– Для начала, – длинные темно-синие ногти простучали по столу: «Та-да-да-дам». – Разговор, который ты вспомнил. Он мог быть вообще не о том. Например, о студентах по обмену из… не знаю, Тибета. Уточнить мы не можем, не у кого, поэтому держим в уме, но не зацикливаемся.

Безропотно согласился с ее выводом. Убрать одно слово из контекста – и изначальный смысл всей фразы может быть утерян или искажен.

Да-да, я не всегда хлопал ушами, когда мой родитель говорил умные вещи. Вот когда начинались дебри с пресуппозицией, импликацией и прочими чудны́ми зверьми, тогда мои уши сворачивались в трубочку, и я плавно утекал куда подальше.

– Далее, – указующий перст показал в сторону стойки, за которой по-прежнему стоял «оболваненный» работник кафе. – Чтобы у тебя не возникло сомнений. Наше внушение действует не так, как ты описал. Оно вообще не на слова завязано. И – тот вон не вспомнит завтра, что нас видел. И что закрывал свой голимый общепит. Я прикажу, и он завтра ни тебя, ни меня не узнает. Но дар мое воздействие не угасит. Я могу внушить, что ты не хочешь к нему взывать – это сработает, но принцип иной.

– У меня не было подозрений в ваш адрес, – сказал, подразумевая и Лену с Джо, и вурдалаков вообще.

Хотя бы потому, что будь такие подозрения у служивых, те бы вовсю копали под семью Джо (или, если таких семей в городе несколько, то под все эти семьи). И Палеолог бы не промолчала.

Нет, специалист по древностям ясно и четко дала понять, что столкнулась с подобным впервые. Она долго живет на свете, про то, как работает внушение вурдалаков, должна знать.

– Еще одно, – на этот раз стук ногтей вышел нервным, не музыкальным. – Я обязана буду пересказать услышанное семье. Жертвы в мире Ночи, семьи это может коснуться тоже. Ты же понимаешь?

– Понимаю, – нехотя кивнул.

Да-с, промашечка вышла. Оговорку про вред семьи мог бы и соотнести с тем, что рассказываю. «Слово перебросил, обратно не втянешь», – тут, пожалуй, ввернул бы мой папенька.

– Позже я передам услышанное мужу, – с извиняющимися нотками сказала Лена. – Только о смертях этого лета. О речевом воздействии. И только ему.

– Отличное решение, – согласился. – Вот еще что передай… Лена, пусть при пересказе мужу и дальше – не звучит мое имя.

И пересказал ей недавние события с кладбища в Пушкине.

Я не очень хорошо пока ориентируюсь в мире Ночи, но, как мне видится, Хозяином на кладбище не живой человек «трудится». Семья Митиных – немертвые. Кровососы.

Союз – это не одностороннее понятие. Я не заинтересован в том, чтобы моя кровососущая союзница пострадала. Защитить ее не в моих силах, так хоть предупредить могу о том, что на нежить эти слова-не-слова тоже влияют.

Клятвы о неразглашении касательно кладбищенских непотребств я не давал. С меня ее и не спрашивали. Однако и уточнять, что это от меня ушли вести к вурдалачьему семейству, не хотелось бы.

– До нас дошли слухи, – союзница наградила меня взглядом исподлобья. – О шуме в ночи, в приюте мертвых. Уверена, муж будет рад услышать больше о случившемся.

Поймал себя на мысли (причем эта мысль не впервые ко мне приходила), что оговорок о положении Жени в их «семье» прозвучало немало. Что положение это не рядовое. Он явно обладает если не властью, то правом голоса.

Среди того немногого, что я успел выяснить о вурдалаках, было немного об их иерархии. Есть глава семьи, его мнение неоспоримо. Есть его – главы – приближенные, те, к чьим словам глава может прислушаться. Круг прав и обязанностей приближенных предметно при мне не обговаривали, точнее не скажу.

И есть – все прочие. Они существуют, они подчиняются. Их голос мало что значит.

Как-то так. Уверен, там все тоньше устроено, но чужим в эти тонкости хода нет.

Из всего того, что слышал, напрашивается вывод: Джо, скорее всего, один из приближенных к главе. Внимание, вопрос: что делает вурдалак его положения в дилерском составе не самого крупного казино Питера? Маскируется? Сильно сомневаюсь.

Однако – этот вопрос следует задавать напрямик Жене, а не его жене.

– С уточнениями уточнили, пора действие действовать, – вурдалачка усмехнулась, подхватила футляр с инструментом. – Ты с завтраком закончил? В таком случае – поехали.

Часто усмешка барышням не к лицу, даже тем, кто считает иначе. Она кривит лицо, напрочь убивает «милоту». Ехидные «ведьмы» (не те, что ведают, а такие… по состоянию души) далеко не каждому мужчине по душе. Лену усмешка не портила. Добавляла экспрессии, «живости» белокожей певунье.

– Куда поехали? – поинтересовался. – И с какой целью?

– Ты меня пугаешь, – изобразила испуг немертвая девушка.

– Мне казалось, это я тебя должен опасаться, – широко улыбнулся. – Как и любой нормальный теплокровный парень.

– АБ – это от абсолютного балбеса сокращение? – Хелен покрутила пальцем у виска. – В университет поехали. На факультете мы сейчас мало кого найдем, вступительные в главном корпусе… Но кто-то наверняка будет. Нам и лучше, чтобы немного людей слонялось. Цель – ответы на твои вопросы.

– Слушай, как вообще можно ничего не знать о родном отце?

Лена вела резковато. Я бы занервничал от того, как она швыряла машину из ряда в ряд, без знания: за рулем нежить. Разумная нежить, с реакцией куда лучше, чем может похвалиться любая живая женщина за рулем.

– Кто сказал, что ничего? – пожал плечами, стараясь говорить, как о чужом человеке. – Знаю о предпочтениях в литературе, музыке, одежде, еде и даже опере. Привычки, причуды. Знаю его – домашнего. Знал… Работу же мать настойчиво просила оставляться на работе. То, что не оставить – держать в пределах его личного кабинета.

– И получалось? – она повернулась ко мне, перестав следить за дорогой; впрочем, на вождении это никак не отразилось. – Оставлять вне дома работу? Мой муж, не способный увлекаться, временами как вывалит на меня этого вашего игорного сленга, хоть повторно упокаивай.

Остроты у нее – само очарование.

– Раз я обращаюсь к тебе, получалось, – мрачно откликнулся.

Направляемая вурдалачкой тойота королла обогнала волгу с тонированными стеклами. В ответ на возмущенный «би-и-ип» Хелен выставила в окно средний палец. Не думаю, что водитель волги это увидел. И, подозреваю, самой Лене было плевать.

– Прекраснодушный доверчивый юноша со взором горящим и пламенным сердцем в груди, – почти пропела Хелен. – Так запросто выкладываешь самое сокровенное. В машину садишься к малознакомым девушкам. Знаешь, что говорят о таких, как наша семья? Что мы мстительны, мнительны и жутко злопамятны. И, когда нам это нужно, неплохие лицедеи.

Она потянулась ко мне, щелкнула зубами.

– Увезу тебя я в тундру на оленях утром ранним², – напела с изрядным ехидством вурдалачка. – Затем убью, расчленю и съем.

– А разве для «съем» мне не положено быть живым? – решил подыграть ей. – Горячая, живая кровь. Нет?

– Думаешь, я с тобой шутки шучу? – мертвящим голосом спросила Лена. – Шутки кончились, мальчик, как только ты стал частью мира Ночи. Теперь: или ты жрешь, или сожрут тебя.

– Сейчас впечатлюсь, взорву бензобак, – ровно ответил. – Мне потом неловко будет объясняться с твоим мужем, но я справлюсь.

– М-м, – выражение лица нежити сменилось на мечтательное. – Это было бы красиво. Рада, что ты хоть немного просчитываешь варианты событий. На будущее: доверие – роскошь, не одаривай им первого встречного.

– Понял, – кивнул в ответ на испытующий взгляд.

– Клятву зачастую можно обойти, – не унималась вурдалачка, чем напомнила мне домашних «нечистиков», тех тоже хлебом не корми – дай нотацию прочесть. – Особенно легок обход, если оставить в клятве лазейку. А уж обратить против тебя твои же добровольные откровения – для такого не нужно быть мастером слова. Среди жителей Ночи простачков и дурачков мало. Не задерживаются они, не выживают.

– Понял-понял, – я начал думать, что авария – не худший способ уйти от нравоучений.

– Отличненько! – машина жестко затормозила. – Приехали.

Мне всегда казалось, что на набережной парковаться нельзя, но у Хелен на сей счет, похоже, было свое мнение.

А дальше начались наши хождения по мукам.

Мы искали какую-то Яковлевну в яме. Яма – это столовая. Скажу так: теперь мне ясно, почему мать каждое утро вставала в несусветную рань и готовила родителю еду с расчетом на весь день.

Мы спускались в катакомбы за Катериной. По заверению «бывшей местной» Лены Курьяновой, мы находились ниже уровня земли. Я ей в этом вопросе верю, она доказала, что разбирается в университетских микротопонимах.

Лабиринт, Олимп, обшарпанная лестница, упирающаяся в потолок… Прогулялись мы изрядно, ноги к завершению похождений устали.

Все, что я вынес полезного из данного визита – это несколько умных слов, вроде «парцелляции». Еще получил несколько листов со списками фамилий. Позднее к ряду фамилий добавились адреса и телефоны.

Забегу вперед. Списки оказались пустышками, тратой времени. Я побеседовал с эрудированными людьми, выслушал от каждого слова сочувствия. Послушал (мало что понимая) о работах, научным руководителем для которых выступал отец.

О персональных исследованиях профессора Бельского толком ничего не узнал. Сотрудничал отец, по общим заверениям, с Мстиславом Юрьевичем Пивоварским и с доцентом кафедры. Последняя не могла со мной пообщаться по уважительной причине: ее сбила машина. Насмерть. Ровно год назад.

Еще были письма. Переписку отец вел обширную. Корреспонденции приходила на домашний адрес, но я надеялся, что на рабочем месте что-то обнаружится. Увы. Если что и было, после гибели профессора Пивоварского все увезли сотрудники органов. Я догадался, каких именно.

Лена предложила посетить и библиотеку. Уверен, рациональное зерно в ее предложении присутствовало. Представил, как пытаюсь пролистать все те тома, что хотя бы раз изучал отец согласно библиотечной карточке. Понял, что это будет башня из книг. И меня попросту завалит обилием информации.

Попросил Лену заняться библиотекой – она в литературе понимает куда больше.

Да-да, это после ее выступления в авто с «убью, расчленю и съем». Почему? Потому что все, с кем мы встретились в обшарпанном вместилище великих мыслей, сначала имели краткую беседу с вурдалачкой. Она подходила, шептала на ухо несколько слов и удалялась.

– То, чего я не слышу, того не смогу и пересказать, – как дошколенку, объяснила мне немертвая девушка. – В том числе и под давлением.

Конечно, оставался слух – тот, что куда совершеннее моего по заверению Жени Митина. Возможно, все ее поведение – клубы дыма. Напускное, путающее. Возможно, она и впрямь превосходный лицедей. А я – наивный глупец.

Кредит доверия ей, как союзнику, выдан и не исчерпан. До той поры – я играю с ней в открытую. С осознанием: если ошибусь – пойду на корм. Сначала кровопийцам, затем червячкам.

Готовность рисковать – то, что отличает человека азартного от… от нормального. Покажите же мне дилера, которому чужд азарт!

Но есть нюанс, отличающий дилера от игрока: контроль. Игрок – тот обладает иллюзией контроля. В его руках фишки, в бумажнике наличные. Если речь о покере – то в руках у него несколько карт.

«Делайте ваши ставки», – говорит с улыбкой крупье. Тот, кто держит в руках всю колоду. Тот, кто вращает шарик. И тот, кто точно знает: казино не существовали бы, не будь игровой бизнес прибыльным.

Опытный (да просто думающий) дилер знает, что карты и шарик в его руках – тоже иллюзия контроля. Часть выверенной системы.

Все это работает с одной оговоркой: пьяненькие крупье с получки, точно зная о запрете на игру в других казино, то и дело заваливаются в запретные для них заведения. В те, где нет картотеки, помельче, попроще. И там уходят в отрыв.

К чему это я? Отправив Хелен изучать библиотечный каталог, я дал ей в руки часть колоды и стопку фишек. Как она ими распорядится, покажет время. Дилер в моем лице будет ждать ее ставку.

Но всю колоду в неживые руки, как и все фишки из флота, передавать не станет.