* * *

Он, прочитав слова на указателе, не понял, что их ждет. Он никогда не бывал в чайной лавке. Свой утренний кофе он покупал с тележки рядом с офисом. Он не был хипстером. Не стягивал длинные волосы в узел на макушке, не придерживался иронического стиля в одежде, пусть даже сейчас его прикид был довольно странным. Очки, в которых он читал, были дорогими и в то же время практичными. Он не мог представить, что когда-нибудь посетит заведение под названием «чайная лавка». Что за нелепая идея!

И потому он порядком удивился тому, что лавка выглядит как дом. Конечно, он не был похож на дома, виденные им до того, но тем не менее это был дом. С деревянным крыльцом с фасада, большими окнами по обе стороны от ярко-зеленой двери и льющимся изнутри мерцающим светом – казалось, там горят свечи. На крыше возвышалась кирпичная труба, из нее шел легкий дымок.

Но на этом сходство с прежде виденными Уоллесом домами заканчивалось. Отчасти потому, что трос, тянущийся от крюка в его груди, исчезал в закрытой двери. Сквозь закрытую дверь.

Сам дом выглядел так, будто его начали строить в одном стиле, а потом строители решили вдруг пойти совершенно иным путем. Лучше всего, мнилось Уоллесу, можно было описать это так: дети громоздили один кубик на другой до тех пор, пока не получилась весьма непрочная башня. Казалось, ее способен обрушить легчайший ветерок. Печная труба покосилась, кирпичи торчали из нее под самыми невозможными углами. Нижний этаж дома казался прочным, но второй будто съехал в одну сторону, третий – в противоположную, четвертый располагался посередине, и в результате получилась башня с многочисленными окнами, задернутыми занавесками. Уоллесу почудилось, что одна занавеска шевельнулась, словно кто-то тайком смотрел в окно, но это, возможно, была просто игра света.

Снаружи дом был обшит досками.

Но еще и выложен кирпичом.

И… сырцом?

Одна стена была выстроена из бревен, словно на каком-то этапе строители хотели соорудить избушку. Эта избушка была родом из сказки, являлась подобием необычного, прячущегося в глубине леса сказочного домика. Возможно, в нем жил добрый лесник или же ведьма, готовая испечь Уоллеса в печке, так что его кожа, почернев, потрескалась бы. Уоллес наслушался в свое время рассказов о всяких ужасах, творившихся в подобных домиках, – и все это ради Очень Важного Урока. И потому чувствовал он себя очень и очень неважно.

– Что это за место? – спросил Уоллес, когда они остановились у крыльца. Рядом с клумбой стоял небольшой зеленый скутер, цветы были невероятно яркими – желтыми, красными и белыми, но темнота приглушала их сияние.

– Потрясающе, правда? – сказала Мэй. – А внутри все еще более причудливо. Люди стекаются отовсюду, чтобы посмотреть на этот дом. По вполне понятным причинам он знаменит на всю округу.

Она хотела было взойти на крыльцо, но тут он выдернул свою руку из ее руки:

– Я не пойду внутрь.

Она оглянулась на него:

– Почему?

Он махнул рукой в сторону дома:

– Он не кажется мне безопасным, потому что построен не по правилам и может рухнуть в любой момент.

– Откуда тебе знать?

Он воззрился на нее:

– А разве ты сама не видишь? Я не желаю оказаться погребенным под развалинами, когда это произойдет. Это подсудное дело. А я знаю все о таких делах.

– Хм. – Мэй, как можно дальше запрокинув голову, окинула дом внимательным взглядом. – Но…

– Но что?

– Ты мертв. И потому неважно, рухнет он или нет.

– Это… – Он сам не знал, что собирался сказать.

– И кроме того, он всегда был таким, сколько я здесь живу. И еще не упал. И вряд ли упадет сегодня.

Он вытаращил на нее глаза:

– Ты живешь здесь?

– Ну да. Это наш дом. Так что, может, проявишь хоть какое уважение? А о доме не беспокойся. Если бы мы все время беспокоились по пустякам, то упустили бы много чего важного.

– Тебе говорили, что ты любишь говорить афоризмами, словно печенье с предсказаниями? – съязвил Уоллес.

– Нет. Потому что намекать на то, что я азиатка, – это расизм.

Уоллес побледнел:

– Я… это не… я не хотел…

Она долго смотрела на него, позволяя бессвязно оправдываться, а потом наконец сказала:

– Ага. Ты не имел в виду ничего такого. Рада слышать это. Знаю, тебе все тут в новинку, но ты все же думай, прежде чем говорить, о'кей? Тем более что я одна из немногих, кто способен видеть тебя.

Она взошла на крыльцо, перешагивая сразу через две ступеньки, и остановилась у двери. С потолка свисали длинные вьющиеся растения в горшках. В окне была табличка с надписью ЗАКРЫТО НА СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ. На двери имелся старинный металлический молоток в форме листа дерева. Мэй подняла его и три раза постучала.

– Почему ты стучишь? Ты же живешь здесь, – удивился он.

Мэй посмотрела на него:

– Да, живу, но сегодня все не как обычно. Ты готов?

– Может, придем сюда позже?

Она улыбнулась, будто он насмешил ее, и Уоллес, хоть убей, не понял, что такого забавного он сказал.

– Нынешний момент ничуть не хуже любого другого. Просто нужно решиться на первый шаг. И ты способен сделать его, Уоллес. Знаю, трудно верить во что-то, особенно перед лицом неведомого. Но я верю в тебя. А ты хоть немного веришь мне?

– Я тебя совсем не знаю.

Она еле слышно промурлыкала:

– Разумеется, не знаешь. Но существует только один способ исправить это, верно?

– Стараешься заслужить свою десятку?

Она рассмеялась:

– Как и всегда. – И положила ладонь на дверную ручку: – Идешь?

Уоллес оглянулся на дорогу. Она была погружена в темноту. На небе светило больше звезд, чем он когда-либо видел. Он чувствовал себя маленьким, незначительным. И потерявшимся. О, как же основательно он потерялся.

– Первый шаг, – прошептал он себе под нос.

Он снова повернулся к дому. Сделал глубокий вдох и расправил грудь. Взбираясь по ступенькам, он не обращал внимания на то, как хлопают по ним его шлепанцы. Он способен сделать, что ему предназначено. Он Уоллес Финес Прайс. Люди ежились, заслышав его имя. Стояли перед ним в страхе. Он был холоден и расчетлив. И все время делал круги по воде, словно акула. Он был…

…он споткнулся на последней, покосившейся ступеньке и чуть было не навернулся лицом вниз.

– Ага, – проговорила Мэй. – Осторожно тут. Прошу прощения. Нужно сказать Хьюго, пусть ее починят. Мне не хотелось бы, чтобы ты отвлекался от происходящего. Все это очень важно.

– Все это я ненавижу, – произнес Уоллес сквозь стиснутые зубы. Мэй распахнула дверь в «Переправу Харона. Чай и Выпечка». Петли скрипнули, и из дверного проема полился мягкий свет, сопровождаемый явственным запахом специй и трав: имбиря и корицы, мяты и кардамона. Он понятия не имел, как сумел определить, чем там пахнет, но как-то сумел. Помещение внутри не было похоже на офис, оно показалось ему более знакомым, чем его собственный дом, куда воздух попадал через кондиционер, где стоял запах чистящих средств, где все было металлическим и не оставалось места воображению, и хотя он ненавидел стоявшее там зловоние, но все же привык к нему. Оно обеспечивало безопасность. Оно было реальностью. Чем-то знакомым. Оно было всем, что он знал, с ужасом подумал он. И что это, скажите на милость, говорит о нем самом?

Трос, привязанный к крюку, опять завибрировал, таща его вперед.

Ему хотелось убежать как можно дальше – куда ноги способны унести его.

Но вместо этого Уоллес, которому теперь было нечего терять, вошел вслед за Мэй в дом.

Глава 4

Он ожидал, что внутри дом будет выглядеть так же, как и снаружи – мешаниной архитектурных наворотов, малопригодной для проживания и готовой развалиться.

И его ожидания оправдались.

Свет здесь был приглушенным, он исходил от разномастных светильников, привинченных к стенам, и от неприлично большой свечи на маленьком столике у двери. Со сводчатого потолка свисали растения в плетеных корзинках, и хотя ни одно из них не цвело, их запах поражал воображение и смешивался с сильным запахом пряностей, который, казалось, издавали даже стены. Вьющиеся растения доставали до полу, они тихо покачивались на легком ветерке, проникавшем через открытое окно в дальней стене. Уоллес потянулся было к одному из них, внезапно загоревшись желанием ощутить прикосновение листа к коже, но в самый последний момент отдернул руку. Он чувствовал их запах и потому знал, что они действительно здесь есть, даже если глаза обманывали его. Мэй могла дотронуться до него – он все еще ощущал призрак ее пальцев на коже, но что, если ничего другого он не сможет ощутить? Уоллес никогда не был человеком праздным, не останавливался, чтобы понюхать розы, или как там еще говорится по этому поводу. И теперь его одолевали сомнения, пригибавшие его к земле.

Посередине большой комнаты стояла дюжина столиков, столешницы блестели, словно их только что основательно протерли. Стулья, задвинутые под столики, были старыми и видавшими виды, но не ветхими. Они тоже все были разными – некоторые с деревянными сиденьями и спинками, на других лежали толстые, выцветшие подушки. Он заметил даже в одном из углов кресло-мешок. Такие кресла не попадались ему на глаза с самого детства.

Он едва услышал, как Мэй закрыла за ними дверь. Его поразили стены комнаты. Они были увешаны фотографиями и постерами, некоторые из которых были в рамках, а другие крепились кнопками. Он подумал, что эти фотографии что-то означают, но не понимал, что именно. Была здесь фотография водопада во фрактальном облаке радужных брызг. А также снимок острова в лазурном море, деревья на котором росли так густо, что земли не было видно. Имелось и гигантское изображение пирамид, сделанное ловкой, но непрофессиональной рукой. Он обратил внимание и на фотографию какого-то замка на скале: скала была выщербленной и поросла мхом. И на обрамленный постер с вулканом, возвышающимся над облаками: из него горячими арками извергалась лава. Увидел он также городской пейзаж: город застыл на нем в ожидании зимы, его огни были яркими и почти что мерцали, их свет отражался от девственно-чистого снега. Странно, но от всего этого в горле Уоллеса встал ком. Ему вечно не хватало времени на посещение таких вот мест, и теперь он уже не увидит их воочию.

Покачивая головой, он пошел дальше и дошел до занимавшего половину стены справа от него камина, тлеющие угли в котором отбрасывали отблески на стены. Камин был сооружен из белого камня, а каминная полка – из дуба. На полке стояли, лежали маленькие безделушки: вырезанный из камня волк, еловая шишка, увядшая роза, корзиночка с белыми камешками. Над камином висели часы, похоже, неисправные. Секундная стрелка подрагивала, но оставалась на месте. Перед камином стояло кресло с высокой спинкой, с подлокотника свисал тяжелый плед. Все это выглядело… гостеприимно.

Уоллес посмотрел налево и увидел стойку, на которой стояли касса и пустая, темная витрина, к ее стеклу были приклеены скотчем маленькие рукописные таблички, рекламирующие разные виды кондитерских изделий. За стойкой вдоль стены выстроились банки. Некоторые были наполнены тоненькими листочками, другие – разных цветов порошками. Перед каждой банкой был написанный от руки ярлык со сведениями о данном сорте чая.

Над банками, рядом со створчатой дверью с небольшими окошками, висела меловая доска. На ней зеленым и синим мелками были нарисованы олененок, белки и птицы, они окружали меню, казавшееся бесконечным. Зеленый чай и травяной чай, черный чай и улун. Белый чай, желтый чай, ферментированный чай. Сенча, роза, мате, сенна, аспалатус, чага, ромашка. Гибискус, эссиак, матча, моринга, пуэр, крапива, одуванчик… и тут ему вспомнилось кладбище, где Мэй сорвала одуванчик и дунула на него, и прочь полетели маленькие белые пушинки.

По центру доски шел небольшой текст, слова были выведены заостренными буквами с наклоном вправо:

Если ты пьешь чай с кем-то в первый раз, ты для него незнакомец.

Если ты пьешь чай с кем-то во второй раз, ты почетный гость.