Мы слушаем все подряд: детские передачи и сводки новостей, концерты и рекомендации молодым хозяйкам. Более благодарных слушателей, чем мы, вряд ли возможно отыскать.

На «Маяке» – новости. Сегодня я слышал их раз пятнадцать. Кручу настройку. «Мальборо! Мальборо!» Эта станция за несколько суток пребывания возле Аральского моря успела нам изрядно надоесть. Каждый вечер, забивая другие передачи, реклама настырно лезет в эфир. «Мальборо!» Да ладно уж, купим мы эти ваши треклятые сигареты! Хоть целый ящик купим! Убедили! Вот только до берега доберемся и сразу же всю наличность ухлопаем на сигареты. «Мальборо!» – прямо‑таки захлебывается приятным баритоном диктор. Мне кажется, что сейчас из диффузора динамика высунется его нахальная голова.

– Знаешь что, ты стал слишком навязчив, – вслух говорю я и переключаю приемник на длинные волны. – В конце концов, можно и без «Мальборо» прожить. Вон наш фанатичный куряка Салифанов крутит козьи ножки, и ничего, не жалуется.

Пробегаю всю шкалу настройки – ничего интересного. Выключаю приемник, убираю его подальше, чтобы не «играла» стрелка компаса. Меня снова тянет взглянуть на часы. Наверное, я слегка утомился, раз пытаюсь погонять время. Не буду смотреть, решаю я, потерплю еще с полчаса. Зато потом останется совсем чуть‑чуть. Я запланировал себе приятный сюрприз. Чтобы не думать о часах, начинаю тихо напевать. Завершаю первый куплет и половину припева популярной песенки, дальше не могу вспомнить ни одного слова.

– Там‑та‑та‑та, – допеваю строку и тут же начинаю новую мелодию. Вновь спотыкаюсь на середине куплета. Интересно, знаю ли я хоть одну песню до конца? Начинаю мысленно перебирать свою фонотеку. Выбор небогат. То, что я знаю, петь не хочется, просто под настроение не подходит. То, что хочется, – не знаю слов. Остается на ходу сочинять их на понравившиеся мелодии. Пользуюсь первыми пришедшими в голову рифмами.

Содержание нахожу по принципу – что вижу, то пою. Получается ничуть не хуже, чем у некоторых современных рок‑групп, потому что ничего не вижу.

– Мы с тобой плывем на юг. Рядышком плывет утюг! – самозабвенно напеваю я, смущая рыб своими вокальными данными. Через пару минут я ловлю себя на том, что в моей песне осталось только восемь слов.

– Скоро вахту мне сдавать, скоро лягу я в кровать! – пропеваю я фразу, как заевший патефон.

– Ну и ладно! – перестаю бороться с собой и смотрю на часы. Осталось сорок пять минут.

– Лучше бы осталось, например, пятнадцать минут, – начинаю фантазировать. – Как хорошо было бы. Десять минут и еще пять. Всего‑то!

Тяжело вздыхаю – фантазии сильно не совпадают с действительностью.

«Но, с другой стороны, могло остаться и полтора часа, а это в два раза хуже, чем сорок пять минут», – уговариваю свое нетерпение. «А пятнадцать минут в шесть раз лучше!» – не соглашается оно. «А если бы вахта только начиналась? Мне бы пришлось стоять ее вновь с самого начала!» – выдвигаю свой веский аргумент. Но от этого предположения мне становится так нехорошо, что я немедленно стараюсь о нем забыть, и даже постукиваю на всякий случай костяшками пальцев по куску фанеры.

Вновь начинаю думать о приятном. О том, как через сорок пять минут, вернее, уже через сорок три минуты, я стану будить Салифанова. Не‑ет, я не буду спешить. Можно было бы разбудить его разом, пихнуть в бок – и все дела. Но так я не получу никакого удовольствия. А удовольствие – это, как однажды определил Васеньев, приятное мгновение, сильно растянутое во времени. Будить Сергея я буду, следуя этой методике.

Вчера, когда он наблюдал за моим предвахтенным пробуждением, на его блаженную физиономию просто противно было смотреть. Светился, будто увидел тазик, доверху наполненный клубничным вареньем.

– Андрюха, ты поразительно похож на разбуженного посреди зимы медведя, – хохотал он. – Такой же жизнерадостный и дружелюбный!

Но сегодня я возьму реванш. Жертвовать таким случаем я не намерен. Дудки! Я подползу к нему и осторожно, в самое ухо, скажу:

– Сереженька, дружочек, «вставай» пришел! Он, конечно, не проснется, и это развяжет мне руки, я смогу перейти к более действенным мерам. Хорошо бы пощекотать у него в носу травинкой. Вот была бы потеха! Но где взять травинку в море? Хотя здесь и на берегу можно отыскать разве что колючки. А если залезть Сергею внос колючкой…

Я представил, как подкрадываюсь к спящему Салифанову с огромным кактусом в руке. Проснуться то он проснется, но вот последствия… Ладно, можно просто брызнуть в него водой, тем более на нехватку ее пожаловаться нельзя. Наберу полную горсть и плесну в лицо. Он весь сморщится и, конечно, втянется глубже в спальник. Ага, не нравится! Тогда я выжду минутку, откину одеяло и заору:

– Юнга Салифанов! Подъем по полной форме! Он заворочается и приоткроет глаза.

– Ты чего вопишь? Пожар, что ли? – недовольно спросит.

И тут я сообщу страшную новость, от которой у Сергея похолодеет в желудке и непременно прояснится в голове. Заговорщицким шепотом я скажу ему, что за борт смыло сгущенку и конфеты. Зная его безумную любовь к сладкому, я уверен – он незамедлительно вынырнет из спальника и бросится к продуктовым мешкам подсчитывать и оплакивать потери.

А в это время я, не мешкая, займу его нагретое место. План – блеск! Конечно, нехорошо его обманывать, но это ложь во спасение. Я прямо весь сгораю от желания скорее привести свой план в жизнь. Но эта проклятая стрелка не разделяет моего нетерпения.

– Ну, давай, торопись! – подталкиваю я ее. Если бы я мог взглядом передвигать предметы, как это делают некоторые умельцы‑экстрасенсы. Минутная стрелка крутилась бы у меня, как пластинка на проигрывателе на скорости 78. А может, попробовать?

«Совсем с ума спятил! – сам себе удивляюсь я. – В телепаты решил податься! Но, с другой стороны, кто увидит? – инстинктивно я оглядываюсь по сторонам. – Кретин, ты что, на танцах? Тут до ближайшего постороннего человека, как до Марса пешком. Ладно, отпуск мой добыт самым законным путем. Чем хочу, тем и занимаюсь! Нравится сходить с ума – буду! Каждый развлекается как хочет. Точка. Занимаюсь телекинезом! С чего они начинают? Кажется, аккумулируют волю на решение предстоящей задачи?! Попробую».

Я собираю свою жизненную энергию в комок. Сосредотачиваю электрический заряд возле глаз, становлюсь большим конденсатором неведомых энергетических полей. Напрягаюсь! Еще напрягаюсь! И еще немного. Надо подготовить разряд. Так, заныло в животе. Вот те, здрасьте, что же, у меня воля в животе помещается, что ли? Впериваюсь взглядом в стрелку. Какая‑то она облезлая и погнутая чуть. Давно пора часы заменить.

«Не отвлекайся!» – одергиваю я себя.

Пытаюсь представить, как, зацепившись ступнями за выступающие на циферблате цифры, я упираюсь плечом в стрелку и что есть силы давлю ее вперед. Я даже кряхчу от напряжения. По лицу стекает пот, ноги мелко дрожат. Сейчас к‑а‑к сзади по затылку секундной стрелкой врежет… Я пугаюсь и дергаюсь головой вниз. Но тут же, расхохотавшись, теряю надуманный образ. Опыт передвижения неодушевленных предметов на расстоянии потерпел фиаско.

«Сейчас возьму и подведу стрелки обычным способом – пальцем, – мелькает озорная мысль. – А свалю все на экстрасенсов. На них все валят, что объяснить не могут. А одушевленный предмет, то бишь Салифанова, я как‑нибудь умудрюсь передвинуть поближе к рулю без помощи потусторонних сил. На это у меня таланта хватит».

Снова всматриваюсь в часы, и вдруг до меня доходит, на что указывают стрелки. Я даже теряюсь от неожиданности. Время‑то! Зателепатился! Пять минут пересидел! Кошмар!

– Вахте к заступлению! – ору я, забыв о всех своих режиссерских разработках. – Подъем!

– Никуда не пойдем, – не соглашается Салифанов. Видно, ему со сна померещилось, что я его на тур вальса приглашаю.

– Вылезай! – настаиваю я.

Но Сергей ни в какую не хочет покидать теплую спальную берлогу.

– Ты курс сверь, что ли, – предлагает он.

– Давай, я и так пять минут лишних оттарабанил, – тороплю я его.

– А у тебя часы наверняка спешат, – бормочет он, тщетно пытаясь удержать ускользающие сновидения. – Ты их по приемнику проверь. А я…

Дальнейшие слова заглушает протяжный, сочный, как свежевзрезанная дыня, зевок.

– В общем, давай действуй, – благословляет он меня. Мне становится обидно, особенно за просроченные минуты, которые я никак не могу вписать в свой дебет.

– Серега, не борзей! – предупреждаю я и отправляю свою руку внутрь спальника на поиски салифановской головы. Быстро нащупываю что‑то теплое и жарко дышащее, не иначе как нос.

– Попался, голубчик! – с удовольствием говорю я и цепко сжимаю пальцы. – Иди‑ка ко мне, – тяну я руку на себя, справедливо полагая, что за носом должен показаться и его хозяин.

– Отпусти нос! – сдавленно мычит Войцева. – Это не он, это я!

– Да я это, я, – успокаивает меня Сергей. – Это Танька балуется. Валяй, тяни сколько хочешь! Я не против.

– Извини, Таня. Это случайно вышло, – тушуюсь я и с новыми силами продолжаю поиски.

Но салифановская голова никак не находится. Что он – ее снимает, что ли, на ночь? Приходится менять тактику.

– Сережа, – ласково прошу я. – Ну вылезай!

– Двойная пайка сахара, – бубнит из одеял Сергей. – Клянись!

– Да черт с тобой, – соглашаюсь я вслух. «Дождешься ты у меня сахара. Держи карман шире!» – думаю про себя.

На поверхности показывается взлохмаченная салифановская голова.

– А ты знаешь, какой сон ты мне не дал досмотреть? – укоризненно вопрошает он.

Я ничего не отвечаю, готовлюсь к передаче вахты: уточняю курс, заполняю судовой журнал, отвязываю страховочный пояс. Я спешу, предвкушая уют теплой постели.

– А снилась мне вот такая палка колбасы, – продолжает делиться со мной наболевшим Сергей. – Н‑е‑ет, в‑о‑от такая! – Он широко разводит руки в стороны – Толстая, розовая…

– Ливерная, – в тон ему добавляет Валера, он, оказывается, не спит. – Вонючая, которую для собак делают.

– Ну вот, – расстраивается Сергей, – взял и опошлил такой высокохудожественный сон Ильичев, я не могу заступать в таком разволнованном состоянии на ответственный пост, коим является место рулевого, – витиевато формулирует свою мысль Сергей и, как улитка, втягивает голову обратно в одеяла.

– Ты это брось! – не на шутку начинаю тревожиться я – Давай вылезай, пожиратель собачьих сосисок.

– Грубые, черствые люди, – не столько возмущается, сколько удивляется нашему поведению Сергей. – Я не могу больше быть с вами рядом. Я ухожу. Где там руль? Я возьму его в свои твердые руки.

Еще минут десять мы ворочаемся, смеемся, оживленные собственными шуточками. Хорошо! Ночь, море, тишина и шесть часов сна в перспективе. Я чувствую горячее плечо Валеры, упирающееся мне в бок, слышу, как спокойно дышат Наташа и Татьяна.

Сергей шумно ползает по корме, сгребает под себя рюкзаки с вещами, устраивается основательно, со вкусом. Мне даже становится обидно, я всю вахту промаялся, сидя на собственных поджатых ногах, а он чуть ли не паланкин выстраивает.

– Слушай, Ильичев, – стучит он мне в затылок пальцем, – там огонь какой‑то. Кажись, красный.

Я приподнимаю голову. Точно. Слева, градусов сорок от курса, над водой светится ярко‑красная звездочка.

– Маяк, наверное, или буй, – предполагаю я.

– А чего он в стороне от курса? – удивляется Сергей. – Может, это огонь с корабля?

Можно попытаться решить этот кроссворд, но для этого надо выползать из теплой постели, взбираться на верхнюю перекладину мачты и уже оттуда, с пятиметровой высоты, качаясь из стороны в сторону, долго шарить по горизонту глазами, разыскивая дополнительные ориентиры. А на высоте ветер. Бр‑р‑р!