Тогда я думала, что он хочет ее убить. Но теперь я думаю, что, наверное, он хотел, чтобы она успокоилась. Потому что он часто ее спрашивает: «Тебя скрутить или сама успокоишься?» Мама отвечает: «Попробуй, увидишь, что будет!» При этом они могут смеяться и продолжать как ни в чем не бывало разговаривать, но я всегда боюсь.

И я бы не отказалась быть на месте Ангелины. Чтобы мои родители не ругались с утра до вечера. Они тоже иногда ходят вечером вместе гулять, вдвоем, вокруг нашей пятиэтажки. Но бывает, что выйдут веселые, а вернутся злые и разобиженные друг на друга. Как-то я слышала, что мама объясняла своей подруге, что у них с папой такая форма существования – в вечной борьбе. Но мне не кажется, что им самим это нравится.

– Оригинальненько… – Я не поняла сначала, что Таисья смотрит на меня. Она возвышалась посреди класса, покручивая свои крупные желтые бусы, похожие на медовые сливы, у которых тонкая упругая кожица и сладкая мякоть, сочная, тут же стекающая по подбородку, по рукам густым липким соком. – Ну, Кулебина, поделись лайфхаком – чё, модно нынче в разных балетках ходить?

Я замерла. В смысле – в «разных»? Так я же вроде надела чьи-то балетки… Она и говорит «в балетках»… А почему – в разных? Они же обе черные…

– Тебе, тебе говорю… Мой кот вот так же – я ему говорю, уши помой, ходишь грязный, а он сидит, как будто не к нему обращаются, и смотрит на меня королем. Кулебина! Что за обувь на тебе?

Если бы я была смелой, я бы подняла голову и спокойно, глядя ей в глаза, сказала: «Какая вам разница, что за обувь на мне? Разве это имеет отношение к географии?» Но я трусливая овца, я это знаю. Мне папа это объяснил еще в прошлом году. Шел Великий пост, мама, понятное дело, готовила только постное. Точнее, мама готовила нам с ней постную еду, а папе и Вове обычную. Потому что если им не готовить, папа всё равно покупает готовые пельмени, котлеты в коробочках или жареную курицу. А это плохая, вредная и дорогая еда. Поэтому мама, скрепя сердце, варит им большую кастрюлю вкусного, густого ароматного супа и тушит или запекает курицу. Весь дом наполняется ароматами, от которых никуда не деться.

Мама и нам с ней старается готовить что-то вкусное – котлеты из чечевицы или капусты, кладет много лука в гречку, чтобы она вкусно пахла, вообще везде добавляет жареный на растительном масле лук. Но мне всегда хочется мяса. Два дня в неделю – среду и пятницу – еще можно потерпеть, но в долгий пост трудно. И однажды папа, видя, как я смотрю на нежную куриную ножку, которую он с аппетитом ест, сказал: «Не будь трусливой овцой, подойди сама к матери и скажи, что ты есть хочешь. Что у тебя сил нет. Скажи! Если я скажу, как обычно, крик начнется». Ага, а то не начнется, если я скажу…

Нет, я не пробовала разговаривать с мамой – я же слышу, как она упрекает Вову и папу. Только Вова как-то отстоял свое право есть мясо, а я – нет. Когда мне выписали эти уродливые черные ботинки, папа тут же сказал: «Ну вот, теперь ты не сможешь ей не давать мяса. Она болеет. Больным нужны витамины. Понимаешь?» – «Ха! – ответила ему мама. – Мясо – это не витамины, это белок! А белок можно из другого получать! Горох – это тоже белок! И фасоль белок!» – «Я тебе кедровых орешков куплю», – сказал, вздохнув, папа. Но лучше бы он не начинал этот разговор и не называл меня «больной». Потому что мама с того дня постоянно добавляет в каждый разговор это слово, повторяя его на разные лады: «болезная», «болящая», «болеющая», «болячка моя», «болюшка-полюшко»… И запевает какую-нибудь песню, меняя слова, и все ее песни получаются обо мне, «болящей».

– Кулебина! Встань и выйди к доске! – Таисья широким королевским жестом пригласила меня выйти вперед и встать перед всеми.

Она села на свой любимый конек, это ясно. Раз в месяц приблизительно мы забрасываем все самые неотложные дела – проверка домашнего задания, тест короткий, тест долгий, тест на контурной карте, блиц-тест на знание (а точнее – на незнание) столиц, рек, залежей полезных ископаемых, границ и просто русских слов, потому что Таисья всегда настаивает, чтобы мы отвечали и устно, и письменно, на «хорошем русском языке». Забрасываем дела и начинаем разбор внешнего вида какого-нибудь человека, который решил одеться неправильно.

Это очень сложное понятие – у Таисьи свой взгляд на то, что такое правильно или неправильно одеваться. У мальчиков носки должны быть в цвет ботинок. Этого практически никто не соблюдает. Таисье иногда надоедает бороться с носками и их разнообразием. Но настает день, она вдруг видит чьи-то ярко-зеленые носки с черно-желтыми кроссовками, – и начинается…

– Топ-топ, Кулебина! Ждем-с! Господа, головы от телефонов отклеиваем, смотрим все на Кулебину!

Папа бы сейчас заметил, что всех господ «в семнадцатом году отменили». Но я – овца, я промолчала. И прошла к доске, проклиная в душе свою трусость и малодушие.

– Так, смотрим. Может ли ученица школы номер тысяча триста восемьдесят семь являться на уроки в таком виде?

Прямо передо мной сидела Тюкина, в розовой ажурной кофте, сквозь которую отлично прорисовывался ее черный тройной пушап, лифчик с подложенным поролоном, Тюкина первая в нашем классе стала носить такие огромные лифчики. В ушах у нее сегодня были сверкающие и переливающиеся черепа, верхние веки старательно вымазаны яркими желто-золотыми тенями, очень модными этой весной. Почему – я? Почему не Тюкина? Возьму и спрошу сейчас об этом Таисью. Не буду овцой. Расскажу дома папе, он покажет мне большой палец и подмигнет: «Моя дочь!»

– Ну? Что скажешь нам? Зачем надела балетки? Хочешь напомнить, что ты звезда и играешь главную роль в «Снежной королеве»? Помним-помним. «Кай! Кай!» – Таисья показала, как я звала Кая, когда он, не оборачиваясь, бежал на зов прекрасной ледяной дамы, которую у нас играла взрослая девушка, студентка Университета культуры.

Таисья наверняка уже увидела, что она ошиблась, балетки у меня одинаковые. Но она продолжала стоять на своем, лишь чуть-чуть подкорректировала претензии ко мне – ни в каких балетках денди в школу не ходят, ни в разных, ни в одинаковых. Иначе они не денди. И еще зачем-то приплела мой театр. У нее получилось, что я очень жалкая и страшненькая, с вытаращенными глазами, скошенным набок ртом и разговариваю тонким дрожащим голосом. Наверное, так я сейчас и выгляжу. Когда я была Гердой, я выглядела нормально и никогда таким голосом, как сейчас пыталась изобразить меня Таисья, не разговаривала.

Я подняла на нее глаза и к ужасу своему почувствовала, что у меня набегают слезы. Нет, только не это. Таисья ненавидит плакс. Это бесполезно, только вызовешь ее ярость. При чем тут балетки и «Снежная королева»? Никакой связи. Просто пришло что-то ей в голову, и она будет теперь с этим носиться.

Есть девочки, которые умеют как-то подлизаться к Таисье, я – нет. Я не знаю, что сейчас сказать, чтобы она успокоилась, забыла про меня и переключилась на что-то другое.

– Смотрим на Кулебину и запоминаем: стиль одежды – деловой! Де-ло-вой! В школе номер тысяча триста восемьдесят семь ученики ходят в деловой одежде! «Как денди лондонский одет»! Мальчики – пиджак, галстук, ботинки, не кроссовки и не джинсы! Девочки – костюм или строгое платье! А не балетки!

Поскольку на мне была обычная школьная форма – синяя юбка до колена, пиджак, простая белая блузка – Таисья, оглядев меня, вздохнула и махнула рукой:

– Садись, Кулебина! И меньше выпендривайся! Балетки в театре своем носи! А в школе надо ходить в туфлях на небольшом каблуке! Походка! Вас воспринимают по походке! Спина ровная, зад втянуть, плечи назад, подбородок выше и плывешь по коридору! Тогда тебе все двери откроются сами!

На самом деле география у нас один из самых интересных предметов, и Таисья – хороший учитель. Она знает больше, чем написано в учебнике, и умеет очень интересно рассказывать. Многие учителя вообще ничего не рассказывают – включают презентации, даже не убирают слайд «Презентация ученика 5 «А» класса Владимира Ивашкина». И не важно, что мы уже в восьмом. Наверное, во всех школах программы разные, и где-то ученики пятых классов знают больше некоторых наших учителей.

Но Таисья любит путешествовать и в путешествиях ходит на все экскурсии, всё фотографирует, запоминает и потом нам рассказывает удивительные вещи, которые нигде не прочитаешь – про необыкновенную еду из молодых бутонов или насекомых, про цветы, к которым нельзя прикасаться, про реку, которая проносится мимо тебя быстрее поезда, про диковинных птиц, людей с зеленоватым цветом кожи, белых пушистых обезьян, проводящих зимы в естественных бассейнах с горячей водой…

Таисья видела тайского короля так близко, как нас, и фотографировалась с солдатом, охраняющим английскую королеву, одним из множества одинаковых солдатиков в красных камзолах и огромных черных меховых шапках.

Конечно, можно сидеть и листать ленту в телефоне – у кого есть доступ в Интернет, там и обезьяны любого цвета, и короли всех мастей – европейские, негритянские, восточные, и цветы растут прямо у тебя на глазах, и повар на далеком острове, где всегда лето, готовит еду из ярких бутонов и живых гусениц. Но у меня нет Интернета в телефоне, и я слушаю Таисью.

Пока Таисья рассказывала про правильную походку, в сотый или тысячный раз в жизни, и показывала ее, я включила таймер в телефоне и смотрела, как убегают секунды. Вот осталось тринадцать минут от урока, вот уже девять, семь минут тридцать четыре секунды, тридцать, двадцать две…

– Так! – Таисья потерла руки. – Блиц-тест! Четыре минуты на оценку, от которой будет зависеть оценка в триместре! Кулебина! Раздай листочки!

У Таисьи были заготовлены листочки на столе, она их жестом фокусника достала из-под кучи контурных карт, которые какой-то класс сдал на проверку. Проверяют обычно девочки, которые к ней подлизываются. Она оставляет их после урока, дает им тесты, карты или тетради и ставит коробку конфет. Поэтому наши тетради и контурные карты часто возвращаются с шоколадными пятнами и крайне несправедливыми оценками.

Я постаралась быстро пройти к ее столу, не прихрамывая, но она всё равно стала очень внимательно присматриваться к тому, как я иду.

– Останешься после урока, – кивнула она мне.

Я раздавала листочки, а Плужин громко шептал через весь класс:

– Кул, Кул, где твои тапки? Где – тапки?

Я знаю, как надо ответить, чтобы он закрыл рот и посидел так немного, переваривая. Но я не могу. По той же причине – потому что я овца.

Или из-за того, что я так разнервничалась, или действительно из-за того, что надо постоянно носить эти ужасные ботинки, у меня заболела спина. Я поймала подозрительный взгляд Таисьи, которая хотела что-то сказать, но не стала. Я постаралась как можно быстрее сесть на место и уткнуться в листочек с вопросами. Вот так бы весь урок – что-то писать, уходя мыслями далеко-далеко, где гуляют на свободе жирафы, текут быстрые реки, летают огромные птицы и ползают змеи, способные целиком проглотить кролика.

Как только прозвенел звонок, Таисья погнала кого-то другого, не меня уже, собирать листочки, а мне напомнила:

– Ты – остаешься!

Меньше всего мне хотелось говорить с Таисьей о своих ногах и ботинках. Я точно знала, что выдержать ее взгляд я не смогу. А никто почти не может – у нее есть что-то особое в глазах. Наверное, в Средние века в Европе ее бы сожгли на костре. Конечно, она не рыжая (хотя точно не знаю, она всегда красится в разные цвета) и не особая красавица, а сжигали самых красивых женщин, поэтому сейчас в Европе осталось очень мало красивых женщин и вообще красивых людей – об этом как раз нам Таисья и рассказывала, но она точно была бы ведьмой. Потому что ее взгляд обладает физической силой.