«Жизнь – дорога…»

Жизнь – дорога.
Идешь по ней, обречен.
На обочине дети играют в мячик,
Заглянуть пытается некий мальчик,
Чтоб списать домашку, через плечо.
Кто-то мимо промчался, промелькнул так,
Что ты даже не успел рассмотреть, кто это,
Заслонив собой предупредительный знак,
Куртку развеяв по ветру.
Кто-то рядом шел, значил многое,
Но отстал, свернул, пошел своей дорогой.
Парень, что верен был и любим,
Встретил девушку, и она повела его путем другим.
С кем-то песни писали, смеялись, спали,
Но они почему-то тоже отстали.
Вдоль дороги – церкви, фасад из фресок
И большие окна без занавесок:
В каком-то – влюбленные – ночи
Целуются напролет,
В каком-то старушка сидит в одиночестве —
Чай пьет.
Днями светлыми самыми —
Воздух вкуса зефирного.
Девочки стали мамами,
Вышли замуж рано.
С кем-то сидели, смотрели вместе фильмы,
И он так и остался сидеть у экрана,
Растерянный, как на экзамене.
Люди в воспоминаниях замерли.
Идешь себе и идешь по дороге один.
Ты знаешь, что ждет тебя впереди.
Но чувствуя почву, лучами согретую,
Не хочешь думать об этом.
И надеешься, что шаг за шагом к мечте ближе будто бы,
Всколыхнется под пульсом аорта,
И что-то, что ждет тебя, отступит,
Как линия горизонта.

«Всё как и прежде: за окном – акации…»

Всё как и прежде: за окном – акации,
Всё тот же крепкий и здоровый сон,
Твоя постель и комнаты локации…
Что изменилось? Изменилось всё.
И всё такое ж сердца замирание,
Знакомый запах улицы и сел…
И ты – такой же, в зеркале, как ранее.
Что изменилось? Изменилось всё.
Звонит будильник, стрелки ходят – ровно так.
И слов порядок… и березы сок…
Всё как и было, всё стоит нетронуто.
Что изменилось? Изменилось всё.
Всё, что для нас когда-то много значило…
И ничего, что порван мир, как нить.
Мир не придет к тому, с чего мы начали,
Чтоб вновь обнять… и вновь соединить.

Герои

Когда-нибудь герои моих фантазий
Соберутся за большим столом,
Как пазл.
И будут друг другу секреты рассказывать,
Смеяться, шутить, обсуждать за трапезой
Мой стокгольмский синдром.
Код будет реальности взломан, как прога.
Их можно будет обнять и потрогать.
И мир будет вовсе не черный, как деготь,
И светом наполнен дом.
Стол без углов острых, круглый, как остров.
Все гости – друзья, сердца – без следов оспы.
Кого-то не существовало вовсе:
Придуманы даже их кисти из ворса,
Вопросы их, возглас, какой длины волосы,
Их жизнь и семейный альбом.
А кто-то на самом был деле, без трипа,
В реальности есть у них прототипы, но
Общение наше закончено, титры,
И каждый своим путем.
Мы будет галдеть, искать клад, достав компас.
И вспомним, как дружно летали мы в космос,
Как ленты вплетали волшебные в косы,
Шли в грязь, не боялись запачкать кроссы,
И волосы – серебром,
Как на небоскребах катались на скейте,
Как кто-то, вступившись, сказал вдруг: «не смейте».
Возможно, в какой-то из дней моей смерти,
Когда деревья в цвету,
В какую-то «из незначительных» дату,
Когда не смогу я сбежать, как когда-то,
В мечты, развернув в своих снах циферблаты, —
Так будет невмоготу.

«Вначале – ты нежен, похож на ангела…»

Вначале – ты нежен, похож на ангела,
Кожа розовая, гладкая и без мыла.
Можно рожицы корчить, побриться наголо,
Все равно останешься милым.
Лица – как карты.
Вначале – пеленки, потом – парты,
После становишься мужем/женой,
А потом – как ты
Себя проявляешь, то на лице и изображено.
Мысли твои задают вектор,
Притащат мешки и опущенные веки,
С твоей подачи и с легкой руки
Чертят на лицах морщинки-реки,
Отметины-материки.
И вот ты не так уж и свят на фото,
Рассержен, не слишком мил,
Нужны усилия, чтобы кто-то
Так же тебя полюбил.
Нам всем даются лица-раскраски,
Лист чистый для карты, мы сами их чертим.
Нельзя утаить ничего, все огласке
Лицо придает, проступают, как маски,
И ангелы наши, и черти.

«Когда я приду к тебе скромно… чинно…»

Когда я приду к тебе скромно… чинно,
Рассмотри во мне не женщину, не мужчину,
Не ноги, не грудь, не лицо, не веко…
Рассмотри во мне человека.
Слышишь – не признаки половые,
Рассмотри в руках цветы полевые.
Не красоту, не цвет кожи, не возраст.
Рассмотри в глазах моих звезды.
Не счет в банке и не одежду,
Рассмотри в сердце моем надежду.
Не дом с фасада мой и с торца,
Рассмотри же во мне творца.
Не худобу, не длину скелета.
Я же уйду и всё выброшу это.

Индеец

Индеец готовится к решительной битве.
Его острые зубы подобны бритве.
Он точит кинжал свой движениями смелыми.
В руках – томагавк, за спиной – лук со стрелами.
Лицо – решительное, очерченное,
Красные и белые полосы на нем.
Глаза-черти,
Пылают огнем.
Вот так и я: стою и смотрю на себя в зеркало.
В моих руках стрелы становятся стрелками.
Решительно провожу по губам красную полосу.
Вместо перьев на голове – брошь в волосы.
Лишние в хвост убрав,
Чтобы в глаза смотрел.
Сумочка – мой томагавк.
Духи, как яд кураре для стрел, —
Немного на шею и в складки одежды.
Действуют так же не сразу, но так же
не оставляют надежды.
Амулет из когтей гризли, нож в ножнах…
А у меня невинный взгляд, игривая улыбка,
педикюр на ножках,
Темные тени по векам.
Я сегодня иду завоевывать человека.
Сломлю сопротивление. Выбью из-под него стул я.
Повергну, завоюю еще одного!
Только припудрю чуть скулы.
В отношения подсыплю специи.
Скальп не сниму, но вырву сердце.
Тропа войны ведет меня в кафе.
И там в озорстве
Сломлю его стержень —
Противник будет повержен.
Страсть и в груди жжение
Пробудят в нем мои речи.
Горечь давнего поражения
Лишает меня жалости в нынешних встречах.

«Бывшие звери, пришедшие на водопой…»

Бывшие звери, пришедшие на водопой,
Толпой, тайной тропой (допой,
Ветер, тему звериной песни)
В поисках воды пресной.
Но она оказалась морской, тоской,
Соленой, наполненной сном и треской —
И они поросли мхом, камелией —
Окаменели.
У одной горы – шкурка в складочку.
У подножия плавает лодочка.
Две другие – как детка с мамочкой:
Чуб торчком, конопатая мордочка.
У четвертой бока упитанные,
Упирается в берег копытами.
Ну, а пятая – шерстью покрыта
Черной, как шоколадными плитками.
Есть та, что наклонила голову.
Та, что в небо смотрит в отчаянии.
Есть – бесшерстная, кошка голая,
Корабли от которой отчаливают.
И с рогами есть, в профиль, грозная,
Чья вершина встречается с грозами.
И ещё – пучеглазая, с гротами,
И с клыками, пологими, ровными.
Затерялась я без следа.
И ко мне не привозят сюда
Самолеты тебя и суда.
И вокруг меня – гор стада.

«Сижу в кафе. Что-то стряслось…»

Сижу в кафе. Что-то стряслось:
Я вижу людей насквозь.
Все, что в мыслях у каждого пронеслось,
Мой мозг пробивает, как гвоздь.
Вот эти два человека, что врозь
Сидят, каждый на своем месте, —
Хотели бы быть вместе.
Но каждый, зайдя в зал,
Вид сделал, что чувств нет,
И бегло сказал:
«Привет».
И голос его был сух.
Я слышу, что люди чувствуют, но не хотят сказать вслух.
По коже пошли трещины.
Мужчина говорит своей женщине:
«Люблю, как и прежде, тебя, конечно,
Мне не важно, какая ты внешне».
А сам думает: «Надоела.
Хочу вон ту – молодую».
Официант без дела.
Кондиционер дует.
А та вон, «подружке», заботясь о выгоде,
Говорит: «Как ты прекрасно выглядишь.
Подниму же за тебя тост я».
А мысли читаю: «Дура ты толстая».
За соседним столиком шепот:
«Ты поправишься, все будет хорошо.
Полоса пройдет черная и невзгоды».
Но этот человек не протянет и года.
Слышу каждого так, что с ума сойдешь.
Не слушать чтоб, песню насвистываю.
Как страшно жить, когда ложь
Перестала скрывать истину.

Кафе «Чашка»

Шаль электризуется.
Сижу у окошка в кафе и смотрю на улицу:
Вот прошел человек, нахохлившийся от ветра,
С портфелем в руке, поскользнулся, взмахнул руками-ветками
И чуть не упал нелепо.
Прошла пара: парень с девушкой, вспоминая лето,
Им холодно, но счастья край непочатый,
И они держатся за руки без перчаток.
Вот парень без шапки в расстегнутой куртке
Мимо урны бросил окурки,
Увидел меня, зыркнул глазами и ускорил шаг.
Бабушка прошла с авоськой, медленно ногами шаркая.
И земля такая мерзлая и шаткая.
И косынка, уютно чтоб было ушам.
Молодая мама, чтобы закатить коляску в горку,
Воспоминания спрятав горькие,
Разбежалась – и с разгону ее закатывает.
Кто-то промчался – уши закладывает.
Ноги скользят. В куртке, как черная клякса.
Она сама всего в два раза выше, чем коляска.
Маленькая девочка остановилась у окошка:
Волосы вьются, нос картошкой.
Кто-то – папа, наверное, – позвал: «Жанна».
Слизнула снежинку с губ и убежала.
Куда идут все эти люди, что их ждет?
Кто кого любит, кто кому руку жмет?
Такой пребольшой и людный земной шар.
Вот и я сейчас встану, закутаюсь в шарф,
Выйду из кафе, чашка замрет на столе…
И затеряюсь в снежной мгле.

Убийство

Сны в полушариях плавают,
Приходят в голову мысли:
Что если бы у каждого человека было право
На одно безнаказанное убийство?
Ты живешь и осознаешь,
Что в каждый момент тебя может убить кто-то:
Воткнуть в спину нож
За каким-нибудь поворотом
За грех твой, в шкафу скелеты,
За какую-нибудь оплошность…
И ты не знаешь, совершил ли этот
Человек убийство в прошлом.
И ты убить можешь кого-то.
Какого-нибудь идиота.
Но стоит ли спешить так?
Вдруг что тебя злит – пустяк?
И шанс этот приберечь
Стоит для будущих встреч?
Как не лишиться всего?
Как совладать с судьбой?
Ты можешь убить одного,
А тебя – почти любой.
Возможно, забыт патрон.
Возможно, не в этот раз.
А про кого-то будут говорить: «Он
Так и не использовал свой шанс».
Можешь однажды, сев в автобус,
Выпустить пар, бесов пару.
Если ты никого не убил до сих пор,
У тебя есть приятный бонус —
Продать свое «право».
Какие-то вещи, которые защищены
Деньгами, должностями, положением —
Возмездия были б не запрещены, —
Имели бы продолжение?
Происходили бы реже?
Наверное, люди были бы подчеркнуто вежливы.
Хотя было бы много и нелепостей,
Сцен бурных, волос всклокоченных:
Вот ты преподаватель, поставил
двойку – и что?
Жизнь окончена.
Заправился вне очереди – и что?
Смертью пойман, как в сеть.
Не позвонил девушке, как обещал… и что?
Ранняя смерть.
Наступил дедушке в метро на ногу, не уступил место…
Смерть – в качестве мести.
Кого ты достойным видишь
Смерти и пустоты?
Кого бы убил ты?
Кого пощадил из тех, кого ненавидишь?
В таком непривычном мире
Как бы вели себя мы —
Ситхи или джедаи?
И не факт, что в этом мире я все еще была бы живая.