А может быть, она исчезла сразу, едва переступив порог этой квартиры и этой комнаты. Её, материнской комнаты, в которой всё было пропитано холодным страхом и парализовано небытием.

* * *

Таня шла по бульвару, не глядя по сторонам и не выбирая дорог. Куда – всё равно, главное, делать хоть что-то. Москва не деревня, здесь не спастись от тиши в глуши, здесь не спрятаться в дальнем селе. Здесь ты всегда на виду, но тем меньше кому-либо нужен. Поразительно, Таня ведь москвичка, здесь родилась, а как будто без роду без племени. Ни души вокруг, словно аист ошибся, не в то окно, не на тот порог её принёс.

С этими невесёлыми мыслями она пересекла бульвар и свернула в один из тихих переулков. Хотелось проветрить голову и придумать, как вести себя дальше. Если Андрей Васильевич догадался про альбом, это нехорошо. После этого они виделись с ним только при Роме, и он ничего не сказал, но как свёкор поведёт себя дальше?..

Девушка бродила туда-сюда по парку, в тишине и прохладе готовящегося к похолоданиям города и не могла себя заставить вернуться домой.

– Таня! Татьяна! – окликнул её кто-то.

Она обернулась и увидела соседку. Пожилая соседка с первого этажа, Тамара Ивановна, бойким шагом спешила к ней. Таня запомнила её с первого дня, как только переехала к мужу. Тамара Ивановна была или казалась немного моложе Андрея Васильевича, и жизни в ней виделось больше, чем в вечно строгом и скупом на эмоции свёкре. Таня сразу обратила тогда внимание, или ей показалось, что между ним и соседкой явно существуют какие-то личные взаимоотношения, причём не самые дружеские.

– Ну, наконец-то, я тебя встретила! – Тамара Ивановна раскинула руки и крепко обняла Таню, словно они давние друзья или родственники. – Тебя совсем не видно. Ты что, только дома сидишь?

– Да нет. Просто я в институт с утра пораньше, а потом почему, потом выхожу.

– Ну ладно. Раз встретились, хоть пообщаемся. Хорошо, подальше от этого дома! – выдала неожиданно соседка и, взяв Таню под локоть, без вопросов повела к ближайшей скамейке.

От Тамары Ивановны пахло сдобой и лёгкими цветочными духами. Женщина оказалась приветливой и разговорчивой. Сначала развлекала Таню теоретическим мини-экскурсом в историю этого района, парка, дома, в котором они живут. Рассказала, как заселялась в квартиру.

– Я только замуж вышла, а тут мужу как раз комнату выделили, здесь же раньше в основном коммуналки были. Дом только недавно поставили, всё новое, всё, и все! Я и представить не могла, что мы сразу вот так жить будем… – выражение лица Тамары Ивановны на секунду изменилось с воодушевлённо-восторженного на озлобленное. Но лишь на секунду, затем вновь озарившись светом воспоминаний. – Никто не мог представить, что так жить будем. Тридцать девятый год. Столько надежд, планов…

– Да, могу представить ваши чувства… А вы, значит, Рому с детства знаете?

– Конечно! С моим Серёженькой они гуляли.

– И маму Ромину?

– Люду-то? А как же. Мы с ней вместе и гуляли с мальчиками.

– Люду? Как Люду? А Татьяна Георгиевна?..

Таня подумала, что забыла имя мамы мужа, смешалась было, но Тамара Ивановна вдруг резко переменилась в лице.

– Татьяна? – переспросила женщина.

– Ну да. Татьяна Георгиевна, муж сказал, маму звали.

– Ох, бедный мальчик, запутался всё-таки. – Тамара Ивановна горестно покачала головой и приумолкла. Наверное, задумалась или вспомнила что-то.

– Так вы и её знали? А мама Ромы, значит, Люд… Людмила?

Тамара Ивановна развернулась к Тане всем корпусом, придвинулась поближе и заговорщицки бегло огляделась по сторонам, словно опасаясь, что их подслушивают.

– Я же тебе не просто так про дом говорю. Тут с самого начала чёрт-те что творится. Этот дом столько судеб повидал, а сколько переломал – не перечесть! Люда, мама Ромина, была его женой… – на этих словах подвижное лицо Тамары Ивановны снова приняло озлобленное выражение. Глаза стали колючими и наполнились ненавистью. Тане стало немного не по себе, и она попробовала отодвинуться от странной соседки, но та продолжила:

– Мы с ней сразу подружились. Такая она светлая была, лёгкая. Красивая! Невероятно красивая. И несчастная. Андрей её по партийной лестнице быстро поднимался. Ему отдельную квартиру сразу выделили, за какие только заслуги, непонятно. Только вот недолго им пришлось вместе побыть. До беременности вроде как ничего у них всё было, а вот потом…

Тамара Ивановна замолчала, задумавшись. Начинал накрапывать дождь, но Таня не могла упустить такую удачу – поговорить с очевидицей всех таинственных событий её новой семьи.

– Как она выглядела? Похож на неё Рома? А то он ни на кого в семье не похож.

– Нет, она роскошная такая была. Высокая, пышная, кареглазая такая! А Татьяна мелкая, как ты вот.

– А что случилось с мамой Ромы?

– Ужас что. В сорок шестом мы с ней одновременно забеременели. Только я счастливая была до небес, а она, когда Рому носила, просто сама не своя была. А однажды, попыталась покончить с собой. Её Цветов в психушку отправил, под особое наблюдение.

Понизив тон и снова опасливо оглянувшись, соседка добавила:

– В закрытое заведение… Ну, знаешь…

Таня помотала головой. Нет, она не знала ни про какие подобные заведения, но, конечно, такое открытие шокировало. А Тамара Ивановна, быстро успокоившись, вздохнула и продолжила:

– Он же связи ого-го какие имел. Там она и родила. И умерла. А он потом Таню эту привёл. Она за Ромкой приглядывала, – Тамара Ивановна хмыкнула, давая понять, что всё ей известно про делишки своего соседа, – няня, как же!

Некоторое время, женщины молча сидели, не глядя друг на друга. Начинало темнеть, собачники вышли с питомцами, сквер оживился.

Казалось, пожилая соседка устала от беседы и глубоко задумалась. Таня не мешала ей, пытаясь уложить в голове внезапно обрушившуюся на неё информацию. И, главное, понять: Рома действительно, как сказала соседка, запутался, забыл родную мать и называет няню и любовницу своего отца мамой, или он не захотел рассказывать ей правду? Но она ведь его жена, и он говорил, что любит и хочет, чтобы на всю жизнь…

* * *

Тамара Ивановна была и рада, и не рада, что, наконец, познакомилась с новой соседкой. С одной стороны, это знакомство было удачной возможностью в очередной раз развеять страх перед этим семейством, а с другой, опасностью навлечь на себя неприятности.

Таня показалась ей милой, но слишком уж скромной, не по возрасту, да и не по статусу – жены бойкого комсомольца Ромы и снохи такого человека, как Андрей Цветов. Женщина сразу заподозрила неладное. Вытравить из себя страх всегда сложно, а страх перед Андреем Васильевичем Цветовым, в ту пору для неё и её мужа Ильи просто Андреем, появился у неё сразу. Чем-то отталкивал её этот человек, хотя тогда он был вполне привлекательным мужчиной и достойным гражданином, как раньше говорили. Занимать высокий пост в правительстве Цветов стал не сразу, на момент знакомства её молодой семьи с ним он только начинал свой путь. Но то, что произошло позже, оставило в душе Тамары Ивановны неизгладимое впечатление.

Так случилось, что ей пришлось стать не только очевидицей, но как будто соучастницей событий, связанных с семьёй Цветовых, хотя молоденькой девчонке Томке, только что вышедшей замуж и начавшей выстраивать свою семейную жизнь, было совершенно не до интриг в чужих союзах. Дружба с соседкой Людой сложилась как-то сразу, незаметно для обеих, но была не особенно тесной. Их свёл этот дом и вынужденное, не полностью ими обеими осознаваемое, особое положение, которое и давало массу привилегий, и обязывало. Впрочем, много общаться у них не получалось, у всех свои дела, да и Цветов заметно контролировал жизнь своей жены, но Тамара Ивановна успела привязаться к этой яркой, красивой и эмоциональной молодой женщине.

Люда не много рассказывала о своём муже, и у Тамары, которая была младше соседки, порой складывалось впечатление, что та не слишком-то в него влюблена. Как это обычно бывает у молодых девушек, если любишь, хочется всем об этом рассказывать, кричать о своей любви, расхваливая возлюбленного. Люда же, при всей своей открытости, весёлости и экспрессивности, сразу тускнела, если её спрашивали об Андрее. Разузнавать подробности, лезть в личное было неудобно, но Тамара видела: Люда не просто побаивается своего мужа, а откровенно боится его и с ним преображается, становясь зажатой и тихой.

– Только однажды она со мной пооткровенничала, – то ли с сожалением, то ли с ностальгией об ушедшем невозвратимом моменте и о том, чего не поняла и не сделала тогда, вспомнила Тамара Ивановна.

– Мы как-то гуляли с Людой, до беременностей наших ещё, и она вдруг сказала… Так, мимолётно, будто невзначай, что домой не хочет идти. Я значения сначала не придала, мы прогуливались, заходили куда-то по своим делам девичьим, но, чем ближе подходили к дому, она всё грустнее становилась. Я её, значит, и спросила, что с ней. А она вдруг какую-то ерунду начала говорить. Что-то про вспышки ночью в глаза…

Я испугалась за неё, конечно. Начала выспрашивать, а она ничего толком объяснить не может. Только говорила что-то непонятное и показывала, так, знаешь… – и Тамара Ивановна начала жестикулировать, изображая вспыхивающие в лицо огни.

– Вот так она показывала. Что, мол, по ночам, когда ей снится сон, ей в глаза что-то вспыхивает. Ещё про какую-то женщину говорила, но тут я ничего не поняла. В общем, говорила про вспышки. Но это только один раз было. В тот день, может быть, поссорились они с Андреем или что, но она была странной.

Тамара Ивановна умолкла, вспоминая, что, порой встречаясь парами где-то на прогулке или друг у друга в гостях, она всё пыталась понять, чем именно пугает свою жену Андрей. Но никогда не замечала и намёка на его грубость или какой-то ещё изъян.

С ней и её мужем Илюшей сосед всегда был приветлив и, хотя задорным нравом не обладал, никогда не был и мрачен. Сама не понимая почему, но Тамара Ивановна испытывала к нему неприязнь с самого первого для знакомства, для себя и мужа определяя это как синдром ровного пробора.

У Андрея Цветова действительно был всегда ровный, до мельчайшего волоска выверенный пробор «истинного арийца» в волосах.

– А где она сейчас? – Таня, наконец, снова повернулась к Тамаре Ивановне.

– Кто? Татьяна-то? Ой! – соседка то ли досадливо, то ли горестно махнула рукой. – Дурная она была. Сначала выпендривалась всё, ходила павой. Господин назвал любимой женой. А потом связалась с художниками. Всё думала, она не такая, как все. Особенная! Её рисовали, портреты продавали – позорище! Андрей Васильич с ней возился, возился, а потом, когда Ромка чуть подрос, выгнал её – к её родителям, куда-то под Псков. Так она вернулась. Стала требовать, чтобы ей хорошую столичную жизнь обеспечил муж. Уж не знаю, были они зарегистрированы или нет… Хотя Андрей, он такой, правильный. Он всё ждал, когда она охолонётся, а она опять со своими художниками и поэтами по подворотням всяким. Там её и взяли вместе с этими – по политической пошла.

Таня была ошарашена этой информацией. Ничего себе секреты у её мужа и его семьи! А ведь её свёкор неоднократно давал понять в разговорах и своими реакциями на различные социальные события, насколько серьёзна его собственная гражданская позиция и как это важно для любого советского человека – иметь правильное гражданское сознание.

– Так она в тюрьме? – спросила девушка.

– Нет, помешалась, – просто ответила Тамара Ивановна. – Ку-ку. Сестра моя жалела дуру, хотела к ней приехать навестить, но в больницу к ней не пускали. А потом она там и умерла.

– Ужас какой! – Таня поежилась, как от холода. – Ужасные судьбы, мне аж страшно стало!