Аэростаты. Первая кровь (страница 2)

Страница 2

– Это совсем другое. Мне это интересно.

– Можно прочесть роман, который вас заинтересует.

Он недоуменно посмотрел на меня, давая понять, что таких романов не бывает.

– Какие книги вы проходили в средней школе?

Изумленное лицо, словно он не уловил суть вопроса.

Я сформулировала иначе:

– Вы помните, какие книги были в списке обязательного чтения?

– Обязательного чтения? Да они никогда не посмели бы!

Лексикон главаря мафии меня позабавил.

– Значит, за всю жизнь вы не прочли ни одного романа целиком?

– Ни даже частично. И что, я должен читать это? – выдохнул он, указывая на “Красное и черное”.

– Естественно. Это прекрасная классика, в самый раз для вашего возраста.

– И как мне это одолеть?

– Рецептов нет. Надо просто начать читать, и все.

– А вы на что?

– Вы ожидали, что я прочту это за вас?

– Вы ведь уже читали эту книгу, правда? Почему бы вам не пересказать ее мне?

– Потому что пересказ не заменит вам чтения. И хорошо, что не заменит. Это же такое удовольствие читать Стендаля!

В его взгляде я прочла, что у меня не все в порядке с мозгами.

Урок длился слишком недолго. Я немножко потянула время.

– Вас зовут Пий, очень красивое имя. Вы первый человек с таким именем, которого я встречаю.

– Я бы предпочел без и краткого на конце.

– Любите математику?

– Обожаю. Это хотя бы умно.

Я проигнорировала наезд.

– Занятно, имя Пия еще встречается, а мужская форма – нет. Наверно, из-за последнего римского папы, которого так звали.

– Вы о чем? – спросил он с презрением, которое я как бы не заметила.

– Пий Двенадцатый – это вам ни о чем не говорит? Он был папой во время Второй мировой войны. И не только не протестовал против Холокоста, но чуть ли не одобрял его.

– Меня назвали не в честь этого типа.

– Догадываюсь. Пий – значит “благочестивый”. Вы молитесь?

– Посмотрите на меня хорошенько!

Я встала.

– На сегодня достаточно, – сказала я. – К следующему разу прочтите, пожалуйста, “Красное и черное” до конца.

– Мне на это понадобится несколько недель! – воскликнул он.

– Ваш отец хочет, чтобы я приходила каждый день. Теоретически вам надлежало бы прочесть это к завтрашнему занятию. Не вижу тут ничего невозможного.

– Погодите! – запротестовал он. – Я в жизни не прочел ни одной книжки, и вы хотите, чтобы я осилил такой кирпич до завтра?

Возражение показалось мне логичным.

– Хорошо, я приду послезавтра. До свидания.

Я оставила его в подавленном состоянии, он со мной даже не попрощался.

Отец перехватил меня в вестибюле:

– Браво! Вы здорово держались! Наглость этого мальчишки меня бесит.

– Вы подслушивали?

– Разумеется. Большое зеркало в гостиной – одностороннее. Я все вижу и слышу из своего кабинета.

– Это неприятно.

– Я делаю это, чтобы вас защитить.

– Я не чувствую себя в опасности. Ваш сын против насилия, вы же слышали.

– Мне хотелось посмотреть, как вы за него возьметесь. Теперь я вам полностью доверяю. Единственное, с чем я не согласен: вам не следовало уступать насчет Стендаля. Надо было, чтобы он прочел его к завтрашнему дню.

– Пий за всю свою жизнь еще не прочел ни одной книги, а вы хотите, чтобы он проглотил “Красное и черное” за день? Его довод показался мне убедительным, и я не жалею, что уступила. Иначе у него может навсегда выработаться отвращение к чтению.

– С этим мальчиком нужна твердость.

– Вы не находите, что я ее проявила?

– Да, вполне.

– Он знает, что вы подслушиваете и подглядываете?

– Нет, конечно.

– По правде говоря, я бы предпочла, чтобы в дальнейшем это не повторялось.

Моя дерзость ошеломила меня саму и явно очень не понравилась отцу моего подопечного. Он ничего не ответил. Я поняла, что он намерен и впредь поступать, как ему заблагорассудится. Он проводил меня к выходу и назначил следующую встречу на послезавтра.

Повернув за угол, я вскрыла конверт и пересчитала купюры. “Серьезно человек подошел к делу!” – подумала я, ликуя.

Вечером я не могла отделаться от странного ощущения, которое вызвали у меня эти двое. Мне было сложно его проанализировать.

Я старалась не принимать в расчет весьма нетривиальную информацию, которую сообщил мне Пий о своей прошлой жизни. Но и без этого они оба, и отец и сын, каждый на свой лад, были в высшей степени загадочными персонажами.

Манеры Грегуара Руссера были до крайности неприятными; то, что он позволил себе без предупреждения шпионить за нами во время урока, меня возмутило. Вдобавок что-то отталкивало меня в нем самом, но я не могла определить это словами.

В мои обязанности входило заниматься не с отцом, а с сыном. Я сочувствовала ему. Понимала, как ему трудно. Шестнадцать лет – само по себе испытание, и еще какое, а уж тем более когда ты прибыл с Каймановых островов в Брюссель, город, чье гостеприимство вечно преувеличивают. За всю жизнь он не прочел ни одной книги! Винить в этом школьное образование казалось мне упрощением. Разве родители не могли его к этому подтолкнуть? И почему папаша, который хотел, чтобы сын прочел “Красное и черное” за одну ночь, не догадался за шестнадцать лет приобщить его к радостям чтения?

Я была всего на три года старше Пия, и у меня это произошло совершенно естественно. Мама читала мне сказки Перро, сидя у моей кровати, и подразумевалось, что со временем я сама освою эти колдовские письмена. С восьми лет я пристрастилась к погружениям в волшебный мир разных чудодеев – Гектора Мало, Жюля Верна и графини де Сегюр. Путь был открыт, школе оставалось лишь двигаться в том же направлении.

“Сейчас он, видимо, как раз читает”, – сказала я себе, думая о Пие. На каком он месте? Отождествляет себя с Жюльеном или презирает его? Он так явно не в ладу с самим собой! Обычное дело, кризис переходного возраста, или что-то другое?

Внешне он не красавец, но при этом совсем не урод, просто худой и нескладный, как все подростки. Похож ли он на отца? Мне показалось, что нет. Судя по некоторым признакам, отца он не любил. Тут я его понимала!

Через день Пий встретил меня с подчеркнутой вежливостью, которую демонстрировал в отсутствие отца. Я села на диван и указала ему место рядом с собой.

– Вы прочли “Красное и черное” до конца?

– Да.

– Ну и как?

– Я прочел. Вы ведь этого от меня требовали?

– Да. И что вы думаете?

– А я должен еще что-то думать?

– Как же иначе.

– Что вы называете словом “думать”?

– Вам понравилась книга?

– Нет! Нет, конечно!

– Почему конечно?

– Потому что я мог бы потратить это время на кучу более стоящих вещей.

– Например?

– Да хоть на математику.

– Согласитесь, что это не есть фундаментальная причина, позволяющая считать книгу плохой.

– Вы хотите фундаментальную причину? Так бы и говорили. Я считаю книгу плохой, потому что это литература для девчонок.

– Жюльен Сорель не девчонка, и Стендаль тоже.

– Сразу чувствуется, что эта история адресована девушкам. Стендаль хотел, чтобы читательницы влюбились в Жюльена Сореля.

– Да будет вам известно, что и многие читатели влюблялись в Жюльена.

– Разумеется. Пидоры.

– Не только.

– Я, во всяком случае, – нет. Мне этот тип отвратителен.

– Попробуйте обосновать свое отношение.

– Он противный!

– Понимаю вашу точку зрения.

– Вы думали, книга мне понравится?

– Я ничего не думала.

– А вам она нравится?

– Это одна из моих самых любимых книг.

– Значит, вам нравится и Жюльен?

– Не уверена. Любить роман не значит обязательно любить его персонажей.

– Вам нравится сама история?

– Да.

– Как она может вам нравиться? История про непомерные амбиции, что само по себе ничтожно, и вдобавок амбиции эти рушатся по совершенно нелепой причине.

– Вы выносите моральную оценку. Любовь к книге тут ни при чем.

– А что при чем в конечном счете?

– Удовольствие, которое мы получаем от чтения.

– Я никогда не смогу получать удовольствие от чтения.

– Вы пока не знаете. Эта книга удовольствия вам не доставила. Возможно, другая доставит.

– Какая?

– Не знаю. Найдем.

Внезапно, повинуясь интуиции, я взяла книгу Стендаля, лежавшую на низком столике, открыла ее наугад и протянула Пию:

– Почитайте вслух.

– Я же сказал, мне книга не нравится! – возмутился он.

– Не в этом дело.

Он сердито вздохнул и повиновался. Из протеста он нарочно тараторил, читал механически, без всякого выражения.

– Очень хорошо, – остановила его я.

– Ну и что вам это дало? – спросил он.

Я не ответила и поднялась, чтобы осмотреть книжные полки.

– Тут столько книг, и у вас ни разу не возникло желания в них заглянуть?

– Чистая показуха. Моя мать наверняка тоже их не читала. А отец – поди знай.

– Почему бы их не спросить?

Он хмыкнул.

Я наткнулась на “Илиаду”. Взяла ее и вернулась на диван.

– Вот ваше следующее чтение.

– Это что?

– Гомер. Вы никогда о нем не слыхали?

– Что-то старое?

– Это еще слабо сказано. Вы говорили, что увлекаетесь оружием. Это про войну.

– Сколько времени вы мне даете на чтение?

– Трудно определить точно. Позвоните, когда дочитаете.

Он посмотрел на меня как на конченую кретинку. По его глазам я ясно увидела, что пронеслось у него в голове: “Я ведь могу не позвонить тебе никогда, дура несчастная!” Я понимала это, но решила, что стоит рискнуть.

Выходя, я, как и опасалась, столкнулась с отцом, который затащил меня к себе в кабинет и высказался без церемоний.

– Можно узнать, что за игру вы затеяли? – спросил он.

Я, не растерявшись, ответила:

– Вы слышали, как ваш сын читал вслух?

Он задумался.

– Вы заметили прогресс? Он вообще ни разу не запнулся. И не переставлял местами слоги.

– Он очень плохо читал, бубнил как пономарь!

– Вы поручили мне избавить вашего сына от дислексии, а не обучать его художественному чтению.

– Да, вы правы. Но сколько времени у него уйдет на то, чтобы прочесть “Илиаду”? Он посмеется над вами!

– А мы посмотрим. По нашему договору я должна помочь Пию по языку и литературе, и я вижу, что у меня это получается. Кроме того, повторяю: я бы предпочла, чтобы за мной не наблюдали во время занятий.

Грегуар Руссер вручил мне гонорар. Я откланялась.

“Илиада” – на что я рассчитывала? Взяла и пошла ва-банк.

“Ну это хоть не похоже на «Красное и черное»”, – думала я.

Я перечитала у себя в комнате начало “Илиады”, которое с благоговейным трепетом переводила на занятиях по древнегреческому в пятнадцать лет. “Вряд ли можно надеяться, что это произведет на Пия такое же впечатление!”

Как зачарованная, я стала читать дальше. Довольно скоро я сообразила, что мальчишка, вероятно, читает сейчас те же строки, и вдруг так разволновалась, что бросила чтение.

“В конце концов, меня наняли, чтобы справиться с его дислексией, и дело уже почти сделано”, – говорила я себе. Понадобилось всего лишь заставить его прочесть книгу целиком. Меня вдруг охватила ярость при мысли, что никто до сих пор не посоветовал ему столь очевидный способ. Как можно научиться читать, иначе как читая? Хоть бейся головой об стенку, ничего не получится.