И потом рассказал об Эльвире. Ее единственный сын упал в колодец и утонул. Эльвира приютила воблина. Она одела его в штанишки своего сына, на ночь укладывала спать в кровать, а днем гуляла с ним по деревне. Эльвира учила воблина говорить людям «здравствуйте», и в конце концов тот научился произносить «здарусити». Эльвира была ужасно горда, когда воблин поздоровался с начальником сельской полиции, Ауво Пасма, но это приветствие в восторг Ауво не привело. Напротив, он очень рассердился и сказал Эльвире, что воблина надо отдать собакам на растерзание или пристрелить и что одевать такую лесную нечисть как человека и держать его за ребенка – дело безбожное. Эльвира замкнулась и больше не появлялась на людях. Никто не видел Эльвиру и воблина целую неделю, пока воблин сам не явился в продуктовый магазин в Эльвирином платье и не указал на батон колбасы. Почуявшая недоброе Хета дала колбасу воблину, и тот положил на прилавок марку и две еловые шишки. Затем воблин с довольным видом вышел из магазина, путаясь ногами в подоле Эльвириного платья. Хета позвонила Эско, жившему на другой стороне улицы. Тот взял ружье и пристрелил воблина прямо во дворе магазина. Эльвиру нашли дома задушенной в собственной постели.

Сова улыбнулся, потому что хорошо знал эти истории.

– О таком давно уже не слыхивали, – сказал Сова. – Тарарамов лет десять как не видать. Полосатонога и того больше, да и воблинов поубавилось. Это потому, что теперь лето год от года теплее.

Сова был родом не из Вуопио. Он приехал в деревню с Юга еще до рождения Элины. Сначала Сова нанялся разнорабочим на лесопилку, потом какое-то время разносил почту. Наконец он устроился завхозом в поликлинику. С этой должности и ушел на пенсию шесть лет назад. Сову считали прибабахнутым, потому что он увлеченно рассказывал о птицах, но при этом даже не состоял в обществе охотников. Элина считала, что Сове лет семьдесят. Но точно сказать было невозможно. Жизнь здорово поработала над его внешностью, не оставив ни одного нетронутого места на теле, которое при этом являло собой резкий контраст с лицом не имеющего возраста старца. Сова был тощим, как ласка, а его движения отличались быстротой и точностью. Элина никогда не видела, чтобы Сова пользовался очками. Он мог показать на невидимую точку в кроне далеко стоящей сосны и определить, что это горихвостка, или по бирке в ухе оленя, пасущегося на расстоянии в сотню метров, назвать его владельца. С Совой можно было бы поспорить, если бы, глянув в бинокль, Элина всякий раз не убеждалась в его правоте.

Сова говорил на местном диалекте как на родном языке, а умел вообще все. Это лишний раз подтверждало, что он приезжий – коренные жители знали только свое дело. Оленеводы умели заниматься оленями, охотники – добычей лосей, и редкий житель деревни вообще когда-нибудь слышал о горихвостке. Лишь те, кто прибывал сюда, на север, на поезде, выучивались всему, поскольку не были уверены, что могут считать эту землю своей, и такая неуверенность сопровождала их до самой могилы.

Утихли гром и дождь. Сова отнес посуду в мойку. Сказал, что пойдет смотреть кино. В такой форме Сова сообщал, что отправляется спать.

– Рано утром собираюсь по птичьим делам, но вечером загляну. Будь осторожна.

– Угу.

– И не забывай поесть.

– Да-да.

– Спокойной ночи.

– Слушай.

– Ну что?

– Одолжишь мне часы?

Сова взглянул на свои часы, затем на Элину.

– Зачем?

– Мне нужно знать время. Важно.

– Вот как.

Сова снял с руки часы и протянул их Элине.

– Не потеряй только.

Часы были на истертом коричневом кожаном ремешке. Элина застегнула их у себя на запястье.

– Не потеряю. Спасибушки. Спокойной ночи. Сова проследовал в бывшую комнату Элининых родителей, где устроил себе спальню, и закрыл дверь. Элина решила сделать еще одно дело. Она взяла в котельной старый отцовский рюкзак. Сложила в него то, что нужно для разведения огня, походный топорик, тент для ночлега, дождевик и смену чистого белья. Упаковала консервы на трое суток. Отнесла рюкзак в прихожую, оставила в углу. Вот теперь она готова.

Потом Элина долго сидела за столом на кухне и смотрела на мокрый, истерзанный непогодой двор. Она подумала, что сегодняшний день еще ничего не значит.

Завтра она возьмется за дело всерьез.

День второй

5

Янатуйнен ремнем перетянула ногу Гуннарссону чтобы остановить кровотечение, и отвезла его в больницу. Перед приемным покоем она дождалась, пока санитары вытащат Гуннарссона и его сумку с заднего сиденья, попросила их захлопнуть дверь и сразу рванула с места, даже не взглянув в зеркало.

Поездка на машине из Оулу до погранзоны заняла два часа. Примерно через час пути Янатуйнен позавтракала на заправочной станции, наблюдая в окно за порывами ветра. Это успокаивало. Ветви березы беспомощно барабанили по стеклу, как будто хотели до кого-то достучаться.

Она добралась до пропускного пункта в девять утра. В будке пограничника зиял пустой оконный проем. Снятая рама стояла прислоненной к стене. Шлагбаум, сломанный пополам, лежал за будкой.

На месте шлагбаума, перегораживая дорогу, стоял зеленый внедорожник «сузуки». Парень в фуражке сидел в автомобиле на водительском месте и спал, положив голову на руль.

Янатуйнен опустила стекло в машине. Пограничнику в будке, судя по его виду, выдалась бессонная ночь. Он сказал, что не рекомендует продолжать путь в Лапландию, и уже завел было привычную шарманку про страховки, которые перестают действовать дальше, но Янатуйнен остановила его, сообщив, что она из полиции.

Протянула свое удостоверение.

– И вы тоже сюда по службе, – вздохнул пограничник и вернул документ.

– Ну да.

Пограничник посмотрел на машину Янатуйнен, двадцатилетнюю красную «Тойоту-Короллу», и сплюнул на землю перед будкой.

– И такое вот дерьмо вам выдают.

Янатуйнен ухмыльнулась.

– Интересно, эта развалина техосмотр-то пройдет?

Янатуйнен не ответила.

– На государство работать – это задница. Что думаете?

– Как скажете.

– Да уж. Ладно, счастливого пути.

Пограничник помахал рукой парню, который спал в джипе, и велел отъехать. Тот никак не отреагировал. Пограничник взял швабру, стоявшую в углу будки, высунулся из окна и постучал щеткой по капоту «сузуки». Парень проснулся. Пограничник показал шваброй на машину Янатуйнен. Парень включил заднюю передачу и сдал на обочину.

Янатуйнен добралась до Вуопио уже после обеда. Она проехала через всю деревню. Ураган разбросал по дороге сосновые и березовые ветки. Янатуйнен все время крутила рулем, аккуратно объезжая самые крупные сучья, словно сдавала экзамен в автошколе. По сторонам дороги виднелись сорванные почтовые ящики и поваленные дорожные указатели. На автобусной остановке сидел неопрятного вида мужчина. На коленях у него были деревянные колобахи, на которые он приклеивал пуговицы, мох и разноцветные кусочки пластика. Мужчина протянул одну колобаху Янатуйнен, видимо, предлагая ее купить. Янатуйнен не обратила на это внимания. Впереди дорогу переходил олень со свалявшейся шерстью, тащивший за собой красные детские санки-ватрушку. Вдоль дороги выстроились бревенчатые дома, которым, судя по их виду, было не меньше сотни лет. Янатуйнен разглядывала просторные крылечки, выкрашенные свежим красным суриком стены и белые наличники на окнах. Ей попадались и дома с провалившимися крышами, дворы которых походили на свалки. Но даже в таких домах на окнах висели занавески, а перед дверью стояла машина. Во дворе одного из домов примостилась огромная ягода морошки.

Она была размером с сауну. Вдруг в гигантской ягоде открылась дверь – оказалось, что это и вправду сауна.

Янатуйнен доехала до конца деревни, завернула во двор клуба, обогнула его по кругу и повернула обратно.

Магазин «Блесна», похоже, был открыт.

– Добрый день, – сказала Янатуйнен, войдя в магазин.

– Здорово! – крикнул в ответ Кейо и свалился с табурета.

Янатуйнен подошла к прилавку и заглянула за него. Кейо на спине лежал на полу.

– Вы ушиблись?

Кейо неуклюже поднялся и уселся обратно на табурет.

– Да ничего… это моя профессия, хе-хе… И кто ты такая? В смысле, чем могу помочь?

– Я – констебль криминальной полиции Янатуйнен.

Кейо побледнел.

– Но ты же девочка. То есть женщина?

Янатуйнен не ответила. Кейо не отводил от нее глаз.

– Как ваше имя? – спросила Янатуйнен.

– Оллила.

– Это фамилия. А имя?

– Кейо.

– Я разыскиваю Элину Юлияакко.

Кейо кивнул:

– Я ее знаю.

– Вы видели ее в последнее время?

– Не видел вообще-то, – сказал Кейо, взял со стеллажа блесну и принялся натирать ее тряпкой. – А можно спросить, зачем это вы ищите-то молодую хозяйку Юлияакко?

– Нет, не могу сказать.

Янатуйнен обвела взглядом магазин. Взяла с полки желтую коробочку. Внутри была тоже желтая с виду резиновая рыбка. Янатуйнен не знала, для чего она предназначена. Коробочку покрывал слой серой въевшейся грязи. Янатуйнен поставила коробку обратно на полку.

– Хорошо идет торговля?

Кейо кивнул.

– Да-да! Тут много рыбаков-то. Лодка в речку, к счастью, помещается, хе-хе-хе! У нас тут своя есть достопримечательность, лосось в речку высажен. Глупая это рыба.

– Вы действительно не видели Элину Юлияакко?

– Ну нет, в общем-то…

– Вы как-то неуверенно отвечаете.

– Или, ну…

– Ну?

– А ты и вправду из полиции?

Янатуйнен прищурилась.

– Да. Разве это до сих пор непонятно?

– То есть умеешь разруливать… э-э-э… ситуации?

Янатуйнен внимательно посмотрела на Кейо.

– Так, значит. Извольте немедленно сообщить, видели ли вы Элину Юлияакко, а также предоставить всю остальную информацию о ее перемещениях и месте жительства.

– Мадам полицейская, успокойтесь!

– Тогда уж мадемуазель.

– Во даже как?.. – Кейо лизнул ладонь и провел ею по своим черным грязным волосам.

– Послушайте…

– К нам однажды приезжал полицейский.

– Я обязана…

– Он помер уже.

– Простите?

– С ним несчастье приключилось.

– Вы мне угрожаете?

– Нет-нет! Я хочу сказать. Это… Его фамилия была Онкамо. Помер, когда на лося ходили. Ему легкое прострелили.

– Еще немного, и я вас арестую, – сказала Янатуйнен.

– За что? Это был несчастный случай. Или… А можем мы для начала ко мне домой сходить?

– С какой стати?

– У меня дома и есть эта самая ситуация. Как раз вот прямо сейчас. Может, ты ее и разрулишь? А потом я сообщу тебе, что знаю про Элину. Я не угрожаю. Просто хотел рассказать об истории деревни… Если, конечно, тебе интересно… Ну, я рассказчик-то не очень…

Кейо сделал приглашающий жест рукой и взглянул на Янатуйнен.

– Надеюсь, вы понимаете, что не можете предлагать сделок представителю государственной власти.

– Да никакая тут не сделка. У меня несчастье.

– И при этом магазин у вас открыт и вы спокойно тут сидите?

– Ну надо же на жизнь-то зарабатывать… Послушай, у меня серьезная беда. Не знаю, как объяснить. Мне нужна помощь полиции. Можешь мне помочь?

Янатуйнен тяжело вздохнула.

– Говорите, о чем идет речь.

– Ко мне в дом забрались.

– Когда?

– Вот сейчас прямо. Вернее, вчера заявилось. И теперь оно тоже там.

– Кто?

– Это.

– Это?..

– Ну, я толком не пойму, как оно там называется.

– И оно завладело вашим домом?

– Вот именно! Завладело. Прямо-таки захватило его.

Янатуйнен кивнула.

– Вот как.

– Поможешь, госпожа полицейская?

– Минуточку, – сказала Янатуйнен и направилась к двери.

– Разумеется. Полиция – это хорошо…

Янатуйнен вышла на крылечко магазина и закурила. Обвела взглядом деревню. Пожилая женщина, проходя мимо неопрятного мужика на остановке, что-то ему сказала. Тот закричал ей вслед. Женщина остановилась и вернулась к мужику. Они стали о чем-то разговаривать.

Янатуйнен помнила, какой совет дал ей комиссар Кююхкю.

Соглашайся на все. Никогда не спорь.

Кююхкю был в командировке в Лапландии двадцать лет назад, выяснял обстоятельства ухода от налогов, связанного с проектом строительства плотины. Уезжал Кююхкю на два дня, но в итоге задержался на два месяца. Потерял одну ногу, поседел и, по словам коллег, вернулся совершенно другим человеком.

Других результатов поездка не имела: Кююхкю доложил, что не смог ничего выяснить.

Помимо этого, Кююхкю рассказывал, что местные жители носят длинные подштанники до самого Иванова дня, но в это Янатуйнен теперь поверить не могла, потому что изнемогала от жары в одной футболке и джинсах.