По словам Питера Макдональда, который слышал эту историю от своего деда, в 1920 году, находясь в клубе «Данидина» во время своего турне по Новой Зеландии, от принца забеременела служанка, у которой родился сын, «ему был выплачен денежный перевод из Лондона… его прозвище в «Данидине» было Король… Король расхаживал по городу, и у него наблюдалось большое сходство с отцом принца Уэльского, поскольку он носил похожую одежду и королевскую бородку»^[152].

Ходят также слухи, что Эдвина Драммонд, родившаяся в апреле 1920 года, была дочерью принца Уэльского, ее крестного отца, который был постоянным гостем в ее семейном доме Питсфорд-Холл, недалеко от Нортгемптона, где он участвовал в охоте в деревне Питчли. Уилф Харрис, в то время певчий в деревенской церкви, вспоминает визиты принца: «Мы все знали, что он любил лошадей и ее [миссис Драммонд]». Многие в деревне, по его словам, считали, что у принца был роман с Кэтлин Драммонд и он был отцом ее третьей дочери, Эдвины. «В этом нет сомнений», – сказал Харрис^[153].

Другой местный житель, отставной полицейский из Нортгемптоншира, согласен с этим. Его мать работала в Питсфорд-холле, и рассказы, переданные ему, не оставили у него никаких сомнений. «Эдвина была дочерью принца, – сказал полицейский. – Все знали, что она была другой». Предполагается, что ее отец Джордж Драммонд застал свою жену Кэтлин с принцем Уэльским в компрометирующей ситуации в конюшне и сказал: «Сэр, я поделюсь своим вином и лошадьми с любым мужчиной, но я не буду делить ни с одним мужчиной свою жену!»

Вторая жена Драммонда, Гонора, утверждала, что в то время как три сестры Эдвины унаследовали орлиный нос своего отца, у Эдвины был вздернутый нос, как у принца. В 1937 году, когда она заканчивала школу в Германии, она видела принца во время его визита к Гитлеру. Связи между двумя семьями продолжились, когда Георг VI стал крестным отцом сына Драммонда Джорджа от второго брака, а принцессы Елизавета и Маргарет учились верховой езде в Питсфорде. Позже Эдвина вышла замуж за Эрика Мирвилла, который служил во Французском иностранном легионе, и переехала в Ирландию, где умерла в 1980-х годах^[154].

Более убедительный довод можно привести в пользу актера Тимоти Сили (родился 10 июня 1935 года), чья мать Вера была сестрой Фреды Дадли Уорд. Герцог Виндзорский, в то время принц Уэльский, был шафером на свадьбе Веры с Джимми Сили в 1925 году и крестным отцом сестры Тима Элизмы. Принц и Джимми Сили подружились на охоте, и Эдуард часто гостил у Сили в Ноттингемшире. Семья Сили позже скептически отозвалась об этой истории, которая была впервые раскрыта писателем Джоном Паркером, и отказалась говорить об этом, но после смерти герцога адвокаты Эдуарда связались с Сили^[155].

«На протяжении многих лет различные авторы/репортеры связывались с Тимом для интервью/статей, но ответ всегда был один и тот же: ему это неинтересно, – твердо сказала его жена Камилла. – Он чрезвычайно сдержан… Мы бы не хотели никоим образом стать частью тех недостойных историй, что ходят вокруг Королевской семьи»^[156].

* * *

Тем временем, Виндзоры по-прежнему находились в подвешенном состоянии. Чипс Чэннон записал в своем дневнике в марте 1938 года:

«Тревожные новости о Виндзорах: они обедают в одиночестве вечер за вечером, игнорируемые, презираемые французами и пренебрегаемые англичанами. Герцог Виндзорский, конечно, настроен очень прогермански; он утверждает, что, останься он на троне, немецкий переворот в Австрии никогда бы не произошел. «Я должен был обратиться лично к Гитлеру», – патетически сказал он Китти Браунлоу. Ему так одиноко, так скучно»^[157].

Журналист Колин Брукс, столкнувшийся с парой в Спортивном клубе в Монте-Карло в том месяце, представляет их портрет в то время:

«Возглавляя небольшую группу людей, сквозь кланяющихся чиновников прошла маленькая, поджатая, темноволосая женщина, с царственной осанкой, за ней следовали двое невзрачных лиц, а затем миниатюрный мужчина со светлыми волосами, очень красным лицом и поведением напоминающий счастливого мальчика-бакалейщика. Это был герцог Виндзорский. На мой взгляд, он выглядел загорелым, здоровым и гораздо более собранным, чем когда я видел его в последний раз. Он не теребил галстук, его руки были засунуты в карманы брюк. Центром внимания на той маленькой вечеринке была она, а не он. Ее лицо стало ощутимо жестче – она вообще воплощение жестких линий, темные волосы разделены пробором и приглажены, как у нарисованной голландской куклы, жесткая линия рта, жесткий взгляд, строгое черное платье с жестким контуром»^[158].

В мае 1938 года Виндзоры нашли себе летнюю виллу, взяв в аренду на десять лет замок де ла Кроэ, расположенный на полуострове Кап д’Антиб, у вдовы владельца британской газеты сэра Помероя Бертона. Построенный в начале 1930-х годов, он стал известен как «Замок Руа», поскольку его последовательно занимали Виндзоры, король Бельгии Леопольд III и королева Италии Мария Хосе^[159].

Трехэтажная, сверкающая белая вилла с зелеными ставнями и соответствующими навесами, за высокими стенами и живой изгородью раскинулись почти на пять гектаров сады и леса с елями, соснами, тисами, эвкалиптами и кипарисами, между которыми петляла узкая дорога из порта. Был там и теннисный корт, помещения для прислуги, теплицы, гаражи, а по обе стороны от входных ворот располагалось по небольшому домику, в котором размещался персонал.

Дом был построен вокруг огромного центрального зала, в котором доминировало красно-золотое знамя герцога ордена Подвязки, которое проходило по всей глубине дома, из которого выходили большие комнаты с потолками высотой семь с половиной метров и высокими зеркальными дверями. Справа от холла находилась столовая, в которой могли разместиться 24 человека и где висела картина Альфреда Маннингса «Принц Уэльский на лесной ведьме», в то время как слева находилась гостиная и библиотека.

Все было украшено их подругой Элси Мендл в цветах Букингемского дворца – белом, красном и золотом. Обеденные стулья были из красной кожи с черными и золотыми спинками, в красно-белой библиотеке доминировал огромный портрет королевы Марии над мраморным камином, стоял рояль «Стейнвей», на котором герцог играл – когда герцогиня отсутствовала. Над каминами и на многих дверях висели зеркала – признак стиля Уоллис – в интерьере также присутствовали стекло, фарфор, мебель и постельное белье из форта Бельведер и Йорк-хауса.

Мраморная лестница вела в галерею второго этажа и спальни: спальня Уоллис, украшенная изображениями в стиле тромпе, символизирующими ее прошлое – одна из них представляла собой колоду карт с королем червей, падающим вниз, – в нежно-розовом и абрикосовом цветах, его – в алом и бежевом. Ванная комната Уоллис была выдержана в алых и черных тонах, в ней стояла позолоченная каменная ванная со скульптурами из лебединых шей по краям.

Были в доме и две комнаты для гостей на первом этаже – Розовая комната и Венецианская комната в красно-золотом цвете, с двумя антикварными кроватями и венецианским сундуком с изогнутым фасадом; а затем еще четыре комнаты для гостей на втором этаже – Директория, Голубая комната, Веджвуд и Тойл де Жуи – каждая с парой антикварных кроватей, коврами, занавесками, покрывалами, подушками, полотенцами и даже канцелярскими принадлежностями соответствующих цветов.

На вершине виллы находился пентхаус, куда можно было подняться на лифте, который герцог назвал «Бельведер»: смесь кабинета, личной гостиной и покоев адмирала флота, где телескоп позволял ему смотреть на море. Он был украшен корабельным хронометром, принадлежавшим Георгу V, медным колоколом и барометром, а также трофеями для гольфа и охоты, фотографиями его родителей и примерно полудюжиной фотографий Уоллис.

«На двух низких встроенных полках из необработанного дуба хранилась коллекция крошечных игрушек и сувениров герцога – результат увлечения на протяжении всей жизни», – вспоминала Дина Худ, которая в тот период работала секретарем герцога. Также она писала:

«Многие маленькие фигурки были забавными; некоторые довольно трогательными, как маленький набор мебели для кукольного домика в черно-золотом цвете, который включал дедушкины часы, экран и письменный стол с книжным шкафом над ним. На подносе стоял крошечный игрушечный чайный сервиз, миниатюрный столик с шейкером для коктейлей и стаканами на нем и книжный шкаф, полный книг. Одна полка была полностью посвящена игрушечным животным: собачке в конуре и собачке на стуле, двум забавным поросятам, маленькой белой лягушке и крошечному зеленому ежику с розовыми иголками»^[160].

Снаружи дома была терраса в форме полумесяца с шестью колоннами, обращенная к морю. К морю также вели высеченные в скале ступеньки, в скалах был вырублен бассейн и стояли два небольших павильона для переодевания с красно-белыми навесами. Над ними развевался штандарт принца Уэльского.

На Виндзоров работало шестнадцать слуг, в том числе два шофера, дворецкий и знаменитый французский шеф-повар Пинаудье, все они были одеты в личную ливрею, разработанную герцогом: алые пальто с золотыми манжетами для официальных случаев и черные костюмы с жилетами в малиновую, белую и золотую полоску в течение дня. На летний период были сшиты легкие костюмы из светло-серой альпаки, в то время как в Париже они носили черные костюмы с жилетами в малиновую, белую и золотую полоску с серебряными пуговицами и алыми жилетами с золотым воротником для официальных обедов.

В герцогскую корону на серебряных пуговицах серой ливреи из альпаки, которую носили дворецкий и лакеи, и на всем, начиная от униформы, писчей бумаги, карточек меню, постельного белья и заканчивая спасательными кругами, висящими у бассейна, были вплетены буквы УЭ. Большинство вечеров они ужинали на открытом воздухе за W-образным столом на террасе с видом на море с изысканными блюдами, такими как дыня с томатным льдом и яйца в крабовом соусе. Парикмахер приходил ежедневно, маникюрша – два раза в неделю.

В доме настаивали на соблюдении королевского протокола: гости кланялись или делали реверансы обоим Виндзорам, впервые увидев их утром, в то время как секретарше герцога приходилось стоять, пока она писала под диктовку. Уоллис называла своего мужа «Дьюк», а сама всегда была «Ваше королевское высочество». Эта фантазия поддерживала их отношения. Короче говоря, все это было попыткой воссоздать ту жизнь, которую они потеряли.

«Я сидел рядом с герцогиней. Он устроился напротив. Они часто называли друг друга «дорогой/дорогая». Я часто называл его «Ваше королевское высочество» и все время «сэр». Я называл ее «герцогиней», – писал Гарольд Николсон своей жене после ужина с Виндзорами в доме Сомерсета Моэма в августе 1938 года. И добавлял:

«Невозможно отделаться от его очарования, очарования и печали, хотя, должен сказать, он казался достаточно веселым. У них здесь вилла и яхта, и они ездят туда-сюда. Он копается в саду. Но трогательно то, как он чувствителен к ней. Из того, что она сказала, мне было совершенно ясно, что она надеется вернуться в Англию. Когда я спросил ее, почему она не купила где-нибудь собственный дом, она ответила: «Никогда не знаешь, что может случиться. Я не хочу провести всю свою жизнь в изгнании»^[161].