* * *

Фёдор лежал на своём ложе и глядел в потолок. Глубокая ночь опустилась за окном, укрыв Слободу своим плащом, но сон никак не шёл к нему.

«Сложить оружие? – думалось юноше. – Ежели так, то сыщу позора… а не сыщу ли я его, ежели далее буду биться мухою сонной? Надо ж было… да под царским взором!»

От досады Фёдор сжимал одеяло в кулак. Сев в кровати, он растёр лицо руками и убрал волосы назад. Встал с кровати. Долгие думы привели его к трудному решению, да на нём он прочно стоял. Одевшись наспех, Басманов заткнул за пояс кинжал, ибо выучился обыкновению – денно и нощно быть при оружии.

Коридоры утопали во мраке, но в бессонной ночи глаза Фёдора привыкли ко тьме. Скользящей тенью миновал он коридор, поднялся на пролёт лестницы и очутился пред царскими покоями. Рынды, стоящие в ту ночь на посту, пропустили его. С порога Басманов низко поклонился. Подняв глаза, увидел силуэт государя. Как и ранее, царя окружали стопки бумаг и книг. Во многих лежали ленты, украшенные мелким шитьём. Иной раз на страницах виднелись отметины от чернил – то был лишний взмах пера или неаккуратное прикосновение.

Взгляд Иоанна, тяжёлый, удручённый трудами, на мгновение отвлёкся от дум, как только в дверях возник Басманов.

– Отчего же не спится тебе? – спросил Иоанн, указывая рукой на кресло подле себя.

Фёдор кивком поблагодарил за приглашение и занял указанное место. Подняв взгляд на царя, он глубоко вздохнул.

– Вы были правы, мудрый государь, – кивнул Фёдор. – Будь там, во дворе, не мой приятель Штаден, не сладко бы мне пришлось. Многие из братии, верно, давно хотят устроить мне взбучку.

Когда Фёдор это говорил, его лицо озарилось улыбкой довольства, а в глазах сверкнуло то ядовитое лукавство, которое придавало ему странное очарование. На несколько мгновений упоение чужою злобой даже затмило холод на лице и в голосе Басманова. Царь не смог сдержать улыбки, внимая этим словам.

– Но право… Неужто я боле не нужен вам, раз вы велите сложить оружие? – спросил Фёдор.

Иоанн удивлённо посмотрел на опричника, откладывая перо и лист, наполовину исписанный мелким, но ровным почерком. Буквы сливались в длинные узоры, которые расчертили жёлтую бумагу.

– Будь ты обыкновенным воином, я бы тебе и слова не сказал бы, – просто ответил Иоанн, откинувшись на спинку кресла, скрестив руки перед собой в замке. – Неужто не разумел ты особого свойства со мною?

Фёдор вскинул бровь и отвёл взгляд, принявшись рассматривать перстни на руке своей.

– Ты не оставишь службу мне, – продолжил Иоанн. – Сам суди, где ты нынче большую службу сослужишь – здесь, в Слободе, подле и отца своего, али в пылу битвы?

Басманов поджал губы и кивнул. Иоанн же взял вновь перо и стал искать окончание строки, как вдруг за дверью раздался частый-частый беспокойный стук.

– Пустить, – коротко бросил царь своим рындам, не поднимая головы.

На пороге стоял заика Стёпка. Увидев Фёдора, заулыбался, да точно зевнуть хотел. Издав неясные звуки, упал он в земном поклоне.

– Чего ж тебе, горемыка несчастный? – со снисходительностью вздохнул Фёдор, вставая с кресла, ибо собирался уходить.

– Ба-ба-ба… Ба-ба… – бормотал крестьянин, судорожно распахивая челюсть.

– Басманов? – резко обернулся Фёдор.

Иоанн тотчас же поднял взгляд.

Стёпка закивал и пытался что-то молвить, да только терпения уж не было – Фёдор тотчас же метнулся к выходу. Он преодолел пролёты, не помня себя от тревоги и волнения. Сердце наполнилось чувством настолько мощным, что оно оказалось сильнее его. Басманов спустился по лестнице, едва не навернувшись на старых покатых каменных ступенях. Уж вдали коридора слышались возня да крики.

Фёдор влетел в покои отца и застал человек десять, склонившихся над ложем. Среди них тотчас же признал Глашу да помощницу её. Иные были князья али опричники, водившие дружбу с Басманом. Сам Алексей же пробудился от цепких когтей сна – он исхудал за то время, что лежал ни живой, ни мёртвый. Да только удали своей никак не растерял. Будто впервые видел он всех людей, что столпились подле него. Старый воевода рычал зверем, ибо ослаб и не всё тело слушалось его воли. Каждое движение его пылало разнузданной яростью и страхом зверя, едва пробудившегося от спячки.

Фёдор растолкал людей, что преграждали ему путь, припал к ложу и крепко схватил отца за руку. Сперва Алексей не признавал никого и, верно, хотел ударить собственного сына, да только порыв тот во мгновение унялся. Басман-отец всё так же не мог говорить вразумительно, ибо разум его ещё дремал, но сердце подсказало знакомый образ. Волнение, гнев и ярость, охватившие Алексея в первые минуты его пробуждения, унялись, и он крепко сжимал руку сына.

Фёдор поднял взгляд на Глашу. Подле женщины стоял кувшин с питьевой водой. Он щёлкнул пальцами и указал на него крестьянке. Глаша с поклоном подала питьё. Алексей вцепился в кувшин, как только сын поднёс его достаточно близко. Очнувшись от долгого сна, Басманов принялся жадно пить воду большими глотками.

Фёдор глубоко вздохнул и вскинул взгляд вверх, зажав рот рукой и скрывая счастливую улыбку.

Глава 8

В мягкий снег упали старые обглоданные куриные кости да пара круглых камешков. Меж них ходили вороны да галки – всё присматривались, не блеснёт ли в раннем солнышке медяк али грошик.

На треснутом крыльце, раскорячась, сидел убогий мужичонка. Глаза его, точно рыбьи, в удивленьи глядели вокруг, точно стараясь уловить больше всякого. Вихрастые рыжие волосы торчали во все стороны неровными клоками. Большой нос раскраснелся, как и щёки мужичка. Одет он был в холстину, да таким премудрым образом, что ежели и размотать сие, едва воедино вновь соберётся этот наряд. Дырявые сапоги надеты были прямо на босые ноги.

Мужичок с нетерпением поглядывал себе под ноги, на камешки да косточки в снегу. Живейшее любопытство на лице его казалось и вовсе полоумным, точно человек душою пребывает в незрелом отрочестве. Глаза его в радости забегали, и мужик радостно захлопал в ладоши, смеясь во всё горло да запрокинув голову. То веселие было столь громким, что обратило на себя внимание двух деревенских мальчишек, праздно слоняющихся по деревне.

Ребятишки не решались подходить слишком близко к этой рухляди, которую едва можно было назвать домом. Разная молва ходила об этом полоумном, и дети сторонились его, да только сейчас ух как и взыгрался интерес к тому, что же молвили кости да камни старому чудаку.

– Шо там потешно-то? – спросил тот, что был несколько постарше.

Сидящий на крыльце чудак, видно, приметил, что уж не один. Оттого и закрыл рот себе руками, вымазанными в саже али бог весть в чём. Сдерживая себя, всё же изливался мужичонка ехидным подсмеиванием сквозь ладони.

* * *

Вся Слобода нынче гуляла. За царскими санями тянулся длинный хвост всадников и ряженых гуляк. Из больших мисок, резных да расписных, летели народу частному сласти да медяки.

Эта весна была особенно желанной – лютые морозы наконец отступали. Гулянья выпали на удивительно лучезарную погоду. Ласковое солнце, дышащее весной, щедро одаривало всю Слободу мягким теплом, несмотря на большие зимние сугробы, что таились на тенистых утёсах и рощах.

Слобода пела да резвилась, на площади пред кремлём накрыли столы дубовые. От горячего кушанья валил густой пар. Поданная дичь да рыбина лоснились на серебряных подносах. К площади стянулся весь народ, ибо изголодался он за жестокую зиму по звонким гуляньям. Царскою щедростью была одарена Слобода – помимо двух столов для государя и слуг его верных, на площади мостились и угощенья для простого люда. Меж этих столов метались неизменные спутники любого торжества – шуты да скоморохи. Перезвон бубенцов на одёжах броских доносился во все концы, всё зазывая и зазывая народ к гуляньям.

Особою отрадой для великого государя было возвращение из цепких лап смерти верного подданного своего, Алексея Басманова. Старый воевода, верно, полностью от раны и не оправился, да уже с превеликой радостью занимал место своё на пиру подле Иоанна. Изредка Басман жмурился от боли, ежели какое движение выдавалось более расторопным, нежели стоило, да только то никак не шло супротив той благой радости, что охватывала ныне всю площадь.

Царские шуты да проказники развлекали толпу зевак. Пёстрые наряды то и дело метались из стороны в сторону, минуя друг друга да скача через лавки. Средь ряженых фигур мелькало и чёрное одеяние с длинными полами. Иной раз скоморохи мчались прочь от опричника, иной же раз сами гонялись за ним сломя голову.

Всё действо вершилось заливистою игрою гуслей, дудок али иных инструментов, кустарных. Сливаясь в один лад, текла мелодия горным ручьём – то звоном поднималась, то затевалась духовыми. Иной раз и вовсе гласные скоморохи перекрывали голосом своим игру чудесную, да с тем и отступали.

С усладою глядел царь на торжество сие и более всех, по обыкновению своему, следил за скоморохами. Опричник же, Фёдор Басманов, по заведённому негласному порядку, был на пиру главною отрадой для глаз. Нынче не был он ряжен, да всё одно – не сводил царь с него глаз. Притом поглядывал Иоанн за Фёдором, за танцами да игрою его, украдкою. Государь слышал каждое обращение к нему за столом, отвечал мерно, всем видом показывая, что разумом своим да сердцем за столом восседает подле слуг своих. Вместе с ними распивал он вино, и лицо его, мрачное и грозное в обыкновении своём, нынче было озарено тёплой радостью да мягкою улыбкой.

Намного явнее глядел на Фёдора отец его. Когда Басманов-сын уж было запрыгнул на стол, дабы избежать очередного ряженого преследователя, не смог сдерживаться уж старый Басман.

– Да Господь наш милостивый! – сокрушался Алексей, всплеснув руками. – Не иначе как обратно сложить меня в постелю хочет али вовсе в гроб!

Покуда сетовал да ворчал отец, иные же опричники, прилично предавшиеся вину да медовухе сладкой, подбадривающе свистели молодому Басманову, смеясь во всё горло новым выходкам его.

Иоанн внял речи воеводы своего с улыбкой да всё глядел, как Фёдор ловко ступает меж блюд. Собравшиеся гости прибрали чаши свои, чтобы не остаться без питья, да и Фёдор тотчас уж и соскочил на мягкую с талого снега землю, и пустился дальше.

Покуда пробегал мимо стола, ловко изворотившись от каждого, кто пытался осалить его, не было на тех гуляньях ни души, кто мог бы изловить его. То была не юношеская удаль да горячая кровь – прислуживали ныне немало молодцев, что были и младше летами. Да будто бы кто нашёптывал Фёдору, куда иной раз метнётся преследователь его, влево али вправо. На том чутье да и отвязался было от скоморохов ряженых Басманов, пробегая мимо трона царского таки, и дал схватить себя, едва ли не поскользнувшись на талом снегу.

То хватка была самого государя. С улыбкой Фёдор поднял глаза на царя, переводя частое горячее дыхание. Басманов, верно, не ожидал быть схваченным, да и не противился тому. В праздничной суматохе никто не приметил того, как царь со своим слугой встретились взглядами. Лишь Басман-отец, утирая усы от пьяного пития, обернулся да, сведя брови, и отворотил взгляд свой, продолжая пир с братьями-опричниками.

Иоанн крепче взялся за рукав слуги своего, да так, что Басманову пришлось не иначе как опереться на трон царский рукою, унизанной драгоценными перстами. Иные скоморохи, что резвились подле государя не столь уж и часто, было затаили дыхание. Ближний царский круг давно уж выучил, кого Иоанн подпускает столь близко к себе, и потому ничего уж в том особого и не заприметили.

Иоанн было открыл рот, дабы молвить слово, да резко пробил его холод по спине всей. Едва ли он мог поручиться, что цел, что рёбра его не сражены вражеской рукой. Не будь Фёдор нынче подле царя, так всё равно бы завидел перемену во взгляде, в тревожной молнии, что сверкнула в тёмных очах государя. Он невольно свёл брови, готовясь внимать своему владыке.

– Нынче узнаю тебя, – тихо произнёс царь, с тем и отпустил опричника.