Тиха украинская, то есть, простите, сараевская ночь. Спят пациенты госпиталя, в отдельных палатах спят раненые во время покушения наместник Боснии и Герцеговины Оскар Потиорек и наследник австро-венгерско престола эрцгерцог Франц Фердинанд, спит умаявшаяся и наплакавшаяся эрцгерцогиня София, спит младший медперсонал (сиречь санитары), а также адъютанты и охрана высокопоставленных персон. Не брешут даже собаки за окнами, ибо и они тоже погрузились в глубокий сон. Все они спят настолько крепко, что вряд ли проснутся даже в том случае, если госпиталь начнет бомбить авиация. А все дело в бойце Птице, в миру Анне Сергеевне Струмилиной, которая спела этим людям свое колыбельное заклинание, снять которое до истечения гарантированного срока действия «с третьими петухами» может только она сама.

Портал в мир грядущей Первой Мировой Войны открылся легко, как хорошо смазанный замок, который отпирают «родным» ключом, что говорит о том, что, совершив минимально необходимое воздействие, мы вывели этот мир из Основного Потока и перевели его на самостоятельную траекторию. Впрочем, если Франц Фердинанд все же умрет, то все вернется на круги своя. Но мы здесь как раз для того, чтобы предотвратить это нежелательное явление…

А вот и двери в одиночные ВИП-палаты. Их легко можно опознать по дрыхнущим, сидя под стенами, австрийским солдатам, обнимающим винтовки Манлихера с примкнутыми штыками. И тут же, напротив двери, столы, на которых в одинаковых позах мордами лежат сопящие офицеры. Заглядываю за одну дверь: там, в синем свете ночника, сном младенца дрыхнет граф Потиорек, а на полу, упав со стула, валяется его адъютант. Лилия сказала, что местные врачи обработали раненую ногу, кое-как сложили бедренную кость из крупных осколков, удалив всю мелочь, не связанную с мягкими тканями, и закрепили все эпического размера гипсовой повязкой. Срок условного выздоровления – около полугода, при этом никто не гарантирует, что кость срастется ровно, а раненая нога не окажется короче здоровой. В нашем прошлом сей деятель довольно бодро (хотя и неудачно) командовал сербским фронтом с австрийской стороны, и его выбытие с этой должности тоже означает изменение местной истории.

Но сейчас нам требуется совсем не граф Потиорек. Закрываем эту дверь, открываем другую. А там – как раз тот, кто нам нужен, Франц Фердинанд собственной персоной, перемотанный бинтами как мумия египетского фараона. И тут же эрцгерцогиня – храпит, будто извозчик, на отдельной кровати, а на полу, рухнув со стула во сне, сопит не адъютант, а служанка весьма слоноподобных габаритов.

Лилия подходит к столику рядом с кроватью австро-венгерского наследника, нюхает стакан-поильник с носиком, наполненный водой, и морщит нос.

– Это яд, папочка! – авторитетно говорит она. – Проснулся бы этот мужчинка ночью, попросил попить, служанка и подала бы ему этот стаканчик. А напиток в нем таков, что, испив его, уснешь, и больше никогда не проснешься. И тут отравители, которых я ненавижу! Поклянись, пожалуйста, что убьешь их всех.

Я и поклялся. Убью, догоню и закопаю заживо. А то что же получается: я этого Франца Фердинанда спасал, под личиной светского хлыща лично ходил на дело – а его бы раз, и отравили… И потом сообщили бы народу: дескать, умер от последствий ранения. По счастью, стакан полон, а значит, пациент из него еще не пил. Замечательно. Небольшая манипуляция: стакан отправляется в мир Содома на экспертизу магами жизни, а вместо него появляется другой, наполненный живой водой. Сначала у меня была идея поставить сосуд с ядом герру Потиореку, несомненно, непосредственно замешанного в эту интригу, но потом я отбросил эту мысль во тьму внешнюю. Не надо нам такого, ни в каком виде. Стоит только начать поступать в соответствии с мелкими мстительными порывами души – и зло непременно затопит тебя с головой.

– Значит так, – сказал я Лилии, – этот человек должен быть в меру подлечен, гарантирован не только от смерти, но и от ухудшения состояния здоровья. И в то же время мне не нужно, чтобы он завтра встал и начал ходить гоголем. Выздоровление раненого должно быть быстрым, и в то же время укладываться в естественные сроки.

– Как тебе будет угодно, папочка, – пожала плечами Лилия и, привстав на цыпочки, склонилась над пациентом, нажимая пальцами на какие-то только ей известные точки организма.

Минуты через две она распрямилась, сдула со лба непослушную челку и сказала:

– Ну вот и все, папочка! Пользовали нашего больного достаточно квалифицированные эскулапы, не допустившие никаких грубых ошибок, а потому зарастет как на собаке. Теперь пусть Диметриос наложит на этого типа самое простое из доступных ему заклинаний регенерации – и дело в шляпе. Выздоровеет тогда этот пациент где-то за месяц, и ни у кого не возникнет подозрения, что в его организме имело место постороннее вмешательство.

Собственно, ради этого заклинания я Колдуна с собой и тащил. И когда он закончил манипуляции с заклинанием, которое естественным путем должно было рассосаться недели за три, я сказал Птице:

– А вот теперь, уважаемая Анна Сергеевна, когда все медицинские процедуры уже закончены, больного надобно разбудить для проведения дипломатических переговоров. А то тут завтра с утра настропаленный агитаторами народ может начать выражать свое возмущение покушением – да не сербскому правительству и его тайным кукловодам, а обычным местным сербам, которые во всем этом ни сном, ни духом. Возмущения, как это водится, перерастут в погромы и убийства, и если наш пациент, опираясь на свой вес в обществе, не сумеет предотвратить эти негативные явления, то потом, когда жизнь и смерть этого человека станут мне безразличны (ибо изменения обстановки пойдут валом), я на него сильно осерчаю. А о таком лучше предупреждать заранее.

Птица пожала плечами, кивнула и прошептала что-то пациенту на ухо. Секунд тридцать ничего не происходило, потом Франц Фердинанд открыл глаза и уставился на нашу компанию как баран на новые ворота. Аж усы встопорщились.

– Кто вы, черт возьми? – хрипло прошептал он.

– Мое имя и имена моих спутников не скажут вам ровным счетом ничего, – пожал я плечами, отвечая на тевтонской версии немецкого языка. – Вам необходимо знать только то, что мы представляем в вашем мире Всемогущего Творца Всего Сущего, решившего внести в местную историю кардинальные изменения. Предыдущий вариант, образовавшийся самотеком из корыстных устремлений самых разных людей, Ему, видите ли, крайне не понравился. И первое, что мы сделали, это переиграли вчерашнее покушение, сохранив жизнь вам и вашей супруге. У вас степень ранения уменьшена со смертельной до просто тяжелой, а мадам Софи и вовсе отделалась легким испугом, вместо нее ранение получил наместник Потиорек, который аж из штанов выпрыгивал, лишь бы поскорее затолкать вашу парочку в ад.

Мои слова сопровождались отдаленными погромыхиваниями, как обычно бывает при надвигающейся грозе, но эрцгерцог Франц-Фердинанд не обратил на это обстоятельство ни малейшего внимания. Летом гроза – обычное дело, не то что зимой, где-нибудь в январе.

– Я не верю ни одному вашему слову, господин хороший! – отрезал австро-венгерский наследник престола. – Никакой вы не посланец Господа, а просто ловкий мошенник, который пробрался ночью в госпиталь только для того, чтобы морочить голову раненому человеку.

– Упрямый тевтон! – привычно возмутилась Лилия. – Дядюшка изо всех сил колотит его по голове, а он вертит этой головой и спрашивает, где это стучат.

И тут я подумал, что меч Бога Войны этому Францу Фердинанду демонстрировать сейчас бесполезно, потому что для него он ничем не отличается от декоративного лазерного меча джедаев из саги «Звездные войны». Снести голову одним ударом можно, а вот убедить – нет. И то же самое касается Кобры с ее огненными штучками. В местном цирке факиры-глотатели огня вам еще и не такое покажут. Да и вообще – нужно ли мне так убеждать этого человека, или достаточно заронить в него зерно сомнения, оставить портрет для связи и откланяться? Да, так будет даже интересней: если случатся погромы, то купировать их я буду в свойственной мне грубой манере, нанося удары не по погромщикам, а по тем, кто их натравил на сербскую общину.

– Видишь ли, Лилия, – сказал я со вздохом на высокой латыни, – если мы начнем убеждать этого человека, что мы не мошенники, то дело продлится до самого утра. А оно нам надо? Поэтому я оставляю ему свой «портрет», предупреждаю его, какие действия мне не понравятся, а потом мы тихо и чинно уходим к себе в Тридесятое царство через портал прямо отсюда. Пусть смотрит. Если он и в самом деле умный человек, как пишут в исторических трудах, то сложит два и два и выйдет на связь, чтобы узнать, кто хотел его смерти. А если неумный, то сойдет и так, как есть, потому что этот элемент в наших расчетах необязательный и легко выносится за скобки.

Ага, и хоть сейчас не времена Генриха Наварры, но все равно, как всякий европейский аристократ, получивший католическое воспитание, Франц Фердинанд должен быть научен хотя бы начаткам латинской мовы, еще совсем недавно (в историческом смысле) считавшейся в Европе языком межнационального общения. Так что эрцгерцог понял не только наш разговор, но и то, что этим языком мы с Лилией владеем гораздо лучше него. Одно дело, когда я обращался к этому человеку по-немецки с непонятным акцентом, и совсем другое, когда вдруг заговорил при нем на чистейшей латыни. И хоть этот факт не избавил полностью наследника австро-венгерского престола от всего свойственного ему скепсиса, то хотя бы пробил в нем изрядную брешь. Я положил ему на одеяло карту с портретом-миниатюрой и сказал на той разновидности латинского языка, что была в ходу среди аристократии поздней Римской империи:

– При помощи этой штуки вы в любой момент, как только вам захочется, можете выйти со мной на связь. Просто проведите пальцем по изображению, и все. И еще: завтра в Сараево, и вообще в вашей Австро-Венгерской империи, из-за вашего ранения могут начаться антисербские волнения. Так вот. Я буду очень недоволен, если должностные лица вашей Империи будут бездействовать или даже прямо поощрять эти безобразия. В таком случае, несмотря ни на какую охрану, неизбежны такие же внезапные визиты, как к вам сейчас, но совершенно с другим результатом. Тушка останется на месте, а голова потеряется. Вы уж поверьте – я такое умею очень хорошо. А сейчас мы пошли, счастливо оставаться, господин мой Франц Фердинанд…

Договорив, я щелкнул пальцами – и в дальнем углу палаты, напротив койки с сопящей эрцгерцогшей, открылся симпатичный такой прямой портал в мир Содома, откуда пахнуло миррой и ладаном, как из храма. Над горами занималась заря нового рассвета, обещающая Заброшенному Городу очередной неистово жаркий день. Возглас Франца Фердинанда, которого наконец «проняло», остановил меня на пороге, когда мои спутники уже перешли в мир Содома.

– Постойте, господин! – воскликнул наследник австро-венгерского престола пересохшим от волнения ртом. – Скажите же, как к вам обращаться?

– Сергий, сын Сергия из рода Сергиев, – сказал я под раскаты грома, – самовластный государь княжества Великая Артания, расположенного в пятьсот шестьдесят третьем году от рождества Христова, а также нескольких эксклавов в других мирах. Обычные люди имеют возможность, открывая двери, ходить из комнаты в комнату, а мне Господь даровал способность, исполняя разные Его поручения, таким образом ходить из мира в мир. Иногда я разговариваю разговоры, как сейчас, а иногда во имя лучшего будущего для этого мира начинаю воевать – и тогда сдайся враг, замри и ляг, потому что судьба того, кто не последует этому совету, будет весьма печальна. Это я говорю вам потому, что этот мир беремен большой общеевропейской войной, которая непременно должна разразиться до первого октября сего года.