Просыпаюсь. Темно. Но мне легче. Я еще не здоров, но голова уже не полыхает огнем. В полумраке вижу на тумбочке возле кровати стакан с водой, таблетки и градусник. Откуда?

Девчонка?

Может, Макеева?

Где мой телефон? Включаю ночник. Вот, здесь на тумбочке. Куча звонков и сообщений. Набираю ответ только Успенскому и указания Регине. Надеюсь, через пару дней вернуться в офис, хотя могу работать из дома. На часах два ночи. Хочется спать.

Утром температура возвращается. Глотать невозможно. Но пересиливаю себя, проталкивая в горло таблетку. Вскоре снова вырубает. Когда опять просыпаюсь на тумбочке бокал с чаем, какой-то бутылек и еще одна коробка с таблетками. Это точно не Макеева. Температура ниже тридцати восьми. Но горло…

В ближайшие три дня я пью все, что появляется на моей тумбочке. Не знаю, кто это приносит и когда. Вряд ли девчонка. Ей незачем мне помогать. Горлу легче, но все еще чувствую дискомфорт. Хочется вымыться. Футболка липнет к телу и пахнет потом. Кажется, я не менял ее уже несколько дней.

В гостиной сталкиваюсь со своей занозой. Смотрит оценивающе, но молчит. Неужели, она? Зачем? Не понимаю. В этом нет ни смысла, ни логики. После душа легче, но все еще чувствую слабость. Возвращаясь, застаю в комнате девчонку. Она уже выходит, но на тумбочке бокал.

– Ты? – хрипло спрашиваю я. Молчит. Хочет уйти. – Но почему?

Останавливается на пороге и оглядывается.

– Мама всегда учила меня помогать тем, кому плохо.

Она выходит, оставляя меня в полнейшей прострации. Чувствую себя настоящей сволочью. Нет, раньше я называл себя сволочью. Это было моим девизом по жизни. Но сейчас я ПОЧУВСТВОВАЛ себя настоящей сволочью. И это долго не давало мне покоя, мешало. Как крошки в постели, так это чувство не давало уснуть, расслабиться, отключиться и предаться процессу выздоровления.

Я смотрел, как она приносит мне лекарства, бульоны, чай и не понимал. Я на самом деле НЕ ПОНИМАЛ, почему? Для меня это оставалось загадкой. Она молчала.

Может, хочется выслужиться, заработать очки, чтобы я отменил правила или штрафы? Или увеличил карманные расходы?

У меня не было другого объяснения, потому что ее объяснение казалось мне откровенным бредом. Я бы ни за что не стал помогать человеку, который меня ненавидит и унижает.

Вечером она замирает на пороге моей комнаты. Вижу, что хочет что-то сказать, но не решается. Жду. Вот сейчас начнет просить плюшки для себя. Внутренне ухмыляюсь.

– Я не знаю, что ты любишь, – произносит торопливо. Ей не просто говорить. На меня не смотрит. – В общем я там приготовила… суп… куриный… Если хочешь…

Я хочу есть. Это правда. Чаями и бульонами сыт не будешь. Но не спешу. Я мысленно про себя повторяю ее слова и НЕ ПОНИМАЮ, почему она это делает.

Девчонка молча выходит, прикрывая за собой дверь.

Я не хочу идти, но хочу есть.

Ненавижу есть дома, потому что это всегда запах, грязь и отходы. Но сейчас я не чувствую по этому поводу раздражение.

Она ест на кухне. Останавливаюсь на пороге. Стол накрыт только для нее. Девчонка вздрагивает и смотрит на меня. В ее взгляде мелькает целый калейдоскоп эмоций: от испуга до растерянности.

– Для меня…, – я замолкаю, не зная, что сказать. Ненавижу просить. Меня это унижает.

– Садись, – кивает она на свободный стул. – Я сейчас налью тебе суп.

Мы едим молчим. Мне вкусно. Да, суп действительно вкусный. И я съедаю все. Моя заноза наливает мне чай, с лимоном и медом.

– Это ты давала мне лекарства?

– Да.

– Откуда ты знаешь, как лечить?

Пожимает плечами.

– Что тут сложного? При температуре жаропонижающие. Если три дня температура не падает – антибиотики.

Да, так просто.

– На что ты их покупала?

Молчит, глядя в бокал. Тот самый с желтыми лимонами. Странно, но сейчас он меня не раздражает.

– На карманные деньги, что я давал?

– Ну, да, – удивленное.

Мы молчим. Я не умею говорить «Спасибо». И пока не знаю, что делать с тем, что она сделала для меня. Мне надо это как-то переварить и понять. От таблеток клонит в сон. Не хочу сопротивляться.

Глава 5. Сделка

Я возвращаюсь на работу, но между делом постоянно держу в голове поступок девчонки. Все еще не верю до конца, что она сделала это чисто из альтруистических побуждений. Потому что в моем мире так не бывает, так не поступают. Просто так никто ни для кого ничего не делает. Я пытаюсь убедить себя в ее корыстности, но почему-то не могу. Как не могу забыть вчерашний ужин. Простой, без изысков, но вкусный.

Она приготовила его для меня.

Нет, она приготовила его для себя, а меня просто… Угостила? Пожалела? Ненавижу жалость. Чувствую, как внутри растет раздражение. Пытаюсь остановить его, задушить на корню, отвлечься, но оно скребется, просачиваясь сквозь щели, царапает, заставляя наказать девчонку, наорать на нее, нахамить, заставить ее пожалеть о том, что сделала. И отбить всякое желание делать так в будущем.

Вчерашний суп уже не кажется мне таким вкусным.

Но никто никогда не варил для меня суп.

– И она не варила! – взрываюсь я мысленно.

Она. Варила. Его. Для. Себя.

Все!

Срываюсь на Регине.

– Ты отправила документы в «ПрофиСайт»?

– Д-да, – произносит неуверенно.

– Ответ прислали?

– Не смотрела еще.

Поднимаю на нее глаза.

– Их ответ очень важен для меня. Я предупреждал тебя об этом, – говорю негромко, но каждое слово режет. Ее.

– Я сейчас проверю, просто без Вас…

– Проверь, – обрываю ее на полуслове.

Регина кивает и стремительно выходит из кабинета.

Черт знает что! Меня не было всего несколько дней, а в компании уже бардак. Куда Успенский смотрел?

К вечеру мысль о том, что мне придется вернуться домой и столкнуться там с девчонкой, становится мучительной. Мне ненавистно осознание того, что она видела меня слабым и беспомощным. И жалела. Как какого-то… щенка.

– А если бы она не сделала этого? Если бы она поступила так, как обычно поступают в твоем мире? – спросил невесть откуда взявшийся внутренний голос. Совести? Да у меня ее отродясь не было.

Я не хочу отвечать ему. Не хочу, но понимаю, что ничем хорошим моя болезнь не закончилась бы.

Она спасла меня.

Черт побери, какая-то девчонка меня спасла.

Ухмыляюсь.

Теперь она будет ждать за это благодарность.

Нет, никаких благодарностей. Это был ее выбор. Никто не заставлял ее выступать в роли спасительницы.

Я просто верну ей то, что она потратила на меня.

– Алиса, – останавливаюсь перед дверями ее комнаты. Выходит не сразу.

– Что? – смотрит прямо и вопросительно.

Я достаю бумажник и отсчитываю купюры.

– Это возмещение твоих затрат на меня, – протягиваю ей.

Брови девчонки взмывают вверх.

– А как же штрафные санкции? – ухмыляется невесело.

– Какие санкции? – не понимаю я.

– Ну, я, как минимум, нарушила три твоих правила, – закатывает глаза и начинает выкидывать из кулака пальцы. – Не заходить к тебе в комнату. Не разговаривать с тобой без крайней необходимости. Не готовить, когда ты дома. Не знаю, может, еще что-то нарушила. Ах да, я приносила тебе чай в комнату. А у нас же запрет на еду вне кухни.

От ее слов я впадаю в легкий ступор и не сразу соображаю, что ответить.

– Так что можешь вычеркнуть из моих карманных денег, – кивает она на купюры в моей руке.

– Ты нарушила правила в силу… обстоятельств непреодолимой силы.

Мне не хочется ничего вычитать из ее денег.

– Обстоятельства непреодолимой силы, – задумчиво повторяет девчонка, а потом забирает деньги и делает то, от чего я впадаю в транс. Она пересчитывает их и возвращает мне ровно половину. – Все по-честному. У нас договор. Я нарушила его условия и должна понести наказание. Подачки мне не нужны.

– Подачки? – хочется мне переспросить, но заноза уже закрыла дверь. И теперь я просто стою и пялюсь на темное дерево.

Ухожу к себе, но не нахожу места. Да, меня потряс ее поступок. Она не взяла деньги. Хотя могла. Я не стал бы урезать их. Но она НЕ взяла их. Принципиальная? Не верится.

Все любят деньги. И я никого за это не осуждаю. В деньгах нет ничего плохого. Деньги – это определенный уровень свободы. И она добровольно от них отказалась.

Эта девчонка не так проста, как кажется.

Спустя несколько дней, когда я уже и думать забыл о поступке занозы, раздается телефонный звонок. Номер незнаком, но отвечаю. В трубке женский голос. Не молодой, чуть старше среднего.

– Марк Александрович? – тон строгий.

– Слушаю Вас.

– Это Алла Витальевна, классный руководитель Вашей племянницы.

Хочется сбросить звонок и добавить номер в черный список, но заставляю себя слушать.

– Скажите, с Алисой все в порядке?

– Утром было вполне. А что? – потираю переносицу.

– Алиса уже две недели не было в школе.

Зависаю.

Она каждое утро уходит с сумкой и в школьной форме.

– Вы уверены? – задаю вопрос и сам чувствую, как по-идиотски он звучит.

– Что, простите?

– Алиса каждый день ходит в школу.

– Я не знаю, куда ходит Алиса, но уж точно не в школу, Марк Александрович. У нее много долгов по предметам. История, русский, литература, английский. Девочка будет не аттестована по итогам первой четверти. А это одиннадцатый класс, Марк Александрович. На носу ЕГЭ.

Что на носу? Это болезнь какая-то? У кого? У Алисы или этой… Как ее там? Классной руководительницы. Чувствую себя полным идиотом, но пытаюсь держать лицо.

– Я… поговорю с Алисой. Она исправится.

– Уж поговорите, Марк Александрович, пожалуйста. Она портит нам всю статистику. Я понимаю, что девочка-сирота, у нее травма, но ей надо взять себя в руки и учиться, иначе все, она же никуда не поступит. Она не сдаст ЕГЭ. Вы понимаете, что это значит, Марк Александрович?

Нет, но вслух:

– Да.

– Я надеюсь, что Вы сможете повлиять на Алису. И, Марк Александрович… – она замолкает на пару секунд, как будто подбирает слова. – Вы не были на родительском собрании. Мы решали важные вопросы. Впереди выпускной.

О, нет, это без меня.

– Простите, я не могу сейчас говорить. У меня совещание.

– Да, да, конечно, – поспешно отвечает классная. – Простите.

Отлично! И что я должен теперь сделать? Поставить девчонку в угол? Наказать? Выпороть? Да ей без пяти минут восемнадцать! Она должна сама думать о своем будущем! Почему я должен в это вмешиваться?

Сама создала себе проблемы, пусть сама их и расхлебывает. В конце концов, я ей не отец, а всего лишь попечитель.

Я возвращаюсь к работе: подписываю документы, читаю договора, провожу совещания, но где-то на периферии сознания крутятся мысли о том, что девчонка пропускает школу. Эти мысли не мешают. Они движутся параллельно, но все равно есть.

Каждый день она уходит из дома. В форме. С сумкой. Я регулярно даю ей деньги на карманные расходы и прочие школьные нужды, как она говорит.

Каждый вечер она возвращается из школы. Нет, это я так думал до сегодняшнего дня.

Девчонка мне нагло врет. Каждый день.

Тогда куда она ходит? И зачем ей деньги?

Меня выносит. Я НЕНАВИЖУ, когда мне врут. Я презираю таких людей и сразу рву с ними всякие связи.

Девчонка должна быть наказана!

Я жду ее в гостиной, пытаясь смотреть телевизор. На часах около девяти вечера. Могу, конечно, позвонить ей, но не стану.

Хлопает дверь. В коридоре возня. Наконец, появляется. Вскользь бросает на меня взгляд и собирается уйти к себе.

– Добрый вечер, Алиса! – произношу я предельно вежливо, не глядя на нее, но боковым зрением вижу, как она замирает.

– Добрый… вечер, – отвечает растерянно.

– Как дела в школе? – переключаю каналы, но мне совсем неинтересно, что там идет.

– Н-нормально.

– Мне сегодня звонила…, – не могу вспомнить имени. – Твоя классная руководительница. Алла…