– Мертвы, – отвечает Кендара без колебаний. – По законам империи казнили каждого, потому что их семья породила губителя душ. Я собиралась вернуться за ними, но было уже слишком поздно.

Я сглатываю, но обида и злость по-прежнему липнут к моему языку. Я полагала, что моя мать была рожденной шаманкой. Мысль о том, что моя семья может находиться в Ньювалинской империи, даже не пришла мне ни разу в голову. И все же скорбь о том, что могло быть моим, скорбь о семье, которая могла у меня быть, разрастается внутри меня все сильнее. Теперь я могу назвать семьей разве что Саенго. Да и Кендару тоже, как бы она ни пыталась убедить меня в обратном.

– А твоя подруга? – Мне кажется странным произносить «моя мама» вслух. Даже в голове это звучит неправдоподобно.

– Я оставила ее в безопасном месте и навещала так часто, как только могла, – говорит Кендара, – пока не узнала, что эта дурочка забеременела. Я предлагала ей убить виновника, однако она настаивала на том, что все произошло по обоюдному согласию и что она хочет родить дочь. Она отказалась покидать тебя, как всех тех, кого ей однажды пришлось покинуть.

Мне хочется верить, что голос Кендары звучит так грубо лишь для того, чтобы скрыть истинные эмоции. Однако я и прежде находила в словах и действиях Кендары смысл, который она в них не вкладывала.

Я поднимаю руку, проводя пальцами по едва уловимым шрамам на кончиках моих ушей.

– Но она все же меня покинула, – говорю я тихонько.

– Не по своей воле. Ньювалинская империя обнаружила ее вскоре после того, как ты родилась. Она умерла, отказавшись раскрыть правду о том, кто помог ей сбежать. И она спасла тем самым мне жизнь за то, что я однажды спасла ее. – На этот раз в голосе Кендары очевидна злость, вызванная воспоминаниями о давних ранах. И с каждым словом ее голос становится все тише, но она продолжает: – Я отыскала всех виновных и заставила замолчать навеки, до того как кто-либо мог рассказать, что у нее был ребенок.

– Так это сделала ты, – шепчу я, а мои пальцы до сих пор касаются кончиков ушей.

– У меня не было выбора. Я не была уверена, знает ли кто-то еще правду о твоем происхождении. Если бы другие шаманы начали поиски, они приняли бы тебя за обычного человека.

Я всегда полагала, что меня бросили в детском приюте. Полагала, что я никому не нужна. Что я девчонка без имени, если не считать того, которое дали мне монахи в приюте при монастыре. Не знаю даже, как смириться теперь с историей Кендары и сопоставить ее с той, в которую я сама всегда верила.

Моя мать меня любила. Если бы Ньювалинская империя ее не нашла, то какой была бы моя жизнь тогда? Я гоню от себя эту мысль. Бессмысленно думать о том, чего нельзя изменить.

Огонь разрастается у меня под ребрами, но я не знаю, на кого направить свой гнев. Кендара убила всех виновных. Однако их отправила Ньювалинская империя. Их отправили Ялаенги.

Они убили бы и меня без колебаний, если бы узнали правду, точно так же, как убили всех моих родных. И все из-за одного шамана! Я опускаю голову и смотрю на свои ладони, будто способна отыскать правду о своем магическом ремесле, глядя на линии на руках.

Моя мать случайно раскрыла правду о своей магии, потому что ее не обучили контролировать свое ремесло. А что, если то, что происходит со мной, происходит вовсе не из-за Бездушного? Если это просто я… теряю контроль над своей магией?

– Тебе следовало рассказать мне всю правду раньше, – говорю я, опуская руки. Саенго снова зовет меня, теперь уже настолько близко, что я слышу и голоса стражников Храма света рядом с ней.

– Я надеялась, что мне вообще не придется тебе рассказывать. Тогда это было совсем неважно.

Слова Кендары разжигают огонь в груди сильнее, сжигая боль и печаль, оставляя лишь гнев.

– Ты знала, кто я такая, – говорю я твердо, – и все равно солгала мне. Ты лгала мне с момента нашего знакомства.

Кендара недовольно вздыхает.

– Абсолютно ясно, что мои уроки о том, как следует контролировать эмоции, тебе не дались. Я солгала не обо всем. Ты и правда одаренная воительница, Сирша. И ты действительно упрямая.

Мне не нравится, что слова Кендары задевают меня за живое. Мне хочется разорвать эти слова в клочья. Даже после лжи мне хочется заслужить ее похвалу.

– Все было сделано ради твоей же безопасности. Я и не ждала, что ты меня поймешь, – говорит Кендара.

– Прекрати разговаривать со мной как с ребенком, – шиплю на нее я. – Я заслуживаю знать правду.

– Я не твоя мать и не обязана тебе ничем, помимо того обещания, которое когда-то дала ей. Я подготовила тебя к жизни так хорошо, как только могла. Ты думаешь, что теперь все знаешь? Думаешь, ты готова узнать всю правду просто потому, что кого-то смогла убить?

Я вздрагиваю. Говорит ли Кендара о том, что произошло в чайном домике, или о том, что я убила Ронина? Когда она сердится, напоминая, что она мне не мать, чтобы заботиться обо мне, от ее слов больно, как от удара. Разумеется, Кендара мне не мать, однако ближе ее у меня никого не было в жизни, и она об этом отлично знает.

Отвечая так медленно, что каждое мое слово звучит как проклятие, я говорю:

– Убивать меня научила ты.

Кендара молчит несколько мгновений. Затем она разворачивается и натягивает глубокий капюшон, скрывая лицо.

– Глупая девчонка, – говорит она грубо. – Я научила тебя выживать, а не отдавать жизнь за империю, которая скорее порадуется твоей смерти, чем поблагодарит тебя.

Она злится, и это меня изумляет. И мой гнев улетучивается. Нечасто я видела ее злой.

Она оборачивается напоследок.

– Еще не поздно просто уйти, – говорит она. – У тебя все еще есть выбор.

– Так вот о каком выборе речь? Ты сказала, что научила меня выживать. Ты меня подготовила.

Она рассерженно вскидывает руки к небу, а затем снова отворачивается, отвечая:

– Очень жаль, что ты так и не научилась мудрости распознавать, когда следует действовать, а когда просто уйти. Ты слишком упрямая. И до сих пор боишься, что уйти означает проиграть.

– Получается, тебе больше понравилось, если бы мы с Саенго просто… исчезли? А что насчет Бездушного? Саенго еще не исцелена, и мы не можем уйти, пока он жив.

Кендара кивает.

– Тебя никто не вынуждал участвовать в этой войне, и в отличие от меня ты никому не давала клятв и обещаний. Если ты планируешь остаться и сражаться, я не стану помогать тебе, если ты жаждешь отдать жизнь, за которую твоя мать отдала свою.

Она уходит прочь по дороге, скрываясь во мраке.

– Кендара, – зову ее я дрожащим голосом.

Она не останавливается. И опять чувство, будто меня предают, жжет мне глотку и глаза. Я всегда ненавидела момент, когда Кендара уходила, потому что никогда не было гарантии, что она вернется. Глядя, как она шагает прочь, я думаю, что это и вовсе конец, к которому я пока не готова.

– Ваш картограф здесь, – говорит Кендара, указывая рукой на ближайшее здание, где в окне второго этажа горит фонарь.

Затем она заворачивает за угол и бесследно исчезает.

Глава 6

Саенго и стражники Храма света находят меня минутой позже, одну в темном переулке.

Сердце как бешеное стучит у меня в висках, а мышцы отказываются расслабляться, мне хочется броситься следом за Кендарой и потребовать от нее… Потребовать чего? Чтобы она осталась? У меня нет ни одной причины просить ее о подобном, и я отлично понимаю, что мое поведение будет выглядеть как детская истерика. Единственное, чем она была мне обязана, – выполнить обещание, данное моей матери когда-то, и его она уже сдержала.

Когда Саенго меня замечает, она на мгновение замирает передо мной. Она не требует никаких объяснений, а после секундного колебания все же бросается ко мне и обнимает за плечи. Я проглатываю злость, жалость к себе и боль, сдавившие мне горло. Стражники Храма света нерешительно останавливаются в нескольких шагах от нас, не зная, как себя вести.

– Картограф, – с трудом выговариваю я, пытаясь придать своему голосу спокойствие, которым на самом деле вовсе не обладаю, – я нашла его.

К счастью, стражники Храма света ничего не говорят о том, что я сбежала от них. Они молча следуют за нами вдоль улочки, иногда обеспокоенно поглядывая на меня. У фасада здания мы находим магазинчик. Над входом рядом с фонарем висит деревянная табличка, вырезанная в форме полураскрытого свитка, на котором написано: «Книги Винимара».

Я вновь сжимаю рукоятку меча Фаут. У меня есть важное дело, и я не могу позволить себе портить воспоминания о Фаут внутренними переживаниями и проблемами. Я здесь ради нее, а не ради себя.

– Тут открыто, – говорит Саенго, поворачивая ручку двери. Над входом звенит колокольчик, когда она распахивает дверь, чтобы войти.

Магазинчик тесный, но теплый. На стенах – книжные полки, стопки свитков занимают все столы. Пара настенных светильников горит с двух сторон от карты Ньювалинской империи на стене, заключенной в раму. Под картой расположен столик, уставленный бутылочками с чернилами, пергаментами и стопками книг, некоторые из которых лежат раскрытыми, как будто кто-то только что сидел и читал, но внезапно ушел.

Изумрудно-пурпурная колибри отдыхает в деревянном скворечнике, подвешенном под потолком. Видимо, это фамильяр. Шаман, которому он принадлежит, сидит за прилавком, записывая что-то в бухгалтерскую книгу. Его аккуратно расчесанные черные волосы падают на ворот простой темно-синей рубашки.

Он говорит что-то на ньювалинском, очевидно, напоминая нам, что магазин уже давно закрыт, однако один из стражников обрывает его речь, произнося на эвейвианском:

– Мы по заданию Храма света.

Мужчина поднимает густые седые брови и, осознавая, кто перед ним стоит, опускает ручку и поднимается на ноги. Выходя из-за прилавка, он низко кланяется, а затем отвечает тоже на эвейвианском, хотя и с явным акцентом:

– Чем я могу вам помочь?

– Вы Винимар? – спрашиваю я. Когда он кивком подтверждает мое предположение, я продолжаю: – Я ищу мужчину, который у вас работает. Не знаю его имени, но у него две дочери. Одну из них зовут Фаут. Не могли бы вы подсказать, где он живет?

Улыбка Винимара вздрагивает, точно от боли, в уголках его губ. Он, кажется, с трудом подбирает подходящие слова, чтобы ответить на эвейвианском:

– Не хочу быть вестником плохих новостей, но Фаут…

– Знаю, – говорю я тихо, снимая ее меч с пояса. – Это принадлежало ей. Я хочу вернуть клинок ее отцу… и извиниться за то, что не смогла ее защитить.

Винимар лишь качает головой и опускает глаза с искренним сожалением, отвечая:

– Он покинул Мирриим, чтобы присутствовать на ее похоронах, и остановился у своего брата на севере. Не знаю, когда он вернется.

– О! – Я опускаю меч, и разочарование разрастается внутри меня.

– Но, – тут же добавляет Винимар, – его вторая дочь Джулейн работает в отряде стражников в Сияющем дворце, и она заглядывает каждую неделю в гости, чтобы узнать, как у меня дела. Я с радостью передам ей этот меч. Как, вы сказали, вас зовут?

Мне не нравится возлагать свои обязанности на кого-то другого. Семье Фаут расскажут о том, как она погибла, но я-то находилась тогда рядом с ней. Мне хочется рассказать ее отцу, какой отважной и верной она была, рассказать, что она стала моей подругой и защищала меня до последнего вздоха.

А вдруг я поступаю эгоистично? Быть может, пытаясь искупить вину, я лишь принесу еще больше боли семье. Я не знаю, как правильно поступить, но если отец Фаут вернется не скоро, у меня нет выбора.

Я нехотя передаю меч владельцу магазинчика и говорю:

– Меня зовут Сирша.

Глаза Винимара широко распахиваются, и его густые брови взмывают вверх.

– Как целительницу душ? – Он поспешно кланяется, на этот раз его поклон очень низкий. – Какая великая честь встретиться с вами.

Я пытаюсь не морщиться, когда отвечаю:

– Пожалуйста, не беспокойтесь. И простите меня за то, что потревожила.