Стереотипы о средневековой сексуальности сильно связаны с гендером. Можно смело утверждать, что первый – «репрессивный» – стереотип, который ассоциируется с влиянием церкви, чаще всего проникает в светскую жизнь как представление о том, что женщина активна, но порочна; второй, более приземленный стереотип, который связан с мирской культурой, проникает в церковные тексты в качестве представлений о том, что мужчины активны, но их активность следует восхвалять; третья же позиция представляет женщину как пассивную жертву. Сексуальное поведение женщин считалось греховным, порочным или попросту игнорировалось; сексуальное поведение мужчин считалось следованием зову природы. Любой современный читатель знает, что такое двойные стандарты. Во всей этой книге будет считаться очевидным, что одно и то же действие для мужчин и для женщин оценивалось по-разному. Во многих случаях средневековые люди не рассматривали действия партнеров как участие в одном и том же акте.

По большей части средневековые люди понимали секс как действие, которое один человек совершает над другим. Подзаголовок этой книги – Властвуя над другими (Doing Unto Others), – отражает эту идею. Глаголы, которые сегодня используются для описания полового акта, чаще всего непереходные – «заняться сексом», «заняться любовью»: это действие, которое два человека совершают вместе, а один человек совершает над другим. Даже английский глагол to fuck («трахаться»), который изначально подразумевал пенетрацию, сейчас используется в качестве непереходного или в равной степени описывает действия как мужчин, так и к женщин: вполне можно сказать и they fucked (они трахались), и she fucked him («она его трахнула»).

Средневековая терминология была иной. Например, субъектом французского глагола foutre сегодня может быть мужчина, женщина или пара, но раньше его значение было «пенетрировать», и его субъектом мог быть только мужчина. То же в большинстве случаев было верно и для английского глагола swiven. Словарь среднеанглийского языка – Middle English Dictionary – указывает два значения для swive, «вступать в половой акт» и «вступать в половой акт с (женщиной)». Примеров употребления этого глагола во втором, переходном значении намного больше, и во всех них мужчина является субъектом, а женщина объектом^[2]. Первоначальное значение латинского concubere было «возлечь с», и оно может показаться гендерно-нейтральным, но чаще всего субъект здесь был мужчиной. Так, в 1395 году в Лондоне был допрошен трансвестит, занимавшийся проституцией, и, согласно его показаниям в протоколе, некий священник «возлег с ним [concubuit] как с женщиной», но он сам «возлег [concubuit] как мужчина со многими монахинями»^[3]. В одном средневековом английском тексте о греховности похоти тщательно разъясняется, что грех лежит на обоих участниках полового акта, то есть на «муже действующем и жене претерпевающей»^[4].

Все эти лингвистические формы отражали общее отношение к сексу в Средние века. Средневековые люди чувствовали связь между активным и пассивным залогом в грамматике и активной и пассивной ролью в сексе. В XII веке Алан Лилльский написал поэму под названием «Плач природы», где он проводит параллели между определенными грамматическими формами и мужчинами, извращающими природу тем, что выбирают пассивную роль в половом акте: «Рода действительного опозоренный пол перепуган, Видя, как горько ему кануть в страдательный род. Пола часть своего пятнает муж, ставший женою… Он предикат и субъект, с двумя значеньями термин». Сама персонификация Природы утверждает, что «человеческий род, из своей родовитости выродившись, в конструкции рода варварствуя, Венерины правила извращая, пользуется неправильным метаплазмом»^[5]. Мы обсудим роль природы и естественного в средневековом понимании сексуальности дальше в этой главе; пока что важно отметить, что средневековые люди в целом рассматривали активную и пассивную роль в сексе как совершенно разные действия.

Роли «активного» и «пассивного» партнера не обязательно были основаны на том, кто инициировал секс или кто больше им наслаждался. Многие средневековые авторы считали, что женщины похотливее мужчин. Их предполагаемая пассивность не значила, что они не инициировали сексуальные отношения или что от них ждали, что они будут неподвижно лежать на спине: это значило, что они претерпевали пенетрацию. Точно так же различие между «активным» и «пассивным» партнером в отношениях между мужчинами подразумевало, что один из них пенетрирует, а другой претерпевает пенетрацию. (Это разделение провести сложно, например, в случае с фелляцией, но в Средние века такие вопросы обсуждались редко.)

Итак, секс рассматривался как нечто, что один человек делал над другим. Одно из последствий такого отношения к сексу состояло в том, что в понимании средневековых людей партнеры в сексе не были вовлечены в один и тот же акт и не получали один и тот же опыт. В средневековых представлениях о сексе взаимность не была важна. Чаще всего партнеры были разных полов, и в результате средневековые люди понимали мужской и женский опыт в сексе совсем по-разному; когда же партнеры были одного пола, возникали концептуальные проблемы. Например, в средневековых текстах возникла серьезная путаница насчет морального статуса эротических актов между женщинами, которые зачастую не считались сексом, если только одна из женщин не применяла дилдо.

Структура этой книги во многом продиктована тем, что мужской и женский опыт в сексе понимался по-разному. Современные исследователи признают, что опыт изнасилования в Средневековье переживался насильником и жертвой по-разному, однако они зачастую рассматривают прочие сексуальные акты (блуд, прелюбодеяние, проституцию, гомосексуальное поведение) как действия одного типа, примерно одинаковые в социальном и моральном плане для обоих партнеров. Но так как эти действия одинаковыми для обоих партнеров не были, эта книга структурирована не по типу сексуальных актов, а по статусу тех, кто их совершал (или не совершал – в случае с главой о целомудрии).

Возможно, решение выделить в книге отдельные главы о мужчинах и о женщинах и не покажется читателю спорным, но все же стоит объяснить лежащие в его основе причины. Некоторые исследователи утверждают, что средневековое понимание секса и гендера было небинарным. Например, некоторые считают, что для средневековых ученых, которые придерживались взглядов Аристотеля, существовал только один пол – мужской, а женщины считались бракованными мужчинами. Другие утверждают, что и от мужчин, и от женщин в средневековом обществе ожидалось продолжение рода, а значит – те люди, которые выбрали целибат и отказались от продолжения рода, становились не мужчинами или женщинами, а третьим гендером. Есть также мнение, что средневековый гендер был подвижным, что люди могли занимать различные гендерные позиции в зависимости от ситуации.

Однако все эти идеи разбиваются о невероятно строгое бинарное противопоставление мужчин и женщин в средневековом обществе. Хотя теоретики могли писать, что женщины – это бракованные мужчины, эти дефекты были достаточно значительными, чтобы всерьез никто их не считал мужчинами: женщины были совершенно самостоятельной категорией. Эта категория в общей иерархии стояла ниже мужчин – они были совершенно точно не «другие, но равные» – и разница между женщинами и мужчинами была существенной и для богословов, и для остальных средневековых людей. Точно так же тех людей, которые не продолжали род, в какой-то степени могли считать «недомужчинами» или «недоженщинами», но любой средневековый человек без колебаний определил бы монахинь как женщин, а монахов как мужчин. Таким образом, женщины, которые выходили за рамки гендерных ожиданий, не становились неженщинами, даже временно: они становились неправильными женщинами, и то же было верно и для мужчин. Иногда их даже рассматривали как гиперженственных или гипермаскулинных: их неправильность заключалась в том, что они слишком сильно акцентировали в себе те качества, которые другие представители их гендера держали под контролем. Женщина, которая играла мужскую роль в сексе, или мужчина, который играл роль женскую, действительно нарушали ожидания, но тем самым они не переходили в противоположный или третий гендер. Дихотомия сохранялась.

Оценка конкретных сексуальных актов – это не то же самое, что понимание сексуальности как области человеческого опыта. Прежде чем обращаться непосредственно к средневековой сексуальности, необходимо сделать небольшое отступление и обсудить само это понятие. Как и многие другие общие понятия, «сексуальность» может обозначать разные вещи, и важно уточнить, что оно значит в данном контексте. Многие исследователи считают, что даже говорить о сексуальности в отношении средневековой Европы – это анахронизм, однако это не так. Возможно, это не та концепция, которой пользовались средневековые люди – ни в одном из средневековых языков нет слова, которое переводилось бы именно как «сексуальность» – но в этих языках нет и слов, которые бы переводились как «политическая культура», или «аффективное благочестие», или «патриархальная семья», или другие термины, которые мы без проблем используем для описания средневековой жизни.

Исследования сексуальности

Понятие «сексуальность» в том значении, в котором его используют исследователи, относится ко всей сфере эротического опыта человека. Как пишет Анна Кларк: сексуальность – это «желания, отношения, действия и идентичности, связанные с сексуальным поведением. Желания, отношения, действия и идентичности не протекают автоматически одно из другого; их следует рассматривать по отдельности, и зачастую они по отдельности и конструируются»^[6]. Сексуальность – это те смыслы, которые люди вкладывают в половой акт, а не сам этот акт. История сексуальности как область исследований не равна истории секса: история секса описывает, кто что с кем (или над кем) делал. Некоторые авторы предпочитают использовать термин «история сексуальностей» (во множественном числе), чтобы подчеркнуть: сексуальность не может быть единственной, и в любую историю следует включать и взгляды инакомыслящих. Но «история сексуальности» – это не то же самое, что «история сексуальностей». «Сексуальность» – это форма бытия или по крайней мере более фундаментальная для индивида форма желания, нежели просто предпочтение: «сексуальная идентичность» и «сексуальная ориентация» – это связанные (современные) термины, которые выражают эту идею. В современном мире гетеросексуальность и гомосексуальность – это наиболее часто встречающиеся формы сексуальности. «История сексуальностей» искала бы истоки этих и иных форм сексуальности, но «история сексуальности» – это более широкий термин. Так, мы можем говорить о разных «химиях», но использовать слово «химия», чтобы описывать химическую науку в целом, и точно так же исследование сексуальности включает в себя исследование разных сексуальностей и значение секса для тех людей, которые не идентифицировали себя с конкретными сексуальностями, как мы их сейчас понимаем.