Вообще, Кобу, судя по всему, тянуло к малолеткам. Первой жене, рано умершей от чахотки Като, было, кажется, семнадцать, когда он ее обрюхатил. А потом женился. От нее у него был старший сын Яков. Вторую он полюбил, когда ей было шестнадцать. Хотя… Была и другая женщина, на которой он в свое время хотел жениться, – Стефания Леандровна Петровская, дочь дворянина из Херсонской губернии. В 1910 году он познакомился с ней в ссылке. И даже подписывал свои статьи псевдонимом «К. Стефин». Сидя в тюрьме, он тогда подал прошение, чтобы ему разрешили вступить с этой Стефанией в брак. Ему разрешили. И отправили в новую ссылку. А она за ним уже не поехала. Не захотела разделить судьбу любимого. Не то что те жены декабристов. А потом исчезла с горизонта совсем… А жаль. Может, по-другому сложилась бы и судьба самого Джугашвили. Красивая была женщина. Гордая. С такими ему было не по пути. Да и что он собой тогда представлял? Что он мог дать женщинам, состоявшимся с точки зрения обывателя? Кто он был? Бандит. Бродяга. Нищий. Отброс общества. Одно слово – революционер.

Все его прошлое было окутано тайной. Отец Сосо, Виссарион Иванович Джугашвили, был сапожником и пьяницей. Он умер от удара ножом в пьяной драке в кабаке в 1890 году. Но кое-какие записи самого Сталина говорили, что на самом деле папаша скончался 12 августа 1909 года.

Такими же загадками сопровождалось рождение вождя. Во всех своих анкетах начиная с двадцатых годов он писал, что родился 21 декабря 1879 года. Но сам Лаврентий Павлович видел выписку из метрической книги, в которой черным по белому было написано, что Иосиф родился 6 декабря 1878 года. Зачем надо было убавлять себе целый год? И путать не только год, но и день рождения?

Знающие люди объясняли, что, поменяв дату рождения, Хозяин пытался поменять и судьбу. Мол, восточные календари со знаками зодиака обещают совсем разную жизнь людям, родившимся в разные дни и годы. Может, это было связано с мистикой. В молодые годы Коба активно дружил с известным эзотериком Гурджиевым. Теперь, когда вся страна прочно стояла на фундаменте марксизма-ленинизма, за такие воспоминания могло не поздоровиться… Даже ему. Поэтому вопрос о происхождении и родословной Иосифа Виссарионовича лучше было никому не задавать.

Тем более что болтали бог весть что. Якобы он побочный сын. Но чей? Кто говорил – купца, кто – начальника городской полиции… Кто – самого императора Александра III. Ходила версия, что Коба – сын знаменитого путешественника Пржевальского… Н-да! Вот бред-то!

Кто бы ни был его папашей – это было не важно. Коба делал себя сам.

На фотографии группы учащихся Горийского православного духовного училища Сосо Джугашвили стоит в самом центре. В верхнем ряду. Хотя по росту он самый маленький. Уже одно это характеризует его как личность. И в драках он был тоже самый ловкий, хотя у него после того, как он попал в двенадцать лет под фаэтон, развилась атрофия плечевого и локтевого суставов левой руки вследствие ушиба…

А какие стихи писал семинарист Иосиф Джугашвили! Такие, что их печатали и в газетах, и в литературном журнале. Мало того, в 1907 году одно из его стихотворений вошло в «Сборник лучших образцов грузинской словесности». А 1907-й – это вам не 1917-й и уж, конечно, не 1937-й. Тогда все было настоящим. И поэтическое признание тоже.

А дальше – тюрьмы, ссылки. И побеги. В бакинской тюрьме его чуть не убил уголовник, знаменитый киллер Минади Кязым. Спас его соратник Расул-заде.

В эти годы бывший «благочестивый Иосиф» взял себе, если по-благородному, псевдоним, а если по-уголовному, то «погоняло», кликуху. Назвал себя Кобой, именем благородного разбойника-мстителя из романа некоего Казбеги с символическим названием «Отцеубийца».

Тогда Джугашвили стал «боевиком партии». И был, что называется, «и чтец, и жнец, и на дуде игрец» – являлся пропагандистом, организатором забастовок, создателем типографий. Формировал боевые дружины, доставал деньги на партийные нужды, организовывал вооруженные грабежи (экспроприации).

Убивал ли он людей? Кто его знает! Но то, что он никогда не боялся крови, – факт. Эта история с тифлисским «эксом». Темная история. Вроде все организовал друг детства Джугашвили Тер-Петросян. Убили троих конвойных. Ранили более пятидесяти человек прямо в центре Тбилиси. Ограбили на двести пятьдесят тысяч рублей. И хотя не было найдено никаких документальных подтверждений, что Коба участвовал в этом деле, из партии его все-таки исключили. Местный комитет установил его причастность. Правда, ЦК, находившийся за границей, это решение не подтвердил. Что называется, замотал.

Тогда Сталину, который был профессиональным революционером и жил на содержании партии, пришлось туго. И все потому, что он проигнорировал решение Пятого съезда, запретившего грабить и убивать. Где об этом прочитаешь? Уже нигде!..

Да и сама история партии большевиков во многом была искажена. Не поймешь, где правда, где полуправда, а где полная чушь. В сознании масс все отложилось так: Ленин создал партию, размежевался с меньшевиками и повел ее от победы к победе. Ему же, Лаврентию Берии, не понаслышке известна совсем другая версия появления РСДРП(б).

Пару лет тому назад он нащупал тонкое место в душевной организации вождя и воспользовался этим обстоятельством. Проблема была в неудовлетворенном тщеславии. Все эти старые, дореволюционные большевики чрезвычайно гордились своей биографией, своим вкладом в подготовку Октябрьского переворота. И считали, что Джугашвили – это малозначительная фигура на их фоне.

И тогда он, Лаврентий Берия, сделал, что называется, «ход конем», или, лучше сказать, «проход пешки в ферзи».

Он предложил свою трактовку истории большевистских организаций в Закавказье и выступил с нею на собрании Тбилисского партактива в июле 1935 года. Его концепция заключалась в том, что именно молодой двадцатилетний Сталин возглавлял всю грузинскую социал-демократию, руководил ее работой.

И он попал прямо в точку. Изданная им книга понравилась Сталину, имела ошеломляющий успех… Его идея о том, что в мире было два центра большевизма – эмигрантский, возглавляемый Лениным, и внутрироссийский, где главным был Сталин, – получила безоговорочное одобрение. И вошла в «Краткий курс истории ВКП(б)». Берия тут же был признан видным специалистом по истории партии.

Естественно, никаким историком он не был. И доклад этот написали за него другие люди. Но по ходу этой работы они немало рассказали Лаврентию Павловичу о якобы подлинной истории возникновения РСДРП.

По их версии, никакой особой роли ни Ульянова, ни Плеханова в этом не было вовсе. Партию основали совсем другие люди. А если быть точным, то это Борис Львович Эйдельман, Натан Абрамович Видорчик, Абрам Яковлевич Мутник, Шмуел Шнеерович Кац, Павел Лукич Тучанский, Александр Алексеевич Банковский, Адам Казимирович Петрусевич, Аарон Иосифович Кремер. Причем трое из них, Мутник, Тучанский и Кремер, были членами Бунда, Еврейской национальной рабочей партии, куда принимали только своих. Бунд участвовал в организации РСДРП финансово. И вошел в ее состав в качестве коллективного члена. Выходило, что ни одного настоящего пролетария среди основателей ее не было.

Для чего бундовцы ее активно продвигали? Скорее всего, для того, чтобы расширить свою социальную базу. Чтобы можно было говорить массам – у нас не только еврейская основа. Ведь в 1905 году в Бунде было более 35 тысяч членов, а в РСДРП всего восемь.

Потом между членами – соучредителями партии началась борьба за власть. И бундовцы то входили, то выходили из РСДРП, но во всяком случае к семнадцатому году, к моменту Октябрьского переворота, они составляли подавляющее большинство.

А Ленин? Ленину они активно не нравились. И он с ними то боролся, то сливался во взаимных объятиях. Ну а когда грянул судьбоносный семнадцатый год, то тут численный перевес и сказался. В Советском правительстве во главе с Ульяновым русских было всего двое. Во ВЦИК, исполкоме Советов, – шестеро. Из шестидесяти одного человека. В военном комиссариате (глава Троцкий – Лейба Давидович Бронштейн) – ни одного. В ВЧК (поляк Дзержинский) – двое.

Конечно, подлинная история такой партии тщательно скрывалась. Как скрывалось, на чьи деньги была сделана революция и как большевики щедро рассчитались со своими немецкими и американскими спонсорами. (Немцам они отдали территории и репарации. Американцам – золотой запас Российской империи.)

В таких размышлениях пребывал Лаврентий Павлович почти всю дорогу до дачи. «Хотя… – нарком оборвал свои несвоевременные мысли, – ни к чему это. Тем более что у старых коммунистов все шкафы, так сказать, «скелетами» забиты. Сейчас наступают новые времена. И старых большевиков истребляют, как зловредных насекомых. Надо соответствовать новым веяниям…»

* * *

С такими благонамеренными мыслями он и шагнул за порог передней загородного дома вождя. Снял пальто, аккуратно повесил его на вешалку для гостей и прошел прямо в большой зал.

Здесь его встретил человек и, ни слова не говоря, провел в малую столовую, где Джугашвили любил работать.

Святой Иосиф, одетый в зеленый френч с отложным воротником и в брюки, заправленные в мягкие кавказские сапоги, был уже здесь. Весь такой домашний. Ну прямо усатый кот-мурлыка. Сама любезность. Встретил, поздоровался за руку.

Вот только глаза! Глаза были желтоватые, пронизывающие. Зрачки, как у тигра. Нет, скорее не как у тигра, а как у барса. И не котик это был вовсе, а затаившийся перед прыжком барс.

Он, Лаврентий Берия, в своих круглых очках, за которыми скрывались немигающие змеиные глаза, выглядел эдакой коброй.

– Ну что, Лаврентий? Сочинил записку? – прямо в лоб с некоторой долей издевки в голосе и легким кавказским акцентом спросил Джугашвили.

– Вот! – Лаврентий Павлович положил на стол коричневую папку. – Я хочу отметить, что это клевета…

– Ты не кипятись! Давай я почитаю!

И, взяв в руки красный карандаш, Иосиф Виссарионович начал штудировать скорбный совместный труд Меркулова и Берии, а Лаврентий Павлович в это время сидел как на иголках за другим концом стола и тоскливо смотрел в обитый карельской березой потолок.

Никто не мог бы угадать, о чем в этот момент думал «отец народов», какие мысли и эмоции скрывал этот покатый, закрытый густыми черными жесткими волосами лоб.

Хозяин оторвался от папки и сказал:

– Значит, говоришь, что ты не служил в мусаватистской контрразведке, а только работал по заданию партии в молодежной азербайджанской организации «Гуммет»?

– Да, так! Да!

– Поверим. Папочку-то я оставлю у себя. Пусть полежит. А ты мне вот что скажи, Лаврентий. По поводу «Интуриста». Ты предлагаешь «Интурист» передать из НКВД обратно в Наркомат внешней торговли. Тут ты хорошо мыслишь. Правильно! Ведь если наши противники узнают, что он числится за «внутренними делами», то начнут этот факт использовать. Травить в прессе.

Лаврентий Павлович понял, что гроза миновала. Сталин принял к сведению его объяснение и не хотел больше говорить об этом деле. Облегченно выдохнув, Берия стал добавлять от себя:

– Будут мешать работе. Называть их филиалами НКВД… Затруднят работу…

Потом разговор зашел об обстановке в наркомате. О том, что погранохрану надо ставить по-новому. Что нужна оперативная связь. Люди нужны. Новые кадры. Вооружение…

И пошли вопросы. Вопросы. Детали…

Он уехал с Ближней дачи уже под вечер. И только тогда почувствовал, что напряжение окончательно рассеялось, когда за его машиной захлопнулись зеленые ворота.

«В этот раз пронесло. Но документы остались у него. Значит, в любое время он может достать их из архива и пустить в ход. Впрочем, на таком крючке нахожусь не я один. Наверняка на каждого у Кобы есть немалый компромат. Так людьми проще управлять. А в случае чего и избавляться от них.

Есть у меня еще одна загвоздка, связанная с этой книгой по истории партии. Соавторы мои разболтались о том, что это якобы не я ее написал. И надо с этим делом разобраться немедленно. А то ведь если дойдет до вождя, то он может принять какое-нибудь другое решение. С волками жить – по-волчьи выть!»

* * *

Машина въехала во внутренний двор здания на Лубянке. И, озабоченный новой проблемой, Лаврентий Павлович быстро поднялся к себе в кабинет. Зажег свет, сел в кресло, задумался на минуту. Поднял трубку.

Зашел Людвигов.

– Позови Кобулова! – резко скомандовал он.

Через минуту (как будто ждал) появился грузный Богдан Кобулов.

– Слушай! Надо срочно закрыть это дело!

– Какое?

– То, что касается болтовни, будто это не я написал книгу.

Кобулов схватил на лету:

– Разрешите доложить, как обстоят дела сейчас.

– Докладывай! – недовольно сказал Берия. И, откинувшись в кресле, приготовился слушать своего «вассала».