Глава III. Посланник тьмы

Грузный рыжеволосый мужчина, сидя за столом, быстро выводил на желтоватом листе одну строку за другой. Свеча уже догорала, и он старался как можно скорее дописать свое послание. За спиной раздался шорох, и он испуганно обернулся назад. Но дверь была закрыта, и в полутемной комнате никого не было. Он тяжело вздохнул и снова повернулся к письму. Мельком взглянул на окно. Хотя стоял день, но серое небо закрывало солнце и в небольшой комнатушке, расположенной на втором этаже придорожного трактира, было мрачно и темно.

Шорох повторился более явственно, и толстый нотариус, затравлено обернувшись, резко вскочил на ноги. Его округлившиеся от ужаса глаза различили во мраке около двери высокую темную фигуру человека. Внезапно появившийся был одет в темный дорожный плащ, треуголку без украшений и маску. Смертельная дрожь тут же сковала все члены толстяка, из его пересохшего горла вырвались только два слова по-французски:

– Посланник тьмы…

Незнакомец не двигался и казался призраком или изваянием. Испуганно попятившись к столу, нотариус завизжал:

– Я не виноват, это все они! Они вынудили меня сказать! – его голос сорвался на фальцет.

– Я пришел объявить тебе волю ордена… – раздался низкий баритон Кристиана по-французски. И толстяк в испуге сжался.

– Я не виноват! Я не хотел! – прохрипел нотариус, чуть не плача.

Но, казалось, его слова совершенно безразличны фон Рембергу. Так и не двигаясь, он монотонно произнес:

– Ты открыл непосвященным тайну, которую должен был хранить… – Кристиан замолчал, и мужчина увидел, как его рука в перчатке опустилась на портупею. – Тебе вынесен смертный приговор…

Нотариус упал на колени и заплакал:

– Прошу, не убивайте меня! Я обо всем сожалею! Я больше не буду!

Он молил и плакал. Но фон Ремберг безразлично пожал плечами и, презрительно посмотрев на грузного мужчину, стоявшего перед ним на коленях, приказал:

– Встань… Умири как мужчина… Я даю тебе шанс… Возьми оружие… И дерись…

Толстяк засуетился и, быстро поднявшись с колен, побежал в глубь комнаты, к портупее с оружием, висевшей на стуле. Он начал медленно доставать шпагу, оглядываясь на посланника Тьмы, но вдруг резким движением схватил пистолет, который лежал на столе, и, стремительно повернувшись, без промедления выстрелил в то место, где стоял пришедший. Однако, когда дым от выстрела рассеялся, нотариус увидел, что человека в черной маске на прежнем месте нет.

– Я знал, что ты труслив и подл, де Брильяк, – произнес холодный голос сбоку.

Нотариус затравленно обернулся в бок и почувствовал у своего горла холодное лезвие клинка шпаги. Незнакомец в черном был в трех шагах от него, и толстяк отчетливо видел его ледяной взор в темных прорезях маски.

– Брось пистолет… – велел фон Ремберг. Де Брильяк испуганно выпустил пистолет из рук, и тот звонко ударился об пол. – На шпагах…

Тот быстро закивал, и Кристиан убрал холодное оружие от горла нотариуса. Де Брильяк трясущимися руками начал доставать из висящей портупеи шпагу, а на его лбу выступила смертельная испарина. Он знал, что точно умрет, поскольку драться с посланником Тьмы и остаться в живых еще никому не удавалось. Его единственным шансом было застрелить незнакомца в маске, но он был упущен…

Спустя несколько минут Кристиан наклонился над мертвым нотариусом и, проведя рукой по контуру его тела, отметил, что жизненная энергия покинула предателя. Последний раз безразлично взглянув на распростертого на полу человека, фон Ремберг быстро протер шпагу от крови и, убрав ее в ножны, вышел прочь.

Санкт-Петербург, усадьба фон Ремберга,

1717 год (7225 лето С.М.З.Х)

Ноябрь, 14

В тот вечер Слава сидела одна в маленькой горнице большого хозяйственного дома для слуг, в который они с Гришей и всей прислугой переехали после пожара. Сейчас девушка методично изучала расчетные книги, пытаясь выяснить, можно ли откуда-нибудь выкроить деньги на восстановление дома. Она чувствовала свою вину в том, что в тот злополучный день загорелся особняк фон Ремберга. Ведь как раз с картины начался пожар, а до того она очень долго смотрела на изображение Кристиана, пока его глаза вдруг не загорелись. Как она это сделала, девушка не могла понять. Два дня спустя вновь попыталась возжечь своим взором пламя на свече, но у нее ничего не получилось. Однако чувство вины не оставляло Славу, поэтому последние несколько дней она методично изучала расчетные книги, пытаясь найти излишние средства, чтобы начать восстанавливать наполовину сгоревший дом.

Слава понимала, что надо что-то делать и немедленно. Но девушка не знала, с чего начать. Денег на строительство нового крыла не было. К тому же вчера Ядвига заявила ей, что хозяин не оставил никаких излишков. А все средства, находящиеся в ведении экономки, были рассчитаны только на насущные нужды усадьбы. И даже жалование управляющему, дворецким и другим слугам фон Ремберг платил раз в год собственноручно. Вся прислуга во главе с Ядвигой смотрела на молодую хозяйку поместья подозрительно и порой даже вызывающе. Слава попыталась узнать у Людвига, как можно связаться с ее супругом. Но камердинер фон Ремберга, который с первого дня настороженно относился к девушке, заявил, что не знает, где искать хозяина, и вообще не в курсе, когда тот вернется, может, через месяц, а может, через полгода.

Уже под вечер в горницу вошел Гриша. Слава к тому времени проштудировала уже большую часть расчетных ведомостей. Молодой человек только что возвратился из ближайшей деревни Ждановки и прямо с порога воскликнул:

– Слава, все чудесно устроилось. Степан Иванович уже в который раз все доложил, как надобно, и сдал вырученные от продажи овощей и гречи деньги. Почти сто рублей. Я обещал ему, как мы и условились, что эти деньги пойдут в погашение оброка его деревенских.

– Замечательно, Гриша, – печально вздохнула Слава.

– Вот деньги, положи их пока в потаенное место. На восстановление дома пойдут.

– Но этого так мало, Гриша. Ты же слышал вчера, как господин Бекетов сказал, что на строительство необходимо двести, а то и двести тридцать тысяч рублей, – тяжко заметила девушка. – Эта такая большая сумма. Где нам раздобыть ее?

– Сестрица, не убивайся ты так. Пожарище со всяким домом может случиться. Твой муж уехал и не оставил тебе ни копейки, вот пусть немедля приедет и разбирается со всем. Ты все же замужем, или как? – возмущенно сказал Артемьев.

– Ах, Гриша, ты не знаешь всего. У фон Ремберга были большие долги. Даже ежели он вернется, у него наверняка нет лишних денег. Да и я сама во всем виновата, мне и надобно разбираться со сгоревшим особняком.

– В чем ты виновата? Что пожар случился? – опешил Гриша.

– Да, – кивнула она.

– Да с чего ты это взяла, сестрица?

– Я знаю это, Гриша, и все.

– Ничего не понимаю, – пробубнил молодой человек и устало плюхнулся на лавку напротив девушки.

Слава вновь уперлась настойчивым взором в ведомости и через четверть часа подняла глаза на Артемьева, несчастно поджав губы.

– Гриша, что же делать? – пролепетала девушка. – Я уже всю голову сломала. Неоткуда взять даже тысячу рублей. Все доходы идут на насущные нужды поместья. А те деньги, что могли бы остаться с прошлых двух урожаев, этот негодяй Дерюгин прикарманил.

– Нужно было все же заявить на него в Юстиц-коллегию. Чтобы его в застенок упекли.

– Не стоит, Гриша, он уже наказан.

– Да уж, наказан, лишился хлебного места, – поморщившись, заметил Гриша. – Вообще, не понимаю фон Ремберга, как можно было такого прохиндея в управляющие нанять? Да еще и не проверять его время от времени. Вот он и обнаглел.

– О чем уж нынче говорить.

– Можно обложить дополнительным денежным оброком деревни. Но доходы эти долгие, только через год полу…

– Нет, – не раздумывая, перебила его Слава. – Крестьяне впроголодь живут. Видела я на той неделе, когда ездила по деревням. Не буду я у нищих людей последнее забирать, только чтобы новый особняк выстроить. Не по совести это…

– Ты права, сестрица, нехорошо это. Прости, не подумал, – нахмурился Гриша и вдруг предложил: – А знаешь, сестрица, не взять ли нам денег у ростовщиков?

– У ростовщиков? – заинтересованно переспросила Слава и быстро добавила: – А это не опасно, Гриша? Ты же слышал, как они наживаются на людях и многих разоряют.

– Послушай, сестрица, я вчера говорил с нашим соседом, господином Ливановым. Так он рассказывал о некоем ростовщике Хартмане, еврее. Он живет в немецкой слободе. Так он берет самый низкий процент в Петербурге. На постройку дома нам надобно первоначально тысяч сто пока, а затем на внутренне убранство еще столько же, так?

– Да, ты прав, – кивнула Слава.

– Так вот. Мы сможем отдавать долг с будущих урожаев. В течение трех лет. Как-никак, Дерюгин воровал по пять тысяч в год. А это за три года почти пятнадцать тысяч. Это пойдет на покрытие процентов ростовщику. В будущем году засадим все поля рожью да пшеницей. Мне Степан Иванович, Лука Ильич да Жиров, все в голос твердили, что последние два года Дерюгин распоряжения давал только треть полей засеивать, чтобы ему было легче управу держать над всем хозяйством. Так вот, мы засеем все поля и по осени продадим урожай на ярмарках. И тем самым отдадим оставшийся долг.

– Но Гриша, ростовщику-то надобно до осени тоже платить, а откуда взять деньги?

– Я думал о том. Можно попробовать открыть ткацкую мастерскую. И с нее доход получать. Я узнал, что в Петербурге требуется хорошее сукно, с также шелк да тонкое полотно. Мы могли бы закупать сырье на юге и затем изготовлять ткани. А потом продавать их по выгодной цене и отдавать часть долга, до того как полностью рассчитаемся.

– Это интересно, братец. Думаешь, мы могли бы получить дополнительные деньги от этой ткацкой мастерской? Да и на большее количества ржи найдутся ли покупатели?

– Я думаю, если хорошо постараться, найдутся. Я сам могу проехать по соседним губерниям, особенно северным, в которых мало что растет, и договориться о продаже зерна. А насчет тканей надобно заключить договоры с теми купцами, которые будут покупать у нас ткани.

– Можно попробовать заключить договоры и с модными лавками, – с воодушевлением сказала девушка. – Ведь им выгоднее и дешевле будет покупать ткани здесь для пошива своих нарядов, чем откуда-то везти.

– Ты права, Слава, – кивнул молодой человек – Но нужно сделать так, чтобы эти модные лавки захотели покупать ткани именно у нас, понимаешь?

– Но как это сделать, Гриша?

– Надо вызвать у них доверие. Я сам от имени твоего мужа фон Ремберга поеду предлагать наши товары.

– Я бы тоже могла в модных лавках договориться.

– Да, конечно. Думаю, и с ростовщиком лучше тебе вести разговор как жена фон Ремберга.

– Мне тоже так кажется, Гриша.

– Но тебе надобно выглядеть подобающим образом, сестрица. Респектабельно да богато. Чтобы покупщики и ростовщики видели, что дела наши процветают, и мы сможем без труда отдать долги. Нужно тебе новые модные платья заказать для этого.

Слава опустила глаза на свое черное бесформенное платье и вздохнула. Как же она не хотела снимать его. Но в данную минуту, видимо, другого выхода не было. И она должна была заглушить в себе свои желания и подчиниться правилам, которые диктовала ей ее теперешняя жизнь.

– Как ты считаешь, одного платья будет достаточно? – спросила она.

– Нет, конечно, сестрица. Тебе необходимо справить целый гардероб. Ибо постоянно ты должна будешь появляться у ростовщика для выплаты процентов. И упаси тебя Бог приехать в платье, в котором тебя уже видели. Все вмиг решат, что вы с фон Рембергом бедны и не располагаете необходимыми средствами. К тому же тебе надобно хотя бы раз в неделю появляться в обществе да на балах. Это главное условие для заключения выгодных сделок. И ни в коем случае нельзя показывать, что ты сильно нуждаешься в деньгах. Ежели про твои несчастья узнают, нам не только откажут в деньгах, но и найдутся ростовщики, которые подтолкнут вас продать земли и поместье за бесценок.