Я поднял руки, медленно повернулся и увидел маршалов в их обычных широкополых шляпах и длинных серых плащах. Маршалы, как всегда, были вооружены короткими жезлами и арбалетами – и всё оружие было направлено на меня.

– Хотите, чтобы я зачитал ордер? – спросил сержант Фаустус Кобб.

Невысокий, тощий, узкоплечий, уже давно не в расцвете сил, он выглядел потешно рядом со своими более молодыми и энергичными подчинёнными. Но опыт общения с королевскими маршалами научил меня, что с возрастом они отнюдь не становятся менее опасными… Только более злобными, когда им сопротивляешься.

Что касается меня, мне исполнилось восемнадцать, и я устал больше, чем позволительно уставать в мои годы. Моя рубашка ещё не просохла от выпивки, которую я вылил на себя, чтобы замаскироваться под пьяницу в салуне, и я был сильно раздражён.

– В чём меня обвиняют на сей раз?

Кобб устроил целый спектакль, зачитывая ордер:

– Заговор с целью покушения на жизнь иностранного эмиссара, находящегося под защитой дипломатического представителя…

Да, верно: старик, который пришёл меня убить, имел в Дароме статус посла, будучи лордом-магом джен-теп.

Кобб продолжал:

– Жестокое физическое насилие…

«Недостаточно жестокое».

– Воровство…

«Я так и знал – не стоило оставлять себе ни одной монеты».

– Действия, направленные против интересов дароменской королевы и народа, которому она служит…

Это приписывается в каждый ордер. Плюньте на тротуар, и вы формально «действовали против интересов» королевы.

Кобб сделал паузу.

– Здесь есть ещё кое-что – как «незаконно быть раздражающим, полоумным метким магом-шулером, который не делает то, что ему велят»… Но я не уверен, что в этом есть состав преступления.

А я был почти уверен, что это единственное преступление, которое беспокоит Ториан.

– Забавно – она уже выписала ордер, прежде чем мага нашли, – заметил я.

Кобб ухмыльнулся.

– Похоже, лейтенант уже раскусила тебя, Келлен.

Я действительно начинал испытывать неприязнь к лейтенанту Ториан Либри. Хотя в дароменской столице было полно людей, стремящихся превратить мою жизнь в ад, лишь немногие домонстрировали грубую решимость и паршивое чувство юмора.

– Вы ведь понимаете, что по имперским законам мой статус наставника королевы не позволяет преследовать меня за преступление, если сперва четыре пятых двора не проголосуют за лишение меня должности?

Один из младших помощников дружелюбно усмехнулся. На прошлой неделе я позволил ему обыграть меня в карты в тщетной надежде привлечь на свою сторону кого-нибудь из маршалов.

– А никто и не говорит, что тебя арестовывают.

– Пошли, меткий маг, – сказал Кобб, приглашая меня двигаться вперёд.

Рейчис издал низкое рычание.

– Ты собираешься терпеть этот бред, Келлен? Опять? Давай убьём этих голокожих! Ты должен мне три глазных яблока, вот тебе возможность расплатиться.

– Три? Сколько глаз, по-твоему, было у того мага? – спросил я.

Единственная девушка-лейтенант среди маршалов вопросительно посмотрела на меня. Наверное, она была новенькой – остальные привыкли к нашим с Рейчисом перепалкам.

– Разве можно быть в чём-то уверенным, говоря о людях? – просвистел белкокот. – Ваши лица настолько уродливы, что всякий раз, начиная считать глаза, я сбиваюсь, потому что меня тошнит. Кроме того, два глаза ты должен был мне час назад. Третий – это проценты.

Великолепно! Теперь в придачу к воровству, шантажу и убийствам Рейчис захотел внести в список своих преступных делишек ещё и ростовщичество.

– Давайте прибавим шагу, – проворчал Кобб. – Вы же знаете, лейтенант не любит, когда её заставляют ждать.

Несколько его помощников рассмеялись – хотя ни один из них не посмел бы перечить ей. Я нехотя поплёлся по широкой мощёной улице к своей тюрьме – тринадцатой по счёту с тех пор, как стал наставником королевы в картах.

– Эй, а это что такое? – спросил Рейчис, показав на нечто маленькое и плоское, плывущее к нам по ветру над самой землёй.

Под моими ногами лежала игральная карта.

– Не останавливайся, – приказал Кобб.

Я не двигался, разглядывая замысловатые рисунки на карте: на её верхней половине был изображён великолепный город. А нижняя походила на зеркальное отражение верхней, только искажённое в тёмной, колышущейся луже чёрной воды.

– Ты выронил? – спросил Кобб, наконец-то заметив карту.

– Сержант Кобб, – начал я, – прежде чем всё зайдёт ещё дальше, мне нужно прояснить пару вещей.

– Да? Например, каких?

– Во-первых, я не имею никакого отношения к внезапному появлению этой карты.

– Ну и что? Просто игральная карта. Вряд ли ты единственный картёжник в столице.

Как бы оспаривая банальное объяснение Кобба, вторая карта опустилась на землю рядом с первой. Затем ещё одна и ещё; каждая, вращаясь, пролетала чуть дальше предыдущей, постепенно заключая меня в круг.

– В какие игры ты играешь, меткий маг? – спросил Кобб, делая шаг назад.

Я услышал, как щёлкнули предохранители нескольких арбалетов. Теперь я стоял в кольце искусно раскрашенных карт, их цвета – меди, серебра и золота – были настолько сочными, что улица по сравнению с ними казалась тусклой и безжизненной. Я повернулся к полудюжине хорошо вооружённых мужчин и женщин, которым поручили проводить меня до тюрьмы.

– Маршалы, позвольте принести вам свои искренние извинения.

– За что? – спросила одна из них, подняв арбалет и прицелившись в меня.

Карты на земле мерцали всё ярче и ослепляли; я уже не видел ничего, кроме игры красок, высасывающей свет из окружающего мира.

– За неудобства, связанные с моим спасением, – ответил я.

Сомневаюсь, что кто-нибудь меня услышал. Город вокруг превратился в плоское бесцветное пространство: здания, улицы, даже сами маршалы выглядели так, словно их вырезали из тонких листов бледной слоновой кости. Рейчис осел на моём плече и захрапел.

Навстречу мне кто-то шёл – одинокий источник ослепительного цвета, окутанный золотистым вихрем магии песка, бледно-синими чарами дыхания и сверкающим пурпуром магии шёлка.

Торжественное появление такого рода обычно сопровождается разочарованным вздохом моей сестры Шеллы… ныне – Ша-маат. За вздохом вскоре следуют пространные комментарии относительно моего взъерошенного вида и тех неприятностей, которые моё недавнее поведение причинило нашей благородной и всеми уважаемой семье. Да, время от времени именно отец сообщает о последнем преступлении, совершённом мной против нашего народа. Ожидая его возможного появления, я сунул руки в футляры с порошками, висящие на талии по бокам.

С того самого момента, как я покинул свой народ – почти три года тому назад, – я знал: настанет день, когда мой великий отец больше не сможет мириться с моим жалким существованием. Друзья и враги много раз спрашивали, есть ли у меня какой-нибудь хитрый трюк, какая-нибудь коварная уловка, чтобы провести могущественного Ке-хеопса, прежде чем тот сумеет меня убить.

У меня имелся такой трюк. Я просто не был уверен, что он сработает.

– Келлен.

Это не сестра и не отец. По правде говоря, я так давно не слышал этот голос, что поначалу даже не узнал.

Постепенно магические татуировки блёкли, их блеск потускнел настолько, что я наконец-то смог понять, кто мне явился… И вот я стою, понятия не имея, что произойдёт дальше, а два красных и чёрных порошка, с помощью которых я обычно устраиваю огненный взрыв, просачиваются сквозь пальцы.

– Мама?

Она указала на карты вокруг меня.

– Выбери карту, Келлен, – сказала она. – Любую.

Что происходит в последнее время с людьми и карточными трюками?

Глава 2. Колода карт

Ребёнком я твёрдо верил, что Бене-маат – лучшая мать, о какой только может мечтать мальчик джен-теп. Она была островком терпения и спокойствия в бурном море непреклонных амбиций моего отца и истерик моей сестры. Весь наш клан уважал маму за магическое мастерство, но её увлечение астрономией и целительством выдавало пытливую натуру, не поглощённую всецело искусством магии. Она отличалась от Ке-хеопса и Шеллы, и я тоже, если уж на то пошло.

Если второй долг родителей – любить своих детей одинаково, то Бене-маат прекрасно справлялась с этим в обществе, ценившем магические таланты Шеллы в тысячу раз больше, чем мои способности. И если первейший долг матери – защищать своих детей, что ж, Бене-маат неплохо справлялась и с этим… Вплоть до того дня, когда приготовила мне зелье, а после помогла отцу, который связал меня контрмагией – перечеркнул контрсигилами мои татуировки, навсегда лишив меня магии, являвшейся сутью каждого джен-теп. Я снова и снова кричал матери, чтобы она остановилась, но тщетно.

Теперь передо мной стояла женщина, которую я не видел почти три года, и безмятежно повторяла:

– Выбери карту, Келлен. Любую карту.

Я подумывал, сказать любимой матери, чтобы она убиралась прочь, но моя семья – сама настойчивость, поэтому я осторожно уложил дремлющего Рейчиса на землю и рассмотрел тринадцать карт, образовавших вокруг меня магический круг. Я потянулся к первой, с изображением зданий в стиле дароменской столицы, где мы находились, и надписью «Город Славы».

– Не эту, – сказала мать.

– Почему бы и нет?

Я услышал ответ в своей голове за долю секунды до того, как её губы шевельнулись.

– Она – основа моей магии. Подними её – и чары разрушатся, а наша встреча закончится.

Я всегда был непослушным ребёнком. Жизнь изгнанника отнюдь не излечила меня от этого недостатка. Я снова потянулся к «Городу Славы».

– Пожалуйста, – произнёс голос в моём сознании прежде, чем это сказал призрак матери. – Прости, что приходится так неуклюже с тобой общаться, но я не смогла как следует воссоздать чудесное заклинание твоей сестры для связи на расстоянии. Мне пришлось положиться на гораздо более древнее заклинание, придуманное твоей бабушкой ещё до твоего рождения.

И мать в третий раз повторила те же указания:

– Выбери карту, Келлен. Любую карту.

«На самом деле её здесь нет, нет даже её призрака», – понял я.

Бене-маат, должно быть, воспользовалась магией шёлка, песка и дыхания, чтобы записать свои мысли и передать их мне с картами в виде отдельных сообщений, как пачку писем, перевязанных бечёвкой, – в заклинании зашифрованы определённые ответы, основанные на том, как я себя поведу.

Оставшиеся двенадцать карт разделились на четыре незнакомые мне масти, что говорило о многом, учитывая, со сколькими мастями я уже имел дело.

В колоде аргоси каждая масть соответствует определённой цивилизации нашего континента. В более распространённых колодах игральных карт для развлечения, масти, как правило, обозначаются символами, важными для данной культуры. Например, стандартная дароменская колода воплощает одержимость её народа военными знаками: колесницы, стрелы, требушеты и клинки. Однако четыре масти этой новой колоды не были похожи ни на одни из тех, что я видел раньше.

Свитки, перья, лютни и маски.

Неужели моя мать сама придумала масти? А если да, что означает каждая из них?

Я выбрал семёрку лютней, рассудив, что никого никогда не убивали лютней.

Бене-маат улыбнулась, и в её руках появился инструмент. Она заиграла мелодию, которая так неожиданно тронула моё сердце, что я чуть не задохнулся от восторга.

– Ты любил эту песню, когда был ребёнком, – пробормотала она. – Ты просил меня играть её часами, когда тебе бывало страшно или грустно.

Я отбросил карту, словно она превратилась в паука, ползущего по моей руке.

Мама кивнула, слегка печально, как будто знала, что я отреагирую именно так.

– Выбери карту, Келлен, – повторила она. – Любую карту.

Я обратил внимание на карту с изображением человека, аккуратно раскладывающего на весах писчие перья. Надпись гласила: «Учётчик перьев».