– Надеюсь, что вы все будете любезны с мисс Кру, – продолжала мисс Минчин. – Она приехала к нам издалека, из Индии. Когда уроки кончатся, вы можете познакомиться с ней.

Девочки церемонно присели, Сара сделала то же, а потом все уселись и снова переглянулись.

– Сара, – сказала мисс Минчин таким строгим, наставническим тоном, каким обыкновенно говорила в классе, – подойдите ко мне.

Она взяла с кафедры книгу и стала перелистывать её. Сара подошла к ней.

– Отец ваш нанял вам французскую горничную, – сказала мисс Минчин. – Он, без сомнения, сделал это для того, чтобы вы поскорее научились французскому языку.

Саре стало немножко неловко.

– Мне кажется, – нерешительно проговорила она, – он нанял её, думая, что она будет приятна мне.

– Вас, как видно, чересчур баловали, – сказала мисс Минчин с довольно кислой улыбкой, – и потому вы воображаете, что решительно всё делается только для вашего удовольствия. А по-моему, ваш отец желал, чтобы вы хорошенько изучили французский язык.

Если бы Сара была постарше или не так боялась показаться невежливой, она объяснилась бы в нескольких словах. Но теперь только яркий румянец вспыхнул у неё на щеках. Мисс Минчин была очень строгая и величественная особа. Она, по-видимому, была вполне убеждена, что Сара не имеет никакого понятия о французском языке, и девочке казалось неловким разуверять её. На самом деле Сара знала его – знала с тех пор, как помнила себя. Её отец часто говорил с ней по-французски, когда она была совсем маленькая. Её мать была француженка, и капитан Кру любил этот язык. Таким образом, Сара часто слышала его и знала, как свой родной.

– Я никогда… никогда не училась по-французски, – застенчиво начала она, делая попытку объясниться, – но… но…

Сама мисс Минчин не умела говорить по-французски, но старательно скрывала от всех это неприятное обстоятельство. И теперь, опасаясь каких-нибудь щекотливых вопросов со стороны новой воспитанницы, она поспешила прекратить разговор.

– Довольно, – резко сказала она. – Если вы не учились, то начните сегодня же. Учитель французского языка, господин Дюфарж, придёт через несколько минут. Возьмите эту книгу и займитесь до его прихода.

Щёки Сары пылали. Она пошла назад, на своё место, и, открыв книгу, серьёзно взглянула на первую страницу. Если бы она улыбнулась, это было бы грубо; поэтому и не улыбалась. А между тем ей было смешно учить, что «le père» значит «отец», а «la mère» – «мать».

Мисс Минчин проницательно взглянула на Сару.

– Вы как будто недовольны, Сара, – заметила она. – Очень жаль, что вам не хочется учиться французскому.

– Я люблю французский язык, – сказала Сара, делая ещё одну попытку объясниться, – но…

– Вы не должны говорить «но», когда вам дают какое-нибудь задание, – остановила её мисс Минчин. – Читайте свою книгу.

Сара опустила глаза на книгу и опять не улыбнулась, прочитав, что «le fils» значит «сын», a «le frère» – «брат».

«Когда придёт господин Дюфарж, – подумала она, – я объясню ему всё».

Он пришёл через несколько минут. Это был красивый средних лет француз с умным лицом. Он с любопытством взглянул на Сару, которая добросовестно читала французские диалоги.

– Это новая ученица, madame? – спросил он мисс Минчин. – Она будет заниматься со мной?

– Её отец, капитан Кру, очень желал, чтобы она училась французскому, – ответила мисс Минчин, – но боюсь, что у неё какое-то ребяческое предубеждение против французского языка. Ей, по-видимому, не хочется учиться ему.

– Мне это очень неприятно, made-moiselle, – добродушно сказал француз, обратившись к Cape. – Когда мы начнём заниматься, мне, может быть, удастся доказать вам, что это очень хороший язык.

Сара встала со своего места. Она уже начинала приходить в отчаяние от неловкого положения, в котором очутилась, и с умоляющим видом взглянула на Дюфаржа своими большими зеленовато-серыми глазами. И, спеша поскорее объяснить ему всё, она очень мило и совершенно свободно заговорила по-французски. Madame не поняла её. Французскому языку она действительно не училась по книгам, но её папа и другие часто говорили с ней по-французски и она может читать и писать так же легко по-французски, как по-английски. Её мама, которая умерла, когда она родилась, была француженка, и папа любит её язык, а потому и она сама любит его. Она будет рада учить всё, что задаст ей monsieur. А слова в этой книге она знает – она старалась объяснить это madame.

Когда Сара заговорила, мисс Минчин, вздрогнув всем телом, почти с негодованием взглянула на неё сквозь очки и не спускала с неё глаз до тех пор, пока она не кончила.

Радостная улыбка показалась на лице Дюфаржа. Слушая этот звонкий детский голос, говоривший так свободно на его родном языке, он почувствовал, как будто снова очутился у себя на родине, которая, как иногда казалось ему в туманные, пасмурные дни, была далеко-далеко от Лондона, совсем на другом конце света. Когда Сара кончила, он почти с нежностью взглянул на неё и, взяв у неё книгу диалогов, обратился к мисс Минчин.

– Не многому могу я научить её, madame, – сказал он. – Она не училась по-французски – она француженка. У неё прелестный выговор.

– Вам следовало предупредить меня! – воскликнула мисс Минчин, обернувшись к Саре.

– Я… я старалась, – ответила Сара, – должно быть, я не так начала…

Мисс Минчин знала, что она старалась и не виновата, что ей не дали объясниться. Увидев же, что воспитанницы внимательно слушают, а Лавиния и Джесси хихикают, закрывшись французскими грамматиками, мисс Минчин окончательно вышла из себя.

– Прошу вас замолчать, девицы! – строго сказала она, стуча по кафедре. – Замолчите сию же минуту!

И с этого первого урока французского мисс Минчин невзлюбила Сару.

Глава третья
Эрменгарда

В это же утро, когда Сара сидела около мисс Минчин и все глаза были устремлены на неё, сама она обратила внимание на девочку, приблизительно одних с нею лет, которая пристально глядела на неё наивными светло-голубыми глазами. Это была толстая, по-видимому недалёкая, но добродушная девочка. Её светлые волосы были туго заплетены в косичку и завязаны лентой. Девочка обернула свою косичку кругом шеи и, взяв в зубы кончик ленты, облокотилась на пюпитр и с любопытством глядела на новенькую.

Когда Дюфарж заговорил с Сарой, на лице толстой девочки появилось испуганное выражение; а когда Сара, выступив вперёд, стала отвечать ему по-французски, толстая девочка вздрогнула и покраснела от изумления. Сама она в продолжение нескольких недель проливала горькие слёзы, стараясь запомнить, что «la mère» значит «мать», а «le père» – «отец». А эта новенькая, которая, по-видимому, не старше её, твёрдо знает не только эти слова, но и множество других, и совсем легко, без всякого затруднения, составляет из них фразы с глаголами, как будто это сущие пустяки. Да, тут было от чего прийти в изумление!

Толстая девочка смотрела на Сару так пристально и с таким остервенением кусала свою ленту, что обратила на себя внимание мисс Минчин. А та была до того раздражена в эту минуту, что тотчас же накинулась на неё.

– Мисс Сент-Джан! – строго сказала она. – Что это за манеры? Уберите локти! Выньте изо рта ленту! Сядьте прямо!

Мисс Сент-Джан снова вздрогнула и покраснела, а когда Лавиния и Джесси начали пересмеиваться, покраснела ещё больше, покраснела до того, что казалось, слёзы сейчас брызнут из её бедных глупеньких детских глаз. Сара видела всё это, и ей стало так жаль мисс Сент-Джан, что она решила подружиться с ней. Она всегда жалела и готова была защищать обиженных. Это было в её характере.

– Если бы Сара была мальчиком и жила несколькими столетиями раньше, – говорил её отец, – она сделалась бы рыцарем и, разъезжая по всей стране, защищала бы своим мечом всех несчастных. Она не может видеть равнодушно, если кого-нибудь обижают.

Итак, Сара почувствовала некоторую нежность к толстой, неповоротливой мисс Сент-Джан и несколько раз взглядывала на неё во время уроков. Она заметила, что ученье даётся мисс Сент-Джан нелегко и что никогда не будет она сидеть на первом месте в классе. Жалко было смотреть на неё, когда ей пришлось отвечать французский урок. У неё был такой ужасный выговор, что иногда даже сам Дюфарж не мог удержаться от улыбки, а Лавиния, Джесси и другие более способные девочки то пересмеивались, то презрительно взглядывали на несчастную мисс Сент-Джан. Но Сара не смеялась. Она делала вид, будто не слышит, когда та говорила вместо «le bon pain^[4]» – «le bong pang». У Сары было горячее сердечко, и она выходила из себя, слыша хихиканье и глядя на растерянное лицо мисс Сент-Джан.

– Тут нет ничего смешного, – шептала она сквозь зубы, наклонившись над книгой. – Им бы не следовало смеяться.

Когда уроки кончились и воспитанницы, разбившись на группы, начали болтать между собою, Сара подошла к мисс Сент-Джан, которая с безутешным видом сидела, сжавшись в комочек, на подоконнике, и заговорила с ней. Хотя в словах Сары не было ничего особенного и она говорила то же самое, что всегда говорят маленькие девочки, знакомясь между собою, тон её, как всегда в таких случаях, был необыкновенно дружеский и задушевный. И это подкупало всех.

– Как тебя зовут? – спросила Сара.

Мисс Сент-Джан с изумлением глядела на неё. Накануне вечером вся школа толковала о новенькой, и мисс Сент-Джан легла спать до крайности возбуждённая всем, что слышала о ней. Ученица, у которой есть экипаж, пони и горничная и которая к тому же приехала из Индии, – большая редкость.

– Меня зовут Эрменгарда Сент-Джан, – ответила она.

– А меня Сара Кру, – сказала Сара. – У тебя очень милое имя. Оно точно из волшебной сказки.

– Тебе оно нравится? – смущённо проговорила Эрменгарда. – А мне нравится твоё.

Отец мисс Сент-Джан был, к её величайшему огорчению, человек очень образованный. Если ваш отец говорит на семи или восьми языках, если у него тысячи книг, которые он, по-видимому, знает наизусть, то ему, конечно, хочется, чтобы вы, по крайней мере, хоть хорошо учили свои уроки. И он полагает, что вы должны помнить разные события из истории и писать без ошибок французские упражнения. Эрменгарда была тяжёлым бременем для мистера Сент-Джана. Он не мог понять, каким образом его дочь вышла такой глупой, неспособной, не одарённой никакими талантами девочкой.

«Господи Боже мой! – часто думал он, глядя на неё. – Неужели она будет такая же глупая, как её тётка Элиза!»

Если тётке Элизе совсем не давалось ученье, если она тотчас же забывала всё, что с величайшим трудом выучивала, то Эрменгарда была удивительно похожа на неё. Она считалась – и совершенно справедливо – самой неспособной девочкой в школе, настоящей тупицей.

– Заставьте её учиться, – сказал её отец мисс Минчин.

И бедная Эрменгарда проводила бо́льшую часть своей жизни в слезах. Она учила уроки и забывала их, а если помнила, то ничего не понимала. А потому неудивительно, что, познакомившись с Сарой, она сидела и с глубочайшим изумлением глядела на неё.

– Ты умеешь говорить по-французски? – почтительно спросила она.

Сара тоже забралась на широкий подоконник и, поджав ноги, обхватила руками колени.

– Да, умею, потому что всю свою жизнь слышала французскую речь, – ответила она. – И ты умела бы, если бы постоянно слышала.

– Нет, нет, я бы не сумела! – воскликнула Эрменгарда. – Я никогда не могла бы говорить по-французски!

– Почему же? – с любопытством спросила Сара.

– Ты слышала, как я отвечала сегодня, – сказала Эрменгарда. – И я всегда так отвечаю. Я не могу произносить французские слова. Они такие странные.

Она остановилась на минуту, а потом добавила чуть ли не с благоговением:

– Ты очень умная – да?