Взгляд Скотта упал на старинные настенные часы, украшавшие его кабинет, он вздрогнул. Было уже очень поздно: весь вечер он усиленно работал, чтобы высвободить завтрашний день для переезда, да и разговор с Бетти затянулся. Кейт, наверное, уже потеряла терпение, или же она в одиночестве укладывает последние коробки. Он отключил компьютер и вышел в пустынный коридор. С утра до вечера здание гудело, как настоящий пчелиный улей: люди сновали между бухгалтерией, отделами маркетинга, продаж и поставок. Два года назад Скотт отремонтировал административные помещения, которые теперь выглядели ультрасовременными, и только его собственный кабинет не претерпел изменений. Деревянные панели, гравюры и медные светильники были теми же, что во времена Ангуса и предыдущих поколений. Скотт относился к этому месту как к святилищу, и с удовольствием представлял, как однажды сын или дочь займут его место, чтобы упрочить процветание марки Джиллеспи.

Спустившись на первый этаж, он поздоровался с охранником, который нес ночную вахту на винокурне с двумя собаками.

– Я дождусь, когда вы уедете, и сниму с них намордники! – сказал тот, указывая на бульдогов.

Скотт кивнул и сел в свой «Рейндж Ровер». Когда родились близнецы, он с сожалением расстался с джипом «Патриот» и купил для Кейт чрезвычайно маневренный японский автомобильчик. На нем она могла пробираться сквозь дорожные заторы Глазго или Эдинбурга, но переезд означал, что теперь ей придется ездить по сельским дорогам – узким, а зимой – еще и заснеженным.

Выехав за ворота, он бросил взгляд в зеркало заднего вида. Собаки, освобожденные от поводков и намордников, носились по двору. Винокурню следовало надежно охранять, учитывая ценность содержимого в баках и медных перегонных кубах. Замена только одного из кубов создавала немыслимую проблему: большинство винокуров предпочитают ремонтировать их до бесконечности.

Скотт направился в Глазго, но сердце у него щемило. Со следующей недели он будет возвращаться в Джиллеспи по дороге, которую изъездил бессчетное число раз, пока не отказался от собственного дома под предлогом, что ему нужна независимость, а на самом деле, чтобы сбежать от Амели.

– Все будет хорошо! – подбодрил он себя вслух. – Кейт будет довольна. В принципе, я тоже. Мне будет удобнее ездить в Гринок и особенно в Инверкип. Я смогу чаще заходить к Джорджу. Это прекрасная идея – вернуться домой.

Нельзя сказать, что собственные слова его сильно убедили, но он решил больше об этом не думать.

* * *

Сияющая Мойра последний раз прошлась тряпкой по комоду и осмотрелась. Всюду царили порядок и уют, а подоконник украшал букет из последних осенних роз.

– Ну вот, я закончил, – объявил Дэвид, входя.

Он устанавливал решетку наверху лестницы, пока Мойра готовила комнаты.

– Кейт правильно выбрала эту часть дома, – добавил он. – А там она только бы и делала, что ходила бы вверх-вниз.

Холостяцкая спальня Скотта – так же, как спальни Мойры и Дэвида, находилась на третьем этаже; Ангус с Амели размещались на втором, в правом крыле. Левое крыло было необитаемым с тех пор, как уехали Джон, Джордж и Филип, поэтому Кейт посчитала разумным переехать с близнецами туда.

– Для них это станет настоящим сюрпризом, – сказала Мойра. – Мы, конечно, здесь намучились, но оно того стоило!

С тех пор как Скотт объявил о возвращении в Джиллеспи, Мойра трудилась не покладая рук. Чтобы молодой паре было удобно, она попросила Дэвида вынести из комнат вниз одну мебель и поднять другую. Таким образом, к Скотту вернулся секретер из розового дерева, а к Кейт – ее туалетный столик. Выбранную для близнецов комнату перекрасили в бледно-желтый цвет, повесили новые шторы, положили большой мягкий ковер и поставили дополнительный обогреватель. Просторная угловая спальня Джона была переделана в игровую комнату. И наконец, в ванной комнате поставили новую ванну. Ангус за все заплатил не торгуясь, он был слишком счастлив приездом своих внуков.

– Когда они приезжали в прошлый уик-энд, это был какой-то бивуак, – вздохнула Мойра. – Теперь у них будет все как надо. Ты надежно установил решетку?

– Достаточно для детей такого возраста.

– Не хочу, чтобы возникли какие-то проблемы, и Скотт пожалел о своем решении.

– В любом случае, если ему будет здесь плохо, он не останется.

– Я уверена, что Амели постарается до этого не доводить.

– Будем надеяться.

– Она больше не воюет с ним. Какой ей от этого прок?

– Не знаю. Я никогда ее не понимал.

– Ее сыновей, которые сеяли склоки, здесь больше нет.

– И на том спасибо! Но ты все равно не убедишь меня, что она сменила гнев на милость. Не будь Скотта, все наследство Ангуса перешло бы к ней.

– Не говори таких вещей.

– Амели не может не думать об этом. Она женщина умная и с характером.

Он говорил спокойно, не повышая голоса, как человек, привыкший наблюдать за другими и делать умозаключения. Его место в семье было довольно неопределенным. Он был кузеном Ангуса и фактически управлял имением, но жалованья не получал. Ангус иногда давал ему наличные на карманные расходы, словно бедному родственнику. Дэвид, не претендовавший ни на какой статус, все-таки стал незаменимым человеком в поместье. Молчаливый, очень независимый, он был благодарен Ангусу за то, что тот взял его к себе много лет назад, когда он уже едва не стал бродягой и алкоголиком. С Мойрой он был очень дружен – всегда приветлив и услужлив, а Скотта, которого знал с детства, любил безгранично. По этой причине он с недоверием отнесся к Амели, когда она объявилась в Джиллеспи и привезла с собой четырех подростков. Потом он заметил, как эта француженка, свалившаяся им на голову, стремится взять в руки управление домом и отодвинуть Мойру на задний план. Он наблюдал за тремя невоспитанными братьями, которые сеяли вокруг хаос и раздор, в то время как Ангус делал вид, что ничего не замечает, лишь бы угодить своей молодой супруге. В тот день, когда она объявила, что беременна, Дэвид всерьез испугался за Скотта, представив, что теперь его окончательно вытеснят из семьи. Но у Амели случился выкидыш, и Скотт остался единственным сыном. Однако он все-таки уехал из дома, подальше от мачехи, которая приводила его в бешенство.

– Амели изменилась, – заметила Мойра. – С тех пор как она стала бабушкой, нрав у нее смягчился.

– Думаешь, она успокоилась?

– Вроде того. Скотт – ее зять, и, конечно, она больше не видит в нем врага.

– Дай-то бог.

Они обменялись долгими взглядами, а потом Дэвид отвернулся и взял свой ящик с инструментами. Прежде чем спуститься, он еще раз проверил, хорошо ли держится решетка. Когда ему поручали ответственное дело – а не только уборку опавших листьев или колку дров, – он выполнял его со всей тщательностью. На него можно было положиться, хотя никто не предоставил ему случая это доказать.

* * *

– Вот так! – торжествующе заключил Филип, закрывая багажник «Рейндж Ровера». – Надо просто правильно укладывать, и тогда все поместится.

Чемоданы и дорожные сумки были сложены в машину Филипа, а в машину Скотта загрузили детскую мебель и игрушки. Кейт выехала первая, с близнецами в автокреслах, которые заняли все заднее сиденье.

– Надеюсь, вы не передумаете и не вернетесь через две недели, уж больно эти сборы утомительны! – пошутил Филип.

Он вместе с Малькольмом вдруг сам предложил помощь в переезде. Мальчики были по-прежнему неразлучны, прожив вместе четыре года в абсолютном, ничем не омрачаемом, счастье. Объединенные страстью к рисунку и живописи, во время учебы они посещали музеи, выставки, галереи. Сейчас Филип пробовал себя в книжной иллюстрации, а Малькольм заканчивал свои первые картины.

– Я предупредил Мойру, что вы останетесь на ужин, – объявил Скотт.

– Теща будет весь вечер кукситься – пообещал Малькольм.

Тщетно Амели при встрече испепеляла его взглядом: Малькольм не обижался, его это даже забавляло. Родители относились к нему с нежностью, и несмотря на его жизненный выбор, у них были прекрасные отношения. Будучи единственным, притом любимым и избалованным ребенком в семье, он жил в полном согласии с собой и посмеивался, замечая чужие, подчас неодобрительные взгляды.

– Ты действительно так ее называешь? – спросил Скотт, разражаясь смехом.

– Только когда она грубит Филипу. Это моя месть. А ты. Как ты ее называешь?

– По имени. До встречи в Джиллеспи?

– Послушай, ведь ты не собираешься выгружать весь этот скарб в одиночку? К тому же весь гардероб везем мы, так что если тебе завтра утром понадобится свежая рубашка, чтобы ехать на работу…

Как обычно, Филип и Малькольм бросили жребий, чтобы решить, кому садиться за руль, а потом плюхнулись в машину и рванули с места так, словно собирались устроить гонки со Скоттом, который с улыбкой смотрел им вслед. Их жизнерадостность передалась и ему, он был почти уверен, что впереди его ждет приятный вечер.

Скотт тронулся не спеша, задаваясь вопросом: правильно ли он поступил, предупредив о гостях Мойру, а не Амели. Роль хозяйки дома, за которую они исподволь воевали друг с другом, вообще-то принадлежала Амели. Однако речь шла о приготовлении ужина, что впрямую касалось Мойры. Какое место сможет занять Кейт рядом с двумя этими женщинами? Практические подробности не обсуждались, но кто будет заниматься покупками, составлением меню и кто за что будет платить? Скотт не собирался садиться отцу на шею. Им придется поговорить об этом вдвоем, чтобы в будущем не возникало никаких недоразумений.

Он въехал на шоссе М8, и его вдруг охватило дурное предчувствие, но прислушаться к нему он не успел, потому что на экране бортового компьютера появилось сообщение: «Приехала и совершенно здесь счастлива! Люблю тебя, К.». Его губы невольно расплылись в улыбке, и ему стало легче. Если он сделает Кейт счастливой, это вознаградит его за все, пусть даже у него возникнут какие-то проблемы. Интересно, что она сейчас делает. Может, поднимается по лестнице на бельведер, чтобы увидеть его машину издали, как раньше, когда она была пятнадцатилетней девочкой? А может, уже сбегала на кухню посмотреть, что готовит Мойра? Казалось, что Джиллеспи – ее настоящий дом, – каждый уик-энд, который они проводили здесь в течение трех лет, подтверждал ее привязанность к этому месту. Все ее долгие уединенные прогулки в отрочестве по песчаным равнинам и в лесу помогли ей прекрасно узнать эти земли. Она беседовала с пастухами и помнила клички их собак. Она знала наизусть все тропинки и даже в темноте легко могла бы найти дорогу домой. С ее помощью Ханна и Люк будут расти настоящими помещиками, пусть и скромными! Как это было со Скоттом. Довольный этой мыслью, он начал весело насвистывать.

3

В конце ноября начались первые столкновения. Прошло три недели, прежде чем Амели поняла, что приезд Кейт в корне изменил жизнь поместья. Ее дочь больше не была послушной и скромной девочкой; став матерью, она приобрела уверенность в себе и без колебаний возражала Амели, если была с ней не согласна. По отношению к детям она оказалась гораздо более требовательной, чем была в свое время ее мать, особенно с сыновьями. Кейт следила, чтобы они вели себя воспитанно, вовремя ели и ложились спать; зато вне дома она позволяла им резвиться, сколько душе угодно, при условии, что они будут под присмотром кого-нибудь из взрослых. Дэвид с радостью взял на себя эту обязанность, увлеченно делясь с близнецами своими познаниями о природе.

Ангус, со своей стороны, с некоторым опозданием понял, что ему всегда не хватало терпения с маленькими детьми и что видеть их время от времени куда легче, чем жить с ними бок о бок. Он вспоминал, что Скотт тоже был невыносим в этом возрасте, так что позже пришлось отправить его в интернат.

Мойра, наоборот, была на седьмом небе от счастья. Она безоговорочно одобряла Кейт за ее методы воспитания близнецов: даже когда они шумели или капризничали, Кейт не теряла спокойствия, оставаясь все такой же самоотверженной и нежной матерью. Глядя на нее в эти минуты, Скотт понимал, что в детстве был вполне счастлив, и к нему возвращались тысячи воспоминаний, казалось, навсегда похороненных в памяти.

Кейт отправила свои документы в ректорат, собираясь стать преподавателем французского языка. Одна из учительниц уходила в декретный отпуск, и Кейт почти сразу предложили временно ее заменить.