Нет, Грей не может быть таким, он хоть большой, но добрый.

Только что поняла, что не люблю вот таких прямолинейных родственников.

– Маш, что с тобой?

– Голова что-то болит от вчерашнего самогона.

– Не может быть, от самогона Пашкиного отца никто никогда не болеет. Ты уже умывалась? Пойдем в баню.

При упоминании бани слегка передернуло, но идти пришлось.

Глава 7 Денис

От нее пахло яблоками и деревенским самогоном.

Гремучая смесь для такой дерзкой девочки, что днем грубила, так складно посылая меня на все стороны разом.

Да я и сам был уже не совсем трезвым. Надо было отметить счастливое спасение малышки Маши.

Красивое имя ей идет.

Хотел отвлечь от истерики, они бывают после понимания случившегося. Целовал так, словно это меня ею накрыло, тонул сознанием, сминая влажные, прохладные и мягкие губы.

А вот сейчас надо было выпить.

Срочно.

Угомонить разбушевавшиеся гормоны, стоящий колом член и гудящие яйца, они и так с утра болели после наблюдения за тем, как брюнеточка обливалась водой из шланга. Вода стекала по телу, соски, ставшие твердыми горошинами, торчали сквозь этот, мать его, блядский купальник.

А потом она терлась им об меня на реке так, что член вырывался из шорт, готовый в бой, на любые сексуальные подвиги.

Никогда не замечал за собой такой реакции на девушек, к тому же на таких молодых. Считал себя сдержанным в эмоциональном плане мужчиной, который в тридцать три года умеет управлять эмоциями.

Нет, выпить было жизненно необходимо.

Первые три стопки пошли на ура, потом захотел сорвать свежего огурчика из теткиного парничка. Вышел из своего логова, вдохнул прохладного ночного воздуха полной грудью и выдохнул с трудом.

По двору в мою сторону медленно двигалась фигура, а собака, этот сторожевой грозный алабай, просто сидел и вилял хвостом.

Скотина такая.

Брюнеточка, это была она.

Ее фигурку не узнать было невозможно. Светлый сарафан мелькал пятном в ночи. Она застыла на месте, было слышно, как тяжело дышит, а пес терся рядом.

– Грей, фу! Место.

– Ой!

– Вот тебе и ой. Ты все-таки утонула и явилась ко мне?

– Нет… я не знаю… я…

Отблагодарить, что ли, пришла? Ну, кто ее знает, эту молодежь, как у них это принято, вечером – я спаситель, ночью – принимаю ласки от спасенной.

Что за чушь только не полезет в голову с перепоя.

– Напилась?

– Нет.

– Сегодня можно, в день рождения можно все.

Не удержался, поцеловал снова, обхватив лицо одной рукой, так по-животному проникая в рот языком, всасывая губы, тут же облизывая их. Рядом с ней во мне просыпается некий дикий зверь, он хочет взять, терзать, вонзаться клыками и ногтями в нежную плоть.

Это точно недотрах.

Месяц не было секса, как Ева выдала, что нам надо расстаться, ей духовно расти, собрала чемодан и укатила с подружками на папины деньги в Сочи.

У девочки знакомый вкус на губах, улыбаюсь, облизываясь, словно попробовал сладкую конфетку.

– Что пила? Самогон?

– Да, – отвечает с легким стоном, прижимаясь ближе, снова чувствую ее твердые сосочки сквозь тонкую ткань. – Пашка сказал, первак.

– Хорошая вещь. А кто у нас Пашка?

– Сын кузнеца.

– Романтично. На сеновал уже ходила?

– Сеновал? Нет, он Зойкин парень.

Даже как-то отлегло, что этот сын кузнеца – не ее ухажер.

Она что-то там пробубнила, не разобрал, лишь подхватил на руки и понес в свою берлогу получать награду за спасение. К черту закуску и огурцы, к лешему водку, когда рядом вот такой шикарный, сносящий мозги антидепрессант.

Легкая, словно пушинка, так идеально помещающаяся у меня в руках. Ногой открываю дверь, не включая свет, укладываю свою ношу на диван, скидывая на ходу сланцы и шорты.

Она лишь стонет, когда расстегиваю на ее сарафане мелкие пуговицы, готовый вырвать их одним движением. Что-то пытается сказать, но потом хихикает, потому что я пытаюсь развязать одну из ниточек купальника, щекочу ее.

Колотит всего от нетерпения. Член стоит колом, слегка массирую его, оттягивая крайнюю плоть, размазывая по головке выступившую влагу.

А когда в моей ладони оказывается ее обнаженная небольшая грудь, мы громко стонем одновременно.

Вот же дьявол, такая бархатная и нежная кожа, набухший сосочек перекатываю пальцами, целую шею; малышка стонет, выгнув спину, жмется плотнее.

Кусаю, засасывая кожу, спускаясь губами вниз, хочу ее сосочки. Устроившись между раздвинутых ног, припадаю к груди, голодный и озабоченный.

Они у нее прохладные, а еще идеальные. Сжимаю руками полушария, облизывая соски, готовый слить прямо так, если бы она меня трогала. Девочка стонет, еще больше выгибает спину, а я, спускаясь вниз, стягиваю трусики, откидываю их в сторону.

– Ох ты, черт, девочка. Откуда ты такая взялась? Какая гладенькая у тебя малышка.

Массирую половые губки, именно губки, потому что назвать иначе не могу. Сглатываю скопившуюся во рту слюну, хочу попробовать их на вкус. Вылизать, трахая языком, заставить ее течь на мои губы.

Дергаю на себя, встречая слабое сопротивление, она снова что-то бормочет, не понимаю, кровь шумит в ушах, член дрожит, яйца поджаты.

В голове лишь желание обладать.

Трусь отросшей в бороду щетиной о бедра, веду носом, вдыхая диким зверем ее природный запах, он будоражит и возбуждает до предела.

Жадно касаюсь лона губами, лижу, засасываю, веду языком вверх, задевая клитор, дразню его языком. Девушка стонет громче, падает на спину, раскидывает руки по дивану, пытается вырваться, хватаясь за смятое белье.

А я, высунув язык, вылизываю ее малышку, собирая соки возбуждения. Она такая сладенькая, так бы и сожрал. Или это водка местная пробуждает во мне зверя? Голодного до кунилингуса, который я, в принципе, делаю не так часто.

Совершенно гладкие половые губки, они припухли и стали еще больше, засасываю клитор. Девушка стонет громче, приподнимая бедра, срывает голос, кончает на моем языке, так сладко дрожит всем телом.

Да чтоб меня.

Облизываюсь, как довольный, но голодный мартовский кот, приподнимаюсь, двигаясь ближе, готовый наконец получить свою порцию удовольствия.

– Потерпи, милая, я сейчас. Ведь ты не против презерватива?

Глаза привыкли к темноте, вижу, как она часто моргает, кивает.

Мечусь по комнате отдыха в поисках презервативов, они точно должны быть, хотя бы из старых запасов. Шарю по карманам, потом по сумке, проклиная все на свете, но не по соседям же идти сейчас просить и не к тетке: «Тетя Марина, дайте презерватив, трахаться хочется, мочи нет».

– Кретин чокнутый, ну где же вы, суки латексные?

Нахожу единственный экземпляр с затертой фольгой, надрываю упаковку, читать срок годности нет времени, напяливаю на пульсирующий член. Но как только разворачиваюсь, готовый совершить секс-марафон, застываю, не двигаясь с места.

Она спит.

Просто спит.

Обнаженная, желанная, пьяная. Красиво отклячив свою идеальную загорелую попку с маленьким белым треугольником от трусиков, обняв подушку.

– Вот же сучка маленькая, получила, что хотела, и заснула?

Вздыхаю, смотрю на свой член, зажатый в резине, стягиваю, кидая теперь уже бесполезную вещь на пол. Беру со стола бутылку водки, делаю несколько больших глотков. Алкоголь обжигает горло, горячей волной скатывается вниз, но легче не становится.

– Надо потерпеть до утра, дружок, там-то она от нас никуда не убежит, еще интересней будет. Мы же ей покажем, как надо просыпаться, еще добавки просить будет.

Разговариваю с членом.

Все. Занавес.

Зайдя в мойку, обливаю нижнюю часть туловища холодной водой, остужая свой пыл, чтоб не пришлось передергивать, глядя на спящую девушку, и уже окончательно ставить на себя клеймо извращенца.

Укладываюсь рядом, рассматривая ее.

Маша или Мария?

Нет, Мария ей не идет. Слишком официально для такой горячей и дерзкой девочки.

Курносый носик, пухлые губки, густые ресницы, на плече россыпь родинок. Мечта извращенца, падкого до малолеток.

Где мне записаться в их ряды?

Глава 8 Маша

– Ты сланцы-то где потеряла?

– Наверное, во дворе.

– А чего заторможенная такая?

С самого раннего утра и наверняка после бессонной ночи Зоя была полна оптимизма, задавая миллион вопросов.

В небольшой старой баньке было не так светло, скинула халат, сразу проскочив в моечную, уселась на лавку.

– Ой, спать хочу, не могу, Пашка, паразит, всю ночь не давал покоя.

Зоя хоть помнит, с кем была и что было, в отличие от слабенькой на передок – это, кстати, тоже Пашкино выражение – и падкой на самогон городской девицы, дочери олигарха.

Ха-ха три раза.

– Избавь меня от подробностей.

– А чего такого? Чай, не девочка уже.

А вот это под большим вопросом.

Господи, да что ж так нехорошо-то?

– Баба Аня не заходила? Нет? Вот и ладненько, может, и не заметит, что меня не было, а то быстро начнет намекать Пашкиному отцу на свадьбу. А я не готова, нет, ну какая из нас пара? Он тут, я в городе…

Зойка как радио отвлекала болтовней, я налила воды в таз, умылась. Распустила волосы, они пахли сухой листвой и древесиной, также как в том помещении, где я проснулась.

– Зой?

– М-м-м?

– А тот мужик, бородатый, что сосед через забор, ты не знаешь, кто он?

– Не знаю, надо спросить у бабы Ани, она с тетей Мариной дружит, это хозяйка дома.

– Наверное, родственник ее, как думаешь?

– Может быть. Слушай, сегодня тут, типа, вечеринки намечается, гуляния в ночь на Ивана Купалу, песни-пляски-хороводы, венки из цветов и прыжки через костер. Надо обязательно идти.

– Ой, не знаю.

– Ну, на Ибице такого точно не встретишь, надо идти. Пашка обещал, будет весело, с ребятами тебя нормальными познакомим, а то сидишь там, в папином офисе, как мышь канцелярская, кроме учебников, ничего и не видишь, мне Дашка рассказывала, какая ты заучка.

– И ничего я не такая.

Зоя плюхнулась, как тюлень, обливая меня водой, а мои мысли бродили как пьяные по затуманенному мозгу, не выдавая ни одного нормального варианта того, что произошло ночью.

– Зоя! Зойка! Зоя! Встречу твоего Пашку, уши оторву паразиту. Все цветы мне подавил у забора, скотобаза такая. Зараза какая противная, вот увижу я его еще раз на этом драндулете, колеса спущу.

– Вот же черт.

Зоя сморщилась, быстро ополоснулась, выскочила за дверь:

– Да они так и были подавленные, это дядя Степан на грузовике два дня назад попортил, он привозил соседям диван новый.

Как скучно я живу в городе. Тут и цветы давят, и диваны привозят, и Пашка паразит, и незнакомые мужчины спасают, целуют, а потом носят на руках и…

А вот дальше была заминочка. Но мое внутреннее ощущение говорит о том, что мне было хорошо.

Облокотилась о стену, прикрыла глаза. Голоса удалялись, но баба Аня все так же ругала Зойкиного ухажера. Воспоминания вспышками мелькали перед глазами.

Ночь, большой пес мордой утыкается в руку.

Полумрак.

Мужчина.

Поцелуй.

Его губы и руки на моем теле.

Он делает все жадно, покусывая кожу.

Я выгибаю спину в ответ, голова идет кругом, задыхаюсь, когда он царапает внутреннюю сторону бедра бородой, а потом…

Господи.

Резко открыла глаза, поняла, что трогаю себя за грудь, как она болезненно ноет, сжимаю сосок. Живот тянет, спускаюсь рукой между ног, трогаю пальцами возбужденную плоть, задевая клитор.

Прикусываю губу, чтоб не стонать в голос, когда вспоминаю, как мужской язык вылизывали меня от самого ануса до клитора, засасывая его, пуская по телу волну наслаждения.