НеРодная сестра магната (страница 11)
И, черт, адресовано это нам обоим. Я все равно не верю в наше родство с Микой. Лишь деду подыгрываю, но сам намерен выяснить истину. Это или ошибка, или четко спланированное Микой мошенничество. И пока что я склоняюсь ко второму.
Но осложняется мое положение тем, что… меня чертовски тянет к ёжику. И Адам лишь подлил масла в огонь попытками «сдружить брата и сестру».
Не понимаю, что происходит, но ведет меня, когда она рядом.
Вот и сейчас. Наблюдаю, как Мика отрывается от блокнота, исподлобья изучает суетящихся сотрудников и нервно прикусывает кончик карандаша. У меня мгновенно возгорается все внутри.
Будто почувствовав пристальное внимание, она устремляет взгляд на меня и тут же отводит. Испуганно и смущенно. Такое ощущение, что и впрямь верит в наше родство. Или слишком хорошо отыгрывает свою роль.
Что ж, разберемся, сестренка.
– Вот зря ты, Ян. Я же друг твой лучший, – жужжит над ухом Петр, и хочется отмахнуться от него, как от назойливой мухи. – Малышку сам не обижу и в обиду не дам. Породнимся с тобой. Я с самыми серьезными намерениями.
Смотрю на него скептически. Бабник похлеще меня. В курсе я его «намерений».
Мы со Петром еще со времен университета знакомы. В студенческие годы чудили будь здоров. На одной волне всегда были. Ссорились крайне редко. Девчонок вместе в клубах снимали, заранее оговаривая, кому какая достанется.
По сей день нормально общаемся. Я и должность для Петра выбил престижную в компании. Что нам делить?
Но сейчас. Речь идет не о какой-то там девчонке из клуба.
Это Мика, черт возьми! Петр охренел совсем?
– Еще одно слово, и станешь бывшим другом, – воспламеняюсь я.
Но мои слова тонут в гуле голосов.
– А вдруг она судьба моя? – не унимается он.
– Подойдешь к Доминике, и будешь искать судьбу на бирже занятости, – цежу, из последних сил пытаясь обуздать свою ярость.
– Ничего себе, как все серьезно. Не знал, что ты такой суровый старший брат, – Петр поворачивает голову ко мне, наконец-то прекратив пожирать Мику взглядом, и осекается, заметив мой гнев.
Тем временем от слова «брат» у меня окончательно крышу рвет.
– Петр, пошел на хрен отсюда. Займись делом. Перепоручаю тебе отчеты из соседнего отдела. Завтра к утру чтобы были у меня на столе, – разгоняюсь я и уже не могу притормозить.
На нас косятся другие сотрудники компании. Ни для кого не секрет, что Петр здесь на особых условиях. Практически моя правая рука. И сейчас им не понятно, что происходит.
Даже Мика поглядывает на нас, прищурив лазурные глаза. И носик морщит.
– Ян, шутишь? Это нереально, – удивленно выдыхает Петр. – Шутишь же? Да брось, – дружески хлопает меня рукой по плечу.
– Субординацию соблюдай, – рявкаю на него, окончательно ввергая в шок. – Так. Разошлись все по рабочим местам, – приказываю остальным, и они разбегаются, как тараканы при внезапно включенном свете.
Сам подлетаю к растерянной Мике, хватаю ее за локоть и тащу за собой.
– Эй, не дергай так, упаду, – фыркает она.
С беспокойством оглядываюсь. Какой бы лицемеркой она ни была и как бы не раздражала меня, вреда я ей никогда не причиню. Не смогу. И пугать не хочу, потому что помню ее реакцию в нашу первую встречу в доме Адама, когда я в комнату к ней ворвался.
Не желая нагнетать атмосферу, я отпускаю Мику. Возвращаюсь к столу за ее сумкой, которую она не успела забрать, и только потом направляюсь к двери.
Выходим вместе, но я веду ёжика не в свой кабинет, а прочь из офиса.
– А куда мы? – непонимающе спрашивает Мика. Тон ее настороженный и взволнованный.
– Домой тебя отвезу, – бурчу в ответ.
– Хм, я, конечно, не против, – тянет она, заметно расслабляясь. – Но Адам сказал…
– Я сам с ним поговорю, – чеканю строго, отчего Мика вздрагивает. – Нечего тебе в компании делать. Язык учи и к экзаменам готовься, – всматриваюсь в ее красивое кукольное личико и злюсь. – Дома!
И, желательно, от меня подальше. Насколько это возможно. Под одной-то крышей.
Глава 14
Около недели спустя
Доминика
Горячие мужские пальцы касаются моего живота, проводят по самому низу. Осторожно, почти невесомо, чтобы не спугнуть. Миллиарды импульсов мелкими паутинками расползаются по коже. Согревают и подчиняют тело.
Делаю вдох, замираю и прислушиваюсь к своим ощущениям. Уютно, приятно и… жарко. С каждой секундой все нестерпимее.
На живот ложится ладонь и, осмелев, скользит под свитером к груди. Но стоит мне вздрогнуть, как тепло, к которому я почти привыкла, исчезает.
– Тш-ш, ёжик, – врывается в ухо вместе с обжигающим дыханием.
Легкий поцелуй задевает шею. В горле пересыхает, а живот сводит судорогой. Но не от страха. Что-то другое завоевывает разум и сердце, постепенно вытесняя оттуда все плохое.
Что-то, чего я никогда не испытывала ранее. Чему не знаю названия. И в чем нуждаюсь сейчас больше воздуха.
– Нет! – просыпаюсь от собственного крика.
Подскакиваю в постели, осматриваюсь, не сразу узнаю собственную спальню в доме Левицких. Сколько времени я здесь? Неделю? Но особняк по-прежнему кажется мне чужим. Наверное, это и правильно. Лишняя я здесь. Была тогда и остаюсь до сих пор.
Пытаюсь сделать вдох, но не могу. В горле пересохло, а тело лихорадит. Всему виной проклятые сны, которые преследуют меня после той ночи. Заставляют гореть и… мучиться от раскаяния.
Откидываю шелковую простынь и мчусь в душ. Включаю воду, намеренно холодную, и, затаив дыхание, становлюсь под бьющие по телу, тонкие струи. Эмоции утихают, внутренний пожар отступает. Выхожу только когда зубы начинают стучать от переохлаждения, а кожа покрывается мурашками.
Кутаюсь в пушистый махровый халат и возвращаюсь из ванной в спальню.
Один шаг через порог и…
Вскрикиваю, но тут же зажимаю рот рукой. Потому что в меня впивается чистый детский взгляд.
Ахаю ошеломленно, не понимая, что происходит.
Ведь сейчас на моей постели сидит белокурый мальчик, совсем кроха. Да он младше близнецов моей сестры!
Вокруг – учебники польского. Я с ними засыпаю и просыпаюсь, потому что твердо намерена выучить язык. Хочу понимать, что говорят за моей спиной. Почему Ян рычал на друга тогда, от чем шептались Александра с Петром на днях, что именно говорил Адам своим родственникам, резко переходя на польский и повышая голос? Надоело изгоем себя чувствовать здесь! И так целыми днями в комнате прячусь, избегая общения.
Кошусь на приоткрытую дверь и недовольно сжимаю губы: защелка, которую я все же выпросила у деда, опять не сработала. Все-таки стул был надежнее.
Но не успеваю расстроиться или испугаться, потому что мысли сейчас заняты другим. Откуда в моей кровати ребенок? Да и вообще в этом доме? Чей он? Не помню, чтобы видела его «личное дело» в папке, которую мне «детектив» Эд передал.
Скользком осмотрев меня, мальчик опускает голову и как ни в чем не бывало возвращается к своему занятию. Перекладывает книжки, листает их, случайно надрывает страницы.
Усмехнувшись, я подхожу ближе. По пути выглядываю через щель в двери, но, никого там не обнаружив в холле, толкаю деревянное полотно, закрывая.
Аккуратно сажусь на кровать, но мой маленький гость на меня больше не реагирует, словно меня не существует.
– Эй, малыш, ты настоящий вообще? – с улыбкой шепчу и протягиваю руку к его белобрысой макушке.
Почти касаюсь шелковистых волос, но останавливаю себя. Не хочу пугать мальчика своей навязчивостью. Я не ведь не люблю, когда меня чужие люди трогают, а сама лезу к нему.
Убираю ладонь и наклоняюсь, чтобы перехватить взгляд малыша, который он так усиленно отводит.
– Откуда ты взялся? Как будто призрак, – хихикаю я. – Крохотный Каспер.
Он буквально на секунду поднимает голову, прищуривает глазки, но потом опять переводит внимание на учебники польского. И вдруг меня озаряет!
– Ты же, наверное, русского не понимаешь! – хлопаю ладошкой по своему колену. – Так, сейчас, – пытаюсь вспомнить хоть что-то из выученного. – Dzień dobry! – здороваюсь я.
Малыш игнорирует меня. Вместо этого подается вперед и тянется ручкой к тумбочке. Понимаю, что он нацелился на мои наручные часики, что лежат там.
– Понравилась игрушка? – хихикаю я. – Держи, – беру часы и передаю ему.
Мальчик медлит, но все же принимает «подарок». Крутит в ручках, разглядывает довольно и, кажется, улыбается.
– Нравится? – радуюсь вместе с ним. – А я знаю, у кого есть покруче часы. Еще и с бриллиантом. Потом покажу, – хохочу я.
– Он уже видел, – звучит с насмешкой откуда-то сверху.
Дергаюсь, задираю голову и хмурюсь, когда встречаюсь с серебристо-серыми глазами Яна.
– Ян! Нельзя врываться в мою комнату без стука и подкрадываться ко мне! – фыркаю я.
Он откашливается, сводит брови и произносит с оттенком вины:
– Извини. Просто я обыскался Даниэля. Переживал, что он из дома ушел.
– Внимательнее за сыном смотреть надо, – ехидно тяну.
Значит, вот о каком ребенке Ян говорил. Интересно, где его мама? Тоже в доме? Вот только девушки Яна мне здесь не хватало!
– Дан – мой племянник троюродный, – сообщает он прежде, чем я успеваю надумать еще чего-нибудь.
– А родители где? – уточняю чуть слышно, пока малыш занят часами.
– Нет их. Он сирота, – так же тихо отвечает.
Короткая фраза причиняет мне почти физическую боль. Взмахиваю внезапно повлажневшими ресницами и поспешно отворачиваюсь от Яна. Сжимаю губы, шумно выдыхаю через нос, пытаясь совладать с эмоциями.
– Даниэль, значит? – сглотнув ком в горле, бодро обращаюсь к малышу. – Я Мика, – протягиваю руку для приветствия.
Но Дан не спешит отвечать взаимностью, изучает мою ладонь с подозрением.
– Он не разговаривает, – комментирует Ян.
– М-м-м, а сколько лет? – спрашиваю я, пока моя рука так и зависает в воздухе.
– Почти три.
Чувствую, как теплая детская ладошка все-таки касается моей, и нежно сжимаю.
– Дану ставят задержку речи, – продолжает Левицкий. – И еще он плохо идет на контакт с людьми. Психологи подозревают…
– Замолчи, – говорю тихо, но твердо. – Не обсуждай Даниэля при нем. Дети все чувствуют, – укоряю его.
Жду агрессивной ответной реакции Яна, но, к моему удивлению, ее не получаю. Наоборот, боковым зрением замечаю, как он кивает.
– Знаешь, Даниэль, я бы на твоем месте тоже с ними не разговаривала, – продолжаю стискивать крохотную ручку в своей и радуюсь, что малыш не сопротивляется. – Что ж, будем вместе учить язык этих снобов, – подмигиваю ему.
Дан хоть не смотрит мне в глаза, но уголки его губ плывут вверх. От искренней детской улыбки в душе разливается приятное тепло.
– Даниэль, идем переоденемся к завтраку, – откашлявшись, хрипло говорит Ян. – И тебе тоже не помешало бы, – бросает мне как бы между прочим.
Вспоминаю о своем внешнем виде, смущенно поправляю влажные, спутанные волосы. И, ощутив на себе не по-братски откровенный взгляд, сильнее запахиваю халат.
Тем временем Дан сползает с постели и послушно идет к Яну. Слежу за мальчиком взволнованно. Не сразу понимаю, что именно зацепило меня в предложении Левицкого. А когда осознаю, то вспыхиваю от страха и недовольства.
– К завтраку? – подскакиваю на ноги и становлюсь между Даниэлем и Яном. – Ты собираешься бросить малыша на растерзание своей семейке… Адам'с?
Ян напрягается, складывает руки в карманы, но говорить что-то не спешит. Размышляет. Я же тем временем воспламеняюсь от негодования.
– Я уж было подумала, что здесь, – тычу пальцем в его стальную грудь, – хоть какие-то ошметки сердца есть. Но нет. Ты решил Дана вместо завтрака этим стервятникам скормить? – шиплю так, чтобы малыш не слышал.
– Левицкие обязаны принять Даниэля. Он – член нашей семьи. И пусть кто-то хоть попробует против высказаться, – чеканит Ян.