Тури нажал на спуск – и увидел, как винтовка упала, а черная фуражка с белым кантом взлетела в воздух. Мертвое тело осело и распласталось по каменистой земле. Попасть в цель из пистолета с такого расстояния было практически невозможно, но рука Гильяно словно проследовала за пулей и воткнула ее, как кинжал, сержанту в глаз.

Затарахтел автомат, но его очереди уходили вверх, чирикая, словно птички. А потом наступила тишина. Даже насекомые прервали свой неумолчный гул.

Гильяно откатился в кусты. Он видел, как лицо его врага превратилось в окровавленную маску, и это придало ему сил. Он не беспомощен. Снова попытался встать, и на этот раз ноги ему подчинились. Тури хотел бежать, но лишь одна нога шагала вперед, а вторая волочилась по земле, и это его удивило. В паху было тепло и липко, брюки намокли от крови, в глазах мутилось. Выбежав на прогалину, он испугался, что вернулся по кругу на то же самое место, и стал разворачиваться. Но тело его начало заваливаться – и не на землю, а в бесконечную багровую бездну, и он знал, что падает в нее навсегда.

* * *

На прогалине молодой патрульный снял палец со спускового крючка автомата, и чириканье прекратилось. Контрабандист поднялся с земли с толстой скруткой денег в руке и протянул их другому патрульному. Тот ткнул в него автоматом и сказал:

– Ты арестован.

Контрабандист ответил:

– Просто поделите это на двоих. А меня отпустите.

Полицейские переглянулись, потом посмотрели на сержанта. Он совершенно точно был мертв. Пуля размозжила глаз и глазницу; в ране пузырилась желтоватая жижа, в которую уже запустил свои усики геккон.

Контрабандист продолжал:

– Я проберусь через кусты и догоню его, он же ранен. Доставлю его вам, и вас объявят героями. Только отпустите.

Второй патрульный поднял удостоверение, которое Тури бросил на землю по приказу сержанта. Вслух прочитал: «Сальваторе Гильяно, город Монтелепре».

– Незачем его сейчас искать, – сказал другой. – Надо вернуться в казарму и отчитаться, это важнее.

– Трусы, – бросил контрабандист.

Он уже подумывал схватиться за свою лупару, но патрульные уставились на него с неприкрытой ненавистью. Он их оскорбил. За это оскорбление они заставили его погрузить труп сержанта на лошадь и довезти до казарм. А перед тем разоружили. Они так суетились, что оставалось лишь надеяться, что его не застрелят по ошибке, просто из-за нервозности. Вообще-то контрабандист не очень волновался. Он был хорошо знаком со старшиной Роккофино из Монтелепре. Они проворачивали кое-какие делишки, будут проворачивать и впредь.

Про Пишотту на время забыли. Но он слышал все, что они говорят, лежа в глубокой, заросшей травой ложбинке с ножом наготове. Аспану ждал, что они погонятся за Тури Гильяно, и собирался напасть на одного из патрульных и завладеть его оружием, перерезав ему глотку. Ярость, охватившая его, подавила страх смерти, и когда он услышал, как контрабандист предлагает притащить Тури к патрульным, лицо этого человека навеки запечатлелось у него в мозгу. Он почти жалел, что они ушли и оставили его одного на горном склоне. И сильно разозлился, когда его осла привязали последним к каравану мулов.

Однако Аспану знал, что Тури тяжело ранен и нуждается в помощи. Он обошел прогалину, заглянул за деревья, куда скрылся его товарищ. Тела его в зарослях не оказалось, и Пишотта побежал по тропинке в ту сторону, откуда они пришли.

По-прежнему никаких следов – пока он не забрался на гигантский гранитный валун, на вершине которого была небольшая выемка. В этой выемке Аспану заметил лужицу почти черной крови, а на другом краю валуна – цепочку ярко-красных капель. Он побежал дальше и, к своему удивлению, увидел тело Гильяно, распростертое поперек тропинки; в руке тот по-прежнему сжимал пистолет.

Аспану присел на колени, забрал пистолет и сунул себе за пояс. В этот момент глаза Тури Гильяно приоткрылись. В них горела неукротимая ненависть, но они смотрели мимо Аспану. Тот чуть не разрыдался от облегчения и попытался поднять Тури на ноги, но у него не хватило сил.

– Тури, попытайся встать, я тебе помогу, – сказал Пишотта.

Гильяно оперся руками о землю и приподнялся. Аспану подхватил его одной рукой; ладонь сразу стала мокрой и теплой. Он убрал руку и задрал на Тури рубашку, с ужасом увидев огромную зияющую дыру у него в боку. Прислонил Гильяно к дереву, сорвал собственную рубаху и затолкал ее в рану, чтобы унять кровь, а рукава обвязал вокруг талии. Потом обнял друга одной рукой за пояс, а второй, свободной, поднял левую руку Гильяно в воздух, для равновесия. Вдвоем они стали спускаться по тропинке осторожными неловкими шагами. Издалека казалось, будто они танцуют, двигаясь вниз с горы.

* * *

Вот так Тури Гильяно пропустил Фесту святой Розалии, от которой жители Монтелепре ожидали чуда для своего городка.

Пропустил соревнования стрелков, в которых непременно победил бы. Пропустил скачки на лошадях, на которых соперники лупили друг друга по головам дубинками и хлыстами. Пропустил розовые, желтые и зеленые фейерверки, залпы которых оставляли на звездном небе цветные следы.

Не попробовал чудесных конфет из марципановой массы в форме морковок, стеблей бамбука и красных помидоров, сладких до одури, и сахарных фигурок рыцарей и героев легенд – Роланда, Оливера и Карла Великого, – с мечами, утыканными алыми шариками пастилок и изумрудными кусочками засахаренных фруктов, которые дети растащили по домам, чтобы доесть перед сном. Праздник в честь помолвки сестры прошел дома без него.

Спаривание осла с Чудесной мулицей не дало результатов. Потомства не появилось. Жители Монтелепре были разочарованы. Лишь годы спустя они поняли, что Феста все-таки явила чудо – в лице юноши, ведшего в поводу осла.

Глава 5

Аббат совершал вечерний обход францисканского монастыря, напоминая нерадивым монахам о необходимости зарабатывать хлеб насущный. Он проверил, как обстоят дела в мастерской по изготовлению святых мощей, навестил пекарню, где выпекали громадные батоны хлеба с хрустящей корочкой для окрестных деревень. Проинспектировал огород, осмотрел бамбуковые корзины, до краев наполненные оливками, томатами и виноградом, выискивая изъяны на шелковистой кожице плодов. Его монахи трудились, как эльфы в сказках – разве что не были так же веселы. Вообще, они казались довольно мрачными, но никто и не говорил, что для служения Господу необходимо веселье. Аббат вытащил из-под сутаны длинную черную сигару и еще раз обошел монастырский двор, чтобы нагулять аппетит.

Тут-то он и увидел, как Аспану Пишотта втаскивает Тури Гильяно в ворота монастыря. Привратник попытался их отогнать, но Пишотта приставил пистолет к его голове с тонзурой, и тот упал на колени, вознося Богу предсмертную молитву. Аспану уронил окровавленное, почти безжизненное тело Гильяно к ногам аббата.

Тот был высоким худым мужчиной с подвижным обезьяним лицом, состоящим словно из одних костей, носом-пуговкой и любопытными карими глазками. В свои семьдесят лет он не утратил ни физической силы, ни остроты ума и хитрости, которые очень выручали его во времена Муссолини, когда аббат, по поручению мафии, писал витиеватые письма с требованием выкупа родственникам жертв похищения.

Хотя всем, от простых крестьян до местных властей, было известно, что его монастырь стал штаб-квартирой контрабандистов и торговцев с черного рынка, в подпольную деятельность аббата тут не вмешивались, уважая его священнический сан и признавая, что за духовное руководство он заслуживает некоторого материального поощрения.

Потому-то аббат Манфреди и не удивился, увидев двоих деревенских прохвостов, которые, все в крови, вломились в священную обитель святого Франциска. Собственно, он отлично знал Гаспара Пишотту. Тот помогал ему в кое-каких контрабандистских операциях. Оба обладали изворотливостью, которую находили довольно неожиданной – один у мужчины, столь пожилого и религиозного, второй у юноши, столь молодого и неверующего.

Аббат успокоил монаха-привратника, а потом сказал Пишотте:

– Итак, дражайший Аспану, во что ты ввязался на этот раз?

Пишотта потуже затянул рубашку на ране Гильяно. Аббата удивила скорбь в его глазах; он не предполагал, что парнишка способен на подобные проявления чувств.

Снова глянув на кровоточащую рану, Пишотта решил, что его друг вот-вот умрет. И как он сообщит эту новость отцу и матери Тури? Горе Марии Ломбардо пугало его. Но сейчас ему предстояло разыграть очень важную карту и как-то убедить аббата предоставить Гильяно убежище в монастыре.

Он поглядел священнику прямо в глаза. Ему хотелось внушить тому, что прямой угрозы они не представляют, но в то же время дать понять, что с отказом он приобретет заклятого врага.

– Это мой двоюродный брат и лучший друг, Сальваторе Гильяно, – начал Пишотта. – Как видите, ему не повезло; национальная полиция вот-вот бросится разыскивать его по горам. И меня тоже. Вы – наша единственная надежда. Умоляю, спрячьте нас и пошлите за врачом. Сделайте это ради меня, и я стану вашим другом навеки.

Слово «друг» он особенно подчеркнул.

Ничто из этого не ускользнуло от аббата, который прекрасно все понял. Он слыхал про юного Гильяно – храброго парня, которого уважали в Монтелепре, великолепного стрелка и охотника, взрослого не по годам. Даже «Друзья друзей» присматривались к нему в качестве возможного кандидата. Сам великий дон Кроче, во время делового и дружеского визита в монастырь, упомянул в беседе с аббатом имя Тури – как человека, на которого стоит обратить внимание.

Однако, глядя на Гильяно, лежавшего без сознания, аббат пришел к выводу, что этому парню нужна скорее могила, а не укрытие, и священник для отпевания вместо врача. Выполняя просьбу Пишотты, он ничем не рисковал – предоставление убежища трупу не считалось преступлением даже на Сицилии. Однако не хотел, чтобы Пишотта понял, что его услуга ничего не стоит.

– И почему вас ищут? – спросил он.

Пишотта заколебался. Если аббат узнает, что убит полицейский, то может отказать им в укрытии. Но если он не подготовится к обыску, без которого наверняка не обойдется, то может растеряться и выдать их. Пишотта решил сказать правду. И быстро все выложил.

Аббат опустил глаза долу, словно в печали от того, что еще одна душа отправится прямиком в ад, а заодно поближе рассмотрел безжизненное тело Гильяно. Кровь насквозь пропитала рубашку, которой его перевязали. Возможно, парень умрет, пока они будут говорить, и проблема решится сама собой.

Как монах-францисканец аббат был исполнен христианского милосердия, однако в эти суровые времена ему приходилось считаться также с практическими и материальными последствиями своих благих дел. Если он предоставит укрытие и парень умрет, это будет ему на руку. Власти получат труп, а семья навечно окажется у него в долгу. Если Гильяно поправится, его благодарность принесет еще более щедрые плоды. Юноша, который смог, будучи тяжело ранен, застрелить патрульного из пистолета, – очень многообещающий должник.