Глава пятая. Шанс

Оно и не повторилось. Я прекрасно прогулялся, выветрил из утомленной головы хмель вместе с дурными мыслями, и с чувством приятной легкости забежал в свой подъезд. Когда мне осталось преодолеть один этаж, передо мной, загораживая дорогу, вдруг выросла фигура тети Веры, моей соседки снизу. Вид у нее был очень рассерженный.

– Кирилл! – сокрушенно качая головой, произнесла она. – Но нельзя же так! Ты же знаешь, я только ремонт сделала! Столько денег коту под хвост! Что ж ты такой рассеянный сегодня! Зайди, посмотри, что ты натворил!

От нехорошего предчувствия у меня ёкнуло в груди. Я прошел следом за женщиной в ее квартиру. У дверей кухни она остановилась, отступила в сторону, чтобы мне было лучше видно.

– Полюбуйся, мой золотой! – сказала она, кивая на стены, покрытые темными подтеками, с набухшими обоями, которые во многих местах отошли. – А потолок! Ты только взгляни на потолок! Только ремонт сделала! А что творится в туалете!

"Петрович!" – с нарастающей злостью подумал я.

Потолок был в плачевном состоянии. Вода сверху уже не просачивалась, но он всё еще был покрыт тяжелыми мутными каплями. Несколько декоративных пластин отвалилось. Известковые подтеки обезобразили некогда симпатичный кухонный гарнитур. Посреди кухни, на мокром, вздувшемся ламинате, стояло ведро, полное грязной воды.

– Простите, тетя Вера, – пробормотал я. – Не переживайте, я всё оплачу…

– Как же так, Кирилл, – сокрушалась женщина. – Ты же всегда был аккуратным! Что с тобой? Как ты мог забыть проверить краны перед уходом!

Она отчитывала меня, как мальчишку, но не это выталкивало меня из соседской квартиры. Я сжимал кулаки от злости. "Сглазил! – думал я, скрипя зубами. – Ах, какой Петрович надежный! Ах, какие у него золотые руки!.. Тьфу! Никогда нельзя доверять алкоголикам!"

На пороге я вдруг остановился. Соседка всю вину валила на меня и ни словом не обмолвилась о Петровиче, которого знала, как облупленного. Выходит, она не знает, что он у меня? Но как же тогда она зашла ко мне?

– А-а… – протянул я, оборачиваясь. – Это вы перекрыли у меня воду?

– Как же я могла ее перекрыть, золотой мой! – покачала головой женщина. – У меня прав нету взламывать чужие двери. Я стучалась к тебе – и ногами, и руками, но все без толку. Пришлось звонить диспетчеру и вызывать сантехника. Вот сантехник замок и выбил.

– Извините, – произнес я напоследок и повторил, что все убытки оплачу сегодня же.

К себе я поднимался, перепрыгивая через ступени и многообещающе ударяя кулаком по перилам. Моя несчастная дверь с раскуроченным замком была распахнута настежь, рядом, на площадке, топтались мокрые следы. Вне себя от досады, я зашел в прихожую, зачавкал ботинками по насквозь промокшему половику. Мне навстречу вышел пожилой мужчина в темном свитере, которого я принял за сантехника.

– Где он? – крикнул я, сжимая кулаки. – Где Петрович! Убью говнюка!

– Уже без вас убили, – спокойно ответил мужчина.

Я остолбенел и несколько тягостных мгновений пялился на мужчину.

– В каком смысле? – пробормотал я.

– В прямом, – ответил мужчина и махнул перед моим лицом красной "коркой". – Я из милиции. Хозяин квартиры вы? Тогда пройдите, пожалуйста, на кухню.

Я всё еще ничего не понимал, но от дурного и неясного предчувствия у меня пересохло в горле. Мужчина посторонился, пропуская меня. Шлепая по мокрым циновкам, медленно, словно опасаясь приготовленного для меня "сюрприза" с мощным взрывным зарядом, я ступил на порог кухни. Пораженный открывшимся мне зрелищем, я на время онемел и одеревенел.

На полу, в бурой луже, широко раскинув руки, лежал Петрович. Над его ухом чернела аккуратная дырочка, и темные волосы, вьющиеся у виска, залипли в густой жирной крови и костной крошке. Несчастный сантехник был в моем кухонном фартуке, рукава рубашки высоко закатаны, в левой руке Петрович всё еще крепко сжимал посудомоечную мочалку. Этот трогательно-домашний вид мертвого соседа вдруг вызвал во мне приступ удушливой жалости.

– Как же это? – едва произнес я и только сейчас увидел, что на кухне, кроме мужчины в темном свитере, присутствуют еще двое незнакомцев. Один из них что-то стоя писал, склонившись над подоконником, а другой укладывал в потертый кожаный кейс пинцет, ножницы и полиэтиленовые мешочки.

– Вы знаете этого человека? – спросил меня мужчина в свитере.

– Да, это мой сосед сверху. Петрович…

– А фамилия?

– Не знаю. Имени тоже не знаю. В подъезде его все называли по отчеству. Петрович, Петрович… А как же это случилось? Чем это его?

– Как он оказался в вашей квартире? – последовал новый вопрос.

– Я его пригласил, – ответил я вяло и рассеянно, не сводя взгляда с распростертого на полу тела. – Пообедать и выпить…

– В котором часу?

– В пять. В пять с минутами.

– Вы пили вместе с ним?

– Нет, я пригласил его и сразу же ушел на работу.

– И когда вы появились на работе?

– Около шести… Да, пожалуй, без четверти шесть.

Мужчины переглянулись. Я понял, что невольно назвал какое-то особенное время, имеющее здесь большое значение.

– Кто-нибудь может подтвердить, что вы были на работе без четверти шесть? – спросил меня тот мужчина, который складывал инструменты в кейс.

– Да, может. Мой сотрудник Никулин Иван.

На минуту воцарилась тишина. Мужчина в свитере, шлепая по мокрой циновке, ходил по кухне от балконной двери к холодильнику и обратно.

– Это пуля? – спросил я.

Мужчина в свитере вскинул голову, задумчиво посмотрел на меня, затем подошел к мойке, на дне которой осталось всего две или три невымытые тарелки, повернул лицо к балконной двери, прищурил один глаз, будто целясь, да еще приставил ребро ладони к переносице.

– Да, – наконец, ответил он. – Это пуля. От снайперской винтовки. И стреляли, по всей видимости, вот с того здания.

Он кивнул на недостроенную "Магнолию". Я проследил за его взглядом, со смешенным чувством посмотрел на серые стены будущей гостиницы, затем, будто сопровождая летящую пулю, перевел взгляд на мойку. Какая нелепость! Какая страшная ошибка! "Магнолия"! Проклятая "Магнолия"! Всё началось с нее!

Я почувствовал такую слабость, что едва устоял на ногах. Схватившись за косяк, я прижался раскаленным лбом к дверному рифленому стеклу. Черный, черный день! Мне страшно. Мне страшно думать, дышать, смотреть…

– Были ли у этого… Петровича враги? – спросил меня кто-то.

Я продолжал бодать прохладное стекло.

– Какие враги! – простонал я. – Это добрейший человек… Он в жизни никого не обидел…

– Может, и в самом деле он был добрейший человек, – с сомнением произнес тот же голос. – Но враги у него наверняка были. Соседи рассказывают, что выпивал часто. Значит, мог с перепоя недобросовестно отремонтировать чей-нибудь санузел или, допустим, поставить старый кран…

Какая тупость! Какая несусветная чушь! Убить человека за то, что тот поставил кому-то старый кран? Бред. Опасное, глубокое заблуждение. Но пусть они бредят и заблуждаются. Пусть копают в этом направлении хоть до усрачки. Они не должны знать, что стреляли вовсе не в Петровича. Стреляли в меня.

– Мы еще будем здесь работать, – сказал мужчина в свитере. – У вас есть, где переночевать?

Самое скверное, думал я, выйдя на улицу, где уже царила ночь, я не знаю, кто эти люди, и почему они хотят меня убить. Я ничего не крал, я не познал какую-то страшную тайну. Я не банкир, не акционер, не монополист. От моей смерти никому не станет лучше. Она никому не принесет выгоды.

Я вышел на центральную улицу, ярко освещенную фонарями и огнями рекламы, но тут понял, что уже не смогу идти по ней с той демонстративной открытостью, как делал это какой-нибудь час назад. Мои самые худшие опасения подтвердились. Мне уже нечем было успокоить себя и списать инцидент у сквера на досадную ошибку. Увы, теперь мне было совершенно ясно, что убийца целенаправленно наводил прицел именно на меня, на Кирилла Вацуру, директора частного детективного агентства, любителя кутежей, авантюр и дружеских вечеринок.

Ноги сами увели меня в сумрачный переулок, подальше от огней. Я не знал, куда иду, и где буду ночевать. В агентстве, на старом диване, который стоит в моем кабинете? Или у таких же старых, как диван, подружек?

Звук чужих шагов заставил меня обернуться. Фу ты, черт! Теперь меня изнасилует мания преследования, и в каждом прохожем мне будет видеться наемный убийца. Но как можно наплевать на обстоятельства, расслабиться и жить прежней жизнью, когда дважды за один день на меня покушались! Слабым утешением была мысль, что убийца, приняв Петровича за меня, сполна удовлетворился точным выстрелом, посчитал, что выполнил миссию, и мне теперь ничто не угрожает. Если только я случайно не попаду на глаза своему врагу. Знать бы, из какой стаи этот враг, и где он может обитать.

Косой луч кроваво-красного цвета упал мне на лицо. Я поднял голову и глянул на неоновую вывеску. "НОЧНОЙ КЛУБ ШАНС". Буквы наполнились веселым огнем, замерцали, заискрили… "НОЧНОЙ КЛУБ ШАНС". Приплыли! Судьба привела меня сюда, словно замысливший что-то поводырь своего несведущего слепца. Я отшатнулся, попятился к стене, прижался к ней спиной. Неужели я еще сомневаюсь? Не пора ли признать, что все мои неприятности начались с того момента, как я забрался на второй этаж реабилитационного центра и поговорил с той странной худенькой девушкой, которую сравнил с Гоголевской утопленницей. Вот именно за то, что я говорил с ней, меня и пытались прикончить. Не надо было слушать ее дьявольских речей. Не надо было давать ей номер своего телефона, обещать помочь. Именно потому смерть гоняется за мной. Именно потому…

В дверь клуба нескончаемым потоком ныряли девушки. Парочками, тройками, иногда с парнями под ручку. Высота проема была достаточной для того, чтобы я со своим приличным ростом вошел не сгибаясь, но все девушки, переступая порог, почему-то склоняли головы, словно это был ритуал поклонения какому-то божеству. Из подвальной глубины вылетали красные всполохи и низкие ритмичные звуки, отчего казалось, что там полыхает пожар, и что-то взрывается, какие-то баллоны или барабаны. Девушки торопились, цокали каблуками, возбужденно говорили о том, что осталось пятнадцать минут, и наверняка лучшие столики уже заняты, а с галерки ничего не увидишь, и ругали друг друга за медлительность, и летели в урну, стоящую при входе, окурки, разбивались о стену и, как петарды, разбрызгивали вокруг себя малиновые огоньки…

– Простите, у вас не найдется семидесяти рублей?

Я не сразу понял, что это обращаются ко мне. Меня тронула за больную руку мелкая девушка с пышной и рыхлой прической, похожей на множество тонких пружинок. У нее было обыкновенное и потому не запоминающееся лицо, она была в обыкновенной одежде, и голос ее был обычный, как у других девушек, ныряющих в разинутую пасть клуба.

– Вы не могли бы одолжить мне семьдесят рублей? – повторила она, убедившись, что я ее заметил. – Мне не хватает на билет…

Я сразу полез в карман за бумажником. Девушка стояла чуть поодаль от меня, как бездомная собачонка у мангала шашлычника, которая не знает наверняка, что получит: мясо или пинок под зад.

– Билеты с сегодняшнего дня подорожали, – добавила девушка, глядя, как я перебираю купюры. – А я не знала…

– Интересно там? – спросил я, протягивая деньги.

– Конечно! – ответила она, глядя на меня удивленно, и с благоговейным трепетом в голосе добавила: – Там же Дэн выступает!

Она поглядывала на меня, пытаясь угадать – в самом деле я не знал, что в «Шансе» выступает Дэн, или же прикидываюсь. Не знать, что в этот уютный подвальчик каждый вечер снисходит божество по имени Дэн, мог только необыкновенно дремучий человек, ископаемое, и в то же время счастливчик, которому еще предстоит испытать этот ни с чем не сравнимый кайф от созерцания божества и приобщения к его волшебному миру музыки.

– Ты не против, если я составлю тебе компанию? – спросил я и подал девушке руку.