дичью и лосятиной – плата «приятелей» за то, что они охотились на его земле. Сам Хенри питался полуфабрикатами из магазина, потому что некому было готовить.

Рагнхильд вернулась в дом, прошла в гостиную и невольно вздрогнула при виде Хенри на диване. Как могла она забыть, что он лежит здесь мертвый? «Все-таки я и в самом деле немного странная», – подумала она.

Нужно срочно звонить в похоронное бюро. Но как они заберут его, если лед не держит? И Улле, с ним тоже давно пора связаться… Но сначала все-таки собака. Что, если она попытается убежать с острова и утонет в реке? Или задохнется в сугробе? Она такая слабая, что запросто может стать добычей воронов или других хищных птиц. Нет, Виллу нужно срочно найти и поймать.

Рагнхильд открыла морозильник. Допотопная модель; удивительно, как она вообще еще работает. Внутри наросло столько льда, что, кроме него, ничего не видно. Стенки покрывал толстый слой инея. Рагнхильд протянула руку, порылась и выудила пустую упаковку из-под рыбы в панировке, тоже очень старую. Далее пошли другие упаковки – из-под гамбургеров, фрикаделек, черничного пирога. Рагнхильд бросала их на пол. А когда вытащила бутылку из-под кетчупа, остановилась.

– Какого черта, Хенри?

Она повернулась к брату, как будто тот мог ответить. Похоже, Хенри использовал морозильную камеру как мусорное ведро. Рагнхильд заглянула вовнутрь. Тогда зачем он держал ее включенной?

Она сняла рукой иней и увидела клетчатую ткань, которая при ближайшем рассмотрении оказалась рукавом рубашки. Неужели Хенри и одежду хранил в морозилке? Может, был не в своем уме? Страдал под старость деменцией или белой горячкой?

Рука болела от холода, и Рагнхильд сунула ее под мышку, чтобы согреть. Потом положила пальцы в рот. Вспомнила о брошенной в сарае рукавице, пожалела.

Отошла в сторону, чтобы не загораживать свет потолочной лампы. Но в следующий момент поняла, что рыться в морозилке и дальше ей не придется. Потому что в рукаве была рука. Которая заканчивалась кистью со скрюченными пальцами.

Рагнхильд не закричала, не рухнула в обморок. Вынула пальцы изо рта и стала ждать приступ тошноты, который так и не случился. Успела ли она дотронуться до этой руки, прежде чем сунула в рот пальцы? Рагнхильд сплюнула на пол, потом еще и еще…

Набрала 112. Объяснила ситуацию. Что находится в доме на острове посреди Турнеэльвен с двумя трупами в одной комнате. Да, они всё поняли верно. Один мертвец на диване, другой в морозильной камере.

Рагнхильд и самой казалось подозрительным, как спокойно она об этом говорила. Должно быть, это прозвучало совершенно безумно, раз ей не поверили. Поэтому под конец, чтобы доказать, что она в своем уме, Рагнхильд выпалила следующее:

– Если будете звонить в полицию Кируны, попросите позвать Ребекку Мартинссон. Потому что тот, который лежит на диване, Хенри Пеккари, – ее дядя по матери. А я – ее тетя.

Сказала и тут же пожалела.

– Простите, – ответил диспетчер службы спасения, – я не расслышал, кого нужно позвать?

– Нет, никого… – спешно поправилась Рагнхильд. – Забудьте об этом.

Девочку Вирпи, конечно, придется известить. Но Рагнхильд действительно не желает иметь ничего общего с Ребеккой Мартинссон.

* * *

Окружной прокурор Ребекка Мартинссон стояла за своим письменным столом с регулируемой высотой, когда инспектор Томми Рантакюрё заглянул к ней в кабинет.

– Боже, какой тяжкий вздох, – улыбнулся он.

Ребекка улыбнулась в ответ. Она и не заметила, как вздохнула.

– Это возраст. Я становлюсь как моя бабушка. Она все время вздыхала – «когда, наконец, явится Господь и освободит меня из этого мира?»

Томми Рантакюрё рассмеялся и поставил на стол бумажный пакет.

– Послеобеденный кофе, – провозгласил он. – Сырные шарики, булочки с лакрицей и корицей. Лучшее лекарство от вздохов.

– В самом деле? Тогда Господу лучше не торопиться с моим освобождением.

– Не раньше чем через час, во всяком случае.

Ребекка сунула нос в пакет и с наслаждением втянула вкусный запах – специально для Томми. Два месяца назад от Томми съехала его девушка, и вся его забота оказалась направленной на коллег. Томми вообще был добрый, и Ребекка старалась платить ему тем же.

В группе его по-прежнему держали за младшего. Было что-то грустное в том, что Томми никак не может повзрослеть. Но с тех пор как девушка съехала, а Свен-Эрик вышел на пенсию, Томми стал бывать в прокуратуре чаще и задерживаться дольше. Не раз Ребекке приходилось выпроваживать его под благовидным предлогом вроде срочной работы.

– Ну как баланс?

Томми кивнул на кипу бумаг на столе.

Ребекка издала еще один вздох и воздела руки, взывая к высшим силам. Томми вздохнул еще громче, и оба рассмеялись шутке, которую сами только что придумали.

Начальник Ребекки Альф Бьёрнфут взял заблаговременно сэкономленный отпуск, добавил два месяца за свой счет и уехал на Аляску с дочерью. Ловить лосося и выслеживать в лесу медведей – отпуск мечты. Теперь обязанности начальника временно исполнял коллега Ребекки Карл фон Пост. В последний день работы Бьёрнфут зашел к Ребекке в кабинет и прилепил желтую бумажку на стенку с объявлениями – «Не ругаться!» Если это была шутка, то она имела под собой самые серьезные основания.

– Живите с Калле дружно, – напутствовал Ребекку Бьёрнфут. – Знаю, что ты его недолюбливаешь, но у Калле больше опыта, поэтому я вынужден оставить заместителем его, а не тебя. И я не хочу, чтобы мне звонили на Аляску и портили отпуск жалобами.

– Мне никогда не придет в голову звонить тебе и жаловаться, – возразила Ребекка. – А эту бумажку ты бы лучше повесил у него в кабинете.

– Знаю, – ответил Бьёрнфут. – Но Калле бумажками не убедишь, скорее раздразнишь. Поэтому я и прошу: если он придет ругаться с тобой, не поддавайся на провокации. Иначе он тут же кинется искать меня, а я буду в лесах, на Диком Западе. Так что давайте не доводить до этого, ладно?

С этими словами Бьёрнфут сжал одну руку в другой в знак того, что нужно держаться, и покинул здание.

Не успела входная дверь захлопнуться за его спиной, как фон Пост как исполняющий обязанности главного прокурора тут же завалил Ребекку работой. А именно – выложил на ее стол кипу всех завершенных предварительных расследований. Больше ста пятидесяти дел, большинство которых связаны с мошенничеством, кражами в магазинах и вождением в нетрезвом состоянии. Ребекке предоставлялось решать, кого из этих людей стоит преследовать в судебном порядке. «Подвести баланс» – так это называлось. Убийственно тоскливая и однообразная работа.

– Ну так что там с балансом? – Томми кивнул на кипу.

Ребекка сжала губы. Вот уже три недели как она прикована к этому столу, не готовая к такому одиночеству. Фон Пост не только возложил на нее баланс готовых полицейских расследований, но и забрал текущие дела. Якобы чтобы дать Ребекке возможность «сосредоточиться на балансе». И она не протестовала. Желтая бумажка Бьёрнфута, как божья заповедь, освещала ей путь.

И поскольку собственных расследований у Ребекки теперь не было, никто из полицейских не стучался к ней в кабинет обсудить дальнейшие шаги в рамках текущих следственных действий. И у нее тоже не было повода беспокоить полицейских своими прокурорскими директивами. Телефон молчал.

«Я должна быть благодарна Томми, – подумала Ребекка. – Ему одному есть до меня хоть какое-то дело. Почему мы всегда недооцениваем тех, кто действительно о нас заботится?»

– Скоро я буду плакать, – ответила она на вопрос Томми. – Начну с понедельника. Можете считать это мелким хулиганством.

– Хорошо для статистики. – Томми Рантакюрё кивнул.

«Для статистики фон Поста», – мысленно поправила она.

И не успела подумать о новом начальнике, как услышала его шаги по коридору. В следующую секунду в дверях возникла фигура фон Поста. Взъерошенная мальчишеская шевелюра, тщательно выглаженная рубашка и ни намека на живот.

– Привет, Томми. – Фон Пост по-приятельски похлопал инспектора по спине. – Как дела, Мартинссон?

Ребекка застыла на месте. В этом заключалось различие между ней и фон Постом, или людьми так называемого «высшего света». Он был как ведущий эстрадной программы, – одинаково приветлив со всеми, без различения врагов и союзников. Ей же с трудом давалось скрывать свои истинные чувства. Вот и сейчас мышцы шеи затвердели от напряжения, губы сжались. Ребекка не могла смотреть в глаза тем, кого недолюбливала, и ненавидела себя за это. Похоже, она неудачница от природы.

Карл фон Пост одарил ее самой великосветской из своих улыбок. Знал, что Ребекка терпеть его не может, и ничего не имел против этого. Его как будто даже позабавило, что она проигнорировала его вопрос.

– Что там с замороженными продуктами? – обратился он к Рантакюрё.

– Это ты про труп в морозильнике? Мы вызвали вертолет, который наконец смог приземлиться. Забрали и заморозку, и мертвого старика, который был в доме.