Продолжаем движение вплоть до перекрестка, который полностью завален телами. Вонь тут стоит невообразимая, несмотря на прохладу я слышу жужжание множества мух. Половина тел изглоданы до самых костей. Мы словно забрели в ад, в кормушку для зараженных. Тошнота подступает к горлу, отворачиваюсь в сторону и в первом же доме в окне замечаю свечение, которое тут же исчезает.

– Закари, – зову я.

– Можно просто Зак.

Указываю рукой на окно, которое, в отличие от большинства, не выбито, и говорю:

– В окне был свет. Фонарик или свеча…

Не дослушав меня, Зак направляется в сторону одноэтажного простенького дома. Плетусь следом и подмечаю, что на участке намного чище, чем на соседних. Тут точно кто-то живет. Все окна и дверь целы, но на крыльце я вижу темное овальное пятно, скорее всего засохшая кровь. Глаза уже болят от натуги. Вглядываться сквозь туман непросто, чаще всего от долгого пребывания на улице начинает болеть голова и слезиться глаза.

Зак останавливается перед дверью, поднимает руку и просто стучит. Тихо стучит. Естественно, никто не отзывается.

Зак оборачивается и говорит:

– Там кто-то есть. Будь добра, отойди с линии огня.

Тут же захожу ему за спину. Я не совсем поняла, что такое линия огня, думаю, это место напротив двери.

– Мы пришли с миром, – начинает Зак, оглядываясь по сторонам. – Но если не откроете, боюсь, мне придется сломать дверь, и тогда ваша защита будет уже не столь уверенной.

Тишина. Я уже готова закатить глаза, как слышу шарканье у двери. Зак отодвигает меня ещё дальше, и дверь приоткрывается на пару сантиметров. Из тени на нас смотрит глаз, обрамленный морщинами и седыми ресницами.

– Вы привели их с собой? – хрипит старик.

– Нет, – отвечает Зак.

Глаз хозяина дома прищуривается.

– Хотите меня ограбить?

– Нет.

– Я вооружен.

– А я – нет.

Вот я и выяснила самое популярное слово в лексиконе Закари Келлера.

Дверь открывается ещё шире, и я вижу невысокого очень пожилого мужчину, в его руке двуствольное ружье. Оружие тяжелое и старик, больше не в силах держать его на весу, ставит у двери.

– Опасно тут ходить, – сообщает он неожиданную новость.

Закари не убирает руку, которая преградой не дает мне выйти вперед.

– Мы заблудились. Нам нужна машина.

Старик раздумывает и, хмуря брови, сообщает:

– У Руби есть машина.

– Я был бы рад поговорить с Руби и купить её машину.

Купить, какое далекое от нашей жизни слово. Своровать, вот самое то.

Старик отрицательно качает головой.

– Она не продаст.

– Где она? – спрашивает Келлер.

Старик кивает, чтобы мы вошли, закрывает за нами дверь и запирает её. Чиркает зажигалкой, и слабый свет дает рассмотреть маленькую, неказистую кухню. Старик проходит дальше, мы следуем за ним. Он останавливается в комнате, отодвигает половик и открывает подвал. Там, в отличие от комнаты, есть свет.

– Руби, – говорит старик в дыру в полу, – тут у нас гости.

Старик спускается первым, и только из-за этого я спускаюсь следом. До последнего не могу поверить, что мы нашли живых людей, которые открыли нам двери в свой дом просто так. Зак спускается после меня.

– Молодой человек, закройте дверь, иначе нас могут увидеть.

Зак опускает деревянную панель и поворачивается. Смотрю на него не в силах побороть желание улизнуть отсюда. Как я была наивна, полагая, что два других члена его семьи самые страшные. Здесь, под землей, в слабом свечении лицо Закари похоже на маску, столь неживую и злую… мне жутко от него.

Закари переводит на меня взгляд, и я тут же отвожу свой в сторону.

На импровизированной постели у противоположной стены лежит девушка. Я точно не могу сказать сколько ей лет, может двадцать, может и тридцать. Она вся грязная, точнее, её одежда. Волосы спутались, под глазами круги, на лице пот, хотя в подвале достаточно прохладно. У девушки отсутствует кисть на левой руке и правая нога до колена. На оголенных участках тела видны множество укусов.

Она смотрит на нас по очереди, но словно не видит.

– Дед, кто это?

Голос девушки слабый, она словно говорит из потустороннего мира. Руби больше мертва, чем жива.

– Они ходили по улице и зашли к нам, – отвечает старик и с болью смотрит на девушку.

– Зачем?

– Им нужна машина.

Девушка прикрывает глаза и, кажется, засыпает, но всё же через пару минут её бледные губы шевелятся, и она произносит категоричное "нет".

Зак проходит к Руби, присаживается у её кровати и осматривает укусы, но к девушке не прикасается.

– Как давно? – спрашивает он.

Руби открывает глаза. Она смотрит прямо на Закари, сглатывает ком и сообщает:

– Три недели назад.

– Медицинской помощи ведь не было?

– Нет.

Наступает тишина. Никто не произносит ни единого слова, слышно только тяжелое дыхание Руби.

– У меня к тебе сделка, – серьезно говорит Зак, смотря Руби в глаза. – Ты отдаешь мне машину, а я прекращаю твои страдания.

Ха. По части предложений он явный профан.

– Нет, – шепчет Руби. – Я не умираю.

Закари кивает.

– В этом и есть вся проблема, – спокойно говорит он.

– Что? – спрашивает Руби, и её глаза расширяются.

Я вижу, как её зрачки увеличиваются, а потом уменьшаются. Это как биение сердца.

Зак поясняет, и я подступаю ближе, потому что об этом мне ничего не было известно.

– Ты не умрешь. Слишком много укусов. Слишком. В тебе сейчас находится Т002, видоизмененный вирус. Он не позволит тебе умереть, но и не даст выздороветь. Ты будешь гнить очень долго. И это будет больно.

– Что ты такое говоришь? – спрашивает старик скрипучим голосом.

У Руби на глазах выступают слезы, она морщит лицо, пытаясь сдержать рыдания. Мне тоже становится дурно. Как это бестактно, говорить умирающему, что дальше ей будет только хуже? Бесчеловечно.

– Лучше не будет? – спрашивает она, и в голосе отчетливо слышна надежда.

– Не будет, – говорит Зак.

Девушка закрывает глаза и пытается сдержать рыдания, её лицо морщится в потугах, но всё же несколько слезинок скалываются по вискам и ныряют в спутанные волосы.

Мне так её жаль.

Руби открывает глаза и смотрит только на Закари.

– Ты ученый, врач?

– Всего понемногу.

– Куда вы поедете? – спрашивает она.

– До аэропорта, больше ничего рассказать не могу.

– Там, куда вы направляетесь, есть безопасность?

– Да.

– Я отдам тебе машину, если ты возьмешь с собой деда, – быстро проговаривает девушка.

Старик больше не лезет в разговор, он стоит и с безграничной печалью смотрит на Руби. Его губы дрожат.

– Хорошо, – соглашается Зак.

– Хорошо, – говорит Руби и её тело расслабляется.

– Я не оставлю тебя, – говорит дед и склоняется над импровизированной кроватью Руби.

Закари отходит от девушки, но не сводит с неё пристального взгляда.

Девушка с трудом поднимает руку и кладет её на морщинистую ладонь старика. Она ничего не говорит, ни слов прощания или надежды на будущее. Руби молчит, но в её взгляде столько слов, которые понимают только эти двое. Дед наклоняется к девушке, как можно нежнее обнимает её и, поднявшись, сглатывает ком, так что это слышат все.

– Машина за домом, не знаю, слили с неё топливо или нет, ключи найдете вон в той сумке, – говорит Руби и, кажется, на этом её силы заканчиваются.

Поворачиваюсь к противоположной стене и вижу среди множества вещей маленькую женскую сумку на тонком ремешке. Беру её и подношу к кровати.

– Сама… у меня нет сил на это. Моя рука…

Открываю сумку, достаю ключи и замечаю там складной нож, который больше похож на зажигалку крупных размеров. Достаю и его тоже. У меня нет оружия, никакого.

– Забери, – говорит Руби. – Мне он больше ни к чему.

Я не буду отказываться. Киваю девушке, но стараюсь не смотреть на неё, это слишком сложно. Но даже будучи в респираторе я чувствую её запах, он очень схож с вонью зараженных. Гниение и горечь.

– Спасибо, – говорю я ей, перевожу взгляд на Зака. – Мне нужно переодеться.

– Переодевайся, – позволяет он.

Я не дура, и покидать подвал в одиночестве не собираюсь. Забираю рюкзак у Закари и внутренне протяжно выдыхаю. Моя ноша вернулась. Отхожу в угол, где лежала сумочка Руби и начинаю доставать всё, что мне пригодится, из рюкзака. Скидываю ботинки, надеваю носки и, не снимая платья, натягиваю трусы, следом идут военные брюки с кучей карманов. Одеваясь, слышу, как Руби тихо стонет, а потом раздается спокойный голос Зака.

– Я могу это прекратить.

Никто не уточняет, о чем он говорит. Все и так понимают, что он предлагает Руби быструю смерть.

– Я откажусь… я не настолько храбрая.

– Ошибаешься, – говорит старик. – Ты самая храбрая.

Переодевшись, убираю всё в рюкзак, закидываю его за спину и, держа в руках нож и ключи, оборачиваюсь.

Старик ещё раз прощается со своей внучкой, отходит от неё и поворачивается лицом к нам. В его глазах слезы, а губы дрожат. Словно не в силах находиться в подвале, он выбирается наверх первым. Зак стоит и смотрит на девушку, она не сводит с него пристального взгляда.

– Поднимайся, – говорит он мне.

– А ты?

Ответа нет.

Выбираюсь наверх и слышу хруст снизу, тут же собираюсь спуститься, но Закари уже поднимается наверх.

– Что ты сделал? – тихо спрашиваю я.

Ответа я снова не получаю, но знаю – он убил Руби. Он что… свернул ей шею?

Меня начинает трясти, но я словно марионетка иду следом за Закари Келлером. Хорошо, что старик ушел дальше и не знает, что его дорогой Руби больше нет в живых.

Меня Закари рано или поздно так же убьет. Если узнает… когда узнает. Выходим из дома и тише любой мыши обходим жилище старика. На заднем дворе стоит старый красный пикап. Закари забирает у меня ключи и открывает дверцу, садится, заводит машину, проверяет горючее и командует:

– В машину. Быстро.

Не думая, запрыгиваю на переднее сиденье и подсаживаюсь ближе к водителю. Старик забирается следом и громко хлопает дверью. Кладет ружье себе на колени и с грустью бросает взгляд на дом, где, как он думает, продолжает страдать Руби.

Бросаю косой взгляд на водителя и внутренне содрогаюсь. Он только что убил человека, а по нему этого и не скажешь. По его лицу вообще ничего невозможно предугадать, понять или прочесть. Непроизвольно сравниваю его с младшим братом. А ведь раньше я думала, что Зейн холоднее льда. Как же я ошибалась. Неожиданно для себя самой осознаю – я скучаю. Не так как по родным, это печаль иного рода. Неожиданная доброта и забота Зейна сделали его для меня особенным. Словно я смогла расколдовать всю эту неприступную крепость и увидела под холодной коркой душу. Чуткую и отзывчивую душу. Ещё месяц назад я бы даже и помыслить о таких рассуждения не смела. Как быстро меняется жизнь.

Машина, урча и пыхча, выруливает через задний двор и выезжает на дорогу. Хорошо, что это край города и тут не так много брошенных машин. Некоторые из них Закари просто отталкивает пикапом.

– До конца на ней нам не доехать, – сообщает водитель. – Готовьтесь бежать.

Не уверена, что старик сможет бежать, он шел-то, еле-еле передвигая ноги.

– Как вас зовут? – спрашиваю я у старика.

– Уилл.

– Уилл, вы сможете бежать?

– Не уверен, – честно признается он.

Поджимаю губы и вижу, как Закари, сидящий рядом, снимает с себя респиратор и передает его мне.

– Почему снял?

– Эта бутафория ни к чему.

– Как это?

– Новых зараженных нет уже больше двухсот дней.

– И?

– Из этого можно сделать два вывода. Первый, туман больше не заразен. Второй, он заразен, но все, у кого была предрасположенность к заражению, уже подвержены ему.

Снимаю свой респиратор и вдыхаю прохладный воздух.

Крайние дома выныривают из завесы тумана, и моя душа тут же мчится к пяткам. В одну идеально ровную линию выстроились зараженные. Их практически черные тела поблескивают от света фар. Закари останавливает машину.

– Они ждут нас, – шепчу я.

– Держитесь за что-нибудь, – говорит Закари и стартует с места, визжа шинами.