«Наши корреспонденты вам расскажут, любезный читатель, о тех местах, где привидения – дело обычное, и если там их встретите, знайте: все путем. Привидения, встреченные вами в других местах, следует считать последствием перегрева вашей головы, на которую в данном случае следует надеть кепку».

Кепку? Кепку?! Чем поможет кепочка при встрече с призраком? Или уже после полученного теплового удара?

«Видимо, писала женщина», – я покачал головой, получил за это очередной болезненный «выстрел».

«И не думайте, что настоящие привидения являются только ночью», – было сказано дальше.

Ночью, в кепке, не думать. Все веселее и веселее.

Дальше следовало скучноватое перечисление мест, где видели призраков. И что это были за призраки.

Необщительное привидение в Эрмитаже – Николай I. Какое-то мутное описание хрупкой дамы в Русском музее. Архитектор в Академии художеств, являющийся студентам. Всегда к несчастью.

Собор Петропавловской крепости и привидения, стук которых слышит дежурный мужского (подчеркнуто – непременно мужского пола). Дом старого каретника на Большой Мещанской с медленно проявляющимися теневыми картинками на стенах.

Не припомню дворцов, которыми владели бы каретные мастера, ну да пусть.

Дело дошло до Инженерного замка. В нем была отмечена Белая дама в золотых башмачках (снова эта манера расписывать, кто во что наряжен – они же мертвые, какая разница?). Призрака Павла I тоже вниманием не обошли. «Он был бледен и наигрывал на флажолете – старинном музыкальном инструменте, напоминающем флейту».

Эту бы авторшу, да спиной бы по ступенькам. Наигрывал на флажолете… У меня прям в духе Шпалы родились ассоциации, с инструментом, напоминающим флейту, и с автором статьи.

Серьезно, я не выдумываю: все, что я тут рассказал, было в печатной форме изложено. Без дураков.

Впрочем, вскоре эта призрачно-дворцовая чушь выветрилась из моей головы.

Мы не лихачили, конечно. Для Иры это была первая поездка. И я в плане опыта езды недалеко от нее ушел. Но байк – это байк. Это концентрация на пределе. И, одновременно с тем – свобода. Отзывчивость и мощь. Отрыв от всей будничной шелухи, от скуки и стабильности. Отрыв – в нем вся соль.

Поворот, на котором сосредоточился не в полной мере – и переднее колесо проходит по обочине. Опасность, которая рассекает воздух перед тобой. Момент в точке, что может стать чертой, разделяющей жизнь и смерть. Контроль этого момента – суть свободы.

Там, на повороте, мы немного разошлись. Макс с Иркой понеслись дальше, тогда как я замедлился. По нервам мне та черточка прошлась, ровно что бормашина, только не точечно «в зуб», а прям от затылка до пяток.

Когда я сбавил скорость, в мой ряд перестроились молодчики в дребезжащей «коробке». В долбанном ржавом ведре – «копейке». Попытались подрезать. Зачем? Кто их знает, может, захотелось впечатлить девиц с заднего сиденья.

Резко вспомнился совет от Шпалы: «В любой непонятной ситуации – газуй! Если кто решит взбрыкнуть на дороге, типа защемить без поворотника, отбей удоду зеркало – упырь в него все равно не сечет. Сурпрайз, гайз».

Мой добрый и заботливый приятель… Добрый – потому как сплавившаяся со мной сущность аж взвилась, предлагая подогреть ребяткам салон изнутри.

«Пусть едут», – осадил я ретивого, прижавшись к обочине.

Вообще конь металлический коню огнегривому пришелся по нраву. Я это прямо-таки физически ощущал. Они даже ревели в унисон.

Байк – это независимость. Превосходство. Простор.

Нет, я не утверждаю, что таков байк для каждого. Он таков для меня. Уверен, что таков он и для Шпалы. Или даже больше… О таком не расспрашивают.

Ирка по завершению поездки с «Ижа» сползла с помощью Макса. Колени тряслись, а глаза были шальные-шальные. Позднее, в сауне уже, куда мы так же ввалились втроем, она стребовала с Находько обещание.

– Проконсультируешь меня с покупкой.

– Так прет рулить по ямам? – заржал Шпала.

И получил тычок за подколку.

Яма – «пит» – это то же, что и игровой зал (место, где ведутся игры). Можно провести очень грубую аналогию с оркестровой ямой. И так же называют тумбу, в которой хранятся всякие нужности. Сменные колоды карт, шарики, запасные срезки и прочее.

Ирина – наш пит-босс. Она «рулит по ямам».

– Скотина ты серая, Находько, – фыркнула наша начальница. – Я в бассейн.

«Ты даже не представляешь, какая!»

Бассейн в сауне имелся, но малюсенький. Как три-четыре моих ванны. И чуть поглубже. Поваляться в водичке можно, поплавать не получится.

– Смотри, чтобы со дна не пришлось поднимать, – махнул рукой Макс. – Как «К.Э. Циолковский».

– Это ты про теплоход? – встряхнулся я.

– Про него, тля, – хмыкнул приятель. – Рвануло на нем с неделю назад. «Пожарные! Тушить!» Тазик на дно ушел. Контора-владелец: «Пожарных косяк. Душить!» Человечишки такие человечишки…

Выходит, утянул тогда водник судно. Разозлился он тогда крепко, конечно. Возможно, поэтому Федя Ивановна вспомнила про обожженного «спящего красавца». Как раз в связи с шумом вокруг затопления теплохода. Или на что-то мне намекала, а я сообразить не могу, на что.

– Макс, про отъезд Ханны… – вспомнил я еще одну прозвучавшую фразу.

– С ней все пучком, – отозвался Находько. – Я ее немножко проводил. Кое-что, как выяснилось, от предков лисоньки сохранилось. Мы это изъяли, отнесли в одно местечко, где… – он замялся, подбирая формулировку, а заминки для напористого Макса совсем несвойственны. – Разбираются в старинных предметах.

– Постой, – я чуть оторопел. – Случайно, не на Кирочную отнесли?

Двумя часами ранее я выяснил, что на Кирочной улице находится «скромная лавка» Феди Ивановны. Правда, на уточнение, не у нее ли некие чувствительные к запахам существа закупаются особыми порошками и другими полезными штуками, мне ответили отрицательно.

– Так ты в теме? – удивился Макс.

– Мир тесен, – отозвался я. – И что там было дальше? С Ханной?

– Дальше мы махнули в Ригу, – как само собой разумеющееся, сообщил Находько. – Нашли одного ме-э-эдленного дальнего родственника Луккунен. Он вроде не такой тупой, каким пытался выглядеть. Я передал лисоньку в его ме-эдленные лапы и отчалил. Конец истории.

– Это хорошо, – с облегчением сказал я. – Славно, что она нашла кого-то из своих. Пусть и дальше все у нее идет, как задумано.

Шпала кивнул. Вот может же он, когда захочет, вести себя, как нормальные люди.

– АБ, слушай, – после недолгого молчания серьезно и вопросительно обратился ко мне Макс. – На понедельник-вторник планы есть уже?

– Кроме как отоспаться? – я ненадолго задумался. – Нет, никаких. Свободен, как ветер. А что, есть предложения?

Макс сделал отмашку заглянувшей к нам местной работнице, чтобы та шла пока подальше.

– Надо сгонять в уезд… – Шпала перекосился, как от кислятины. – Короче, дело к ночи. Есть родственница. Не моя, супруги. Племяшка. Жила себе, росла себе – была как все. В мае ей стукнуло четырнадцать, и понеслась душа по кочкам.

– Ты излагаешь очень образно, дружище, – вздохнул. – Но не очень информативно. Я пока не понимаю ни черта: ни что там с девочкой не так, ни зачем тебе я для «сгонять».

Макс сочно выматерился, как бы выпустив за раз одним «выхлопом» все, что не досказал этим вечером. А оно явно рвалось наружу, свербело.

– Она начала сбегать в лес, – снова вернулся к «цивильной» речи приятель. – Не так, как, скажем я… Просто уходить в лес. Ни с того, ни с сего. Без предупреждений, без поводов. Ее уже трижды искали, прочесывая лес. Когда находят, она обычно босая пляшет и поет. Не ту дребедень, что по радио гоняют, а такие… далекие от современности песни.

– Народные? – уточнил я у явно нервничающего Макса.

– Блатные-хороводные! – взорвался он. – Иптить-коптить, АБ! Про огнедеву она песни поет. С огненным змеем. И как невменяемая во время этих песнопений. Мигалки стеклянные, тело ватное, из рук спасающих вырывается. Одного покусала. Жена психует – родная кровь же. Она – племяшка – не как я, уже проверил. И фиг поймешь: в дурку сдавать ее или оставлять, как есть. Зверям лесным на прокорм, раз ее туда тянет.

Шпала впечатал кулак в скамью.

– Хорошо, это я понял, – успокаивающим тоном сказал я. – От меня что требуется?

– Светочем твоим ее засветить бы, – из Макса будто выпустили пар. – За мной будет долг. Независимо от того, что ты в ней углядишь.

– Не надо…

Договорить мне коллега не дал. Рявкнул так, что очередная работница, заглянувшая нас проверить (на массаж пригласить, все дела), затряслась мелкой дрожью. Испарилась.

– Сказал – долг, значит – долг, – нахмурился Находько. – Словом не разбрасываюсь. Мне важно прояснить, что с ней не так. Я же к ней уже сам обращался. Спрашивал: «Мелкая, вопрос по существу. Что ты за существо такое?» Эта дурында только фарами хлоп-хлоп.

Хорошо, что Макс под фразу с фарами поморгал – показал, так сказать, мимикой, что сказать хотел. А то не факт, что я бы сразу сравнение фар с глазами «догнал».

Повторно рыпаться, чтобы оспорить Максово: «За мной будет долг», – я не собирался. Может статься, мне его помощь пригодится. Как знать? Я намерен был рыть со всем тщанием в направлении «группы… или даже организации», как выразилась Палеолог. Мне бы хоть маленькую зацепочку, от чего клубок разматывать… В общем, помощь от оборотня по моему обращению – в хозяйстве явно пригодится.

– Лады, Большое Перо! – хлопнул в ладоши приятель. – Больше никаких серьезных тем. Сегодня все – за мой счет. Дамы!

Девочки в сауне работали не из боязливых. Так что вскоре они (парочка работниц и Шпала) уже играли в салочки в бассейне, этот паяц напевал про покусанные бочка и волчка, который обязательно придет, если заснуть с краю кровати.

Ира, наплескавшись, уединилась с массажисткой. А мне не хотелось покидать жаркое помещение. Жар внутренний нежился и млел в горячем помещении. Я нежился вместе с ним.

Забавно, нелогично, но факт: о том, что Находько наведывается в данное заведение, его супруга прекрасно знает. И ему за эти маленькие шалости с девчонками не прилетает. Ни сцен ревности, ни сковородок в голову. Зато за покатушки с кем-либо женского пола – еще как.

Мы это в том году за кружкой пива обсуждали, помнится. И в три головы (я, Джо и сам Находько) не поняли, почему так. «Женщины!» – дружно воскликнули мы тогда и взяли еще по кружечке.

Домой я приехал отдохнувшим и довольным. Отогревшимся, как кот под полуденным солнышком.

Традиционно пересказал овиннику с парадником, о чем мы беседовали со специалистом по древностям. Точнее, о чем она сказ вела, а я ушами хлопал.

Выслушал торжествующие возгласы шерстистого.

– Я говорил! Я знал! У, старая кровь! Дальние дали, многие лета. Сила великая, кровь родовитая.

Спросил его, что мне эта кровь дает, кроме осознания (Кошаром, не мной) силы и родовитости?

– Жизни и рассудка тебе мало, владыка? – очень тихо и строго спросил Кошар. – Говорил я уже. Не растет семя на голом камне. На худой земле и колос слаб. Тебя, неподготовленного, выжгло бы, ежели б не кровь. Если б не наследие. Может, намертво спалила бы тебя сила, да развеялась. А могла и разум выжечь, взяв тело – себе. Нахрапом ли, исподволь ли…

– Я так понимаю, риск последнего, про исподволь – он все еще сохраняется? – внял я серьезности момента.

– Раз все сам осознаешь, чего ты лишние вопросы задаешь? – переглянувшись с насупленным овинником, тряхнул седой шевелюрой Мал Тихомирыч. – Не буди лихо, пока оно тихо!

Оставив тех двоих шушукаться, я утопал в комнату. Завалился на диван. Сон не шел: я вообще плохо спал после того, как пробудил память пепла. Стоило мне закрыть глаза, как проявлялись видения пепелищ, заново вспыхивающих. Пламени, что возникало из горстки пепла и проносилось огненным шквалом по знакомым мне улицам. Проносилось, не считаясь с жертвами.

Однажды мне привиделась мать, объятая пламенем. В другой раз огонь пожирал Ташу Бартош.