Поначалу Крабат думал, что у жёрнова сломана втулка или ещё что-нибудь, но, подметая как-то утром пол, увидал под ним немного муки. Приглядевшись получше, он заметил остатки муки и в ларе. Будто выгребали её впопыхах. Может, «мёртвый жёрнов» работал ночью? И кто-то молол потихоньку, когда все спали? А может, не все спят так крепко, как он?

Ну да! Ведь парни явились сегодня утром к завтраку бледные, с тёмными кругами под глазами. Сидели вялые, украдкой позёвывали. Теперь это отчетливо всплыло в памяти.

Есть о чём задуматься…

Любопытство жгло его. Он взобрался по железным ступенькам к бункеру. Следов зерна там не было. Однако что-то рассыпано по полу. На первый взгляд – мелкая галька. Внимательно присмотрелся – нет. Это зубы! Зубы и осколки костей!

Ужас охватил мальчика. Крик вырвался из груди и застрял в глотке.

Вдруг, выросши словно из-под земли, рядом возник Тонда. Он взял мальчика за руки: «Что ты ищешь наверху, Крабат? Спускайся, пока Мастер не заметил. И забудь что видел. Слышишь, забудь!»

Как только Крабат почувствовал землю под ногами, всё пережитое этим утром в нём улеглось и замерло.

В середине февраля ударил крепкий мороз. Каждое утро приходилось скалывать лёд со шлюзов. По ночам, когда мельничное колесо стояло, он намерзал на лопастях толстой коркой. Надо было и её вырубать. Но опаснее всего был лёд, нараставший на лотке. Чтобы не остановилось колесо, приходилось то и дело по двое спускаться в жёлоб и разбивать там лёд; работа не из приятных, но Тонда следил, чтобы никто не отлынивал.

Когда же очередь дошла до Крабата, Тонда спустился вниз с ним. «Для мальчонки, – сказал он, – это слишком опасно, может что и случиться». Парни с ним согласились. Только Кито по обыкновению нахмурился. А Лышко усмехнулся:

– Случиться может с каждым, кто не остережётся!

Случайно или нет, но тут как раз появился глупый Юро с вёдрами. Он нёс похлёбку свиньям. Проходя мимо Лышко, нечаянно споткнулся и облил его помоями. Лышко разразился руганью, а Юро завопил:

– Ой, ой, ой! Не сердись, Лышко! Я сам себя готов высечь! Как же от тебя теперь нести будет! И всё я! Ой, ой, ой, бедные мои свинки! Остались без похлёбки!

Крабату теперь часто приходилось ездить с Тондой и другими подмастерьями в лес.

Сытый, тепло одетый, в меховой шапке, низко надвинутой на лоб, он не унывал даже в лютый мороз. Хорошо катить в санях по зимнему лесу!

Они валили деревья, очищали от веток, распиливали, складывали в штабеля, оставляя зазоры между стволами, чтобы получше просушить, а уж будущей зимой перевезти на мельницу, обтесать и пустить на балки, брусья, доски.

Так проходила неделя за неделей. В жизни Крабата ничего не менялось. Кое-что, правда, его удивляло. Странно, например, что к ним не приезжают крестьяне с зерном. Может, окрестные жители их избегают? Но ведь жернова мелют день за днём, в амбар засыпают ячмень, овёс, пшеницу. А может, мука, текущая днём в мешки, ночью опять превращается в зерно? Вполне возможно…

В начале марта погода резко изменилась. Подул западный ветер, нагоняя серые тучи.

– Пойдёт снег, чуют мои кос-ти, – бурчал Кито.

И правда, пошёл снег. Но вскоре мохнатые мокрые снежинки превратились в капли дождя и отчаянно забарабанили по крыше.

– Знаешь, – обратился Андруш к Кито, – заведи-ка себе лучше квакушку. На твои кости нельзя положиться.

Ну и погодка! Дождь лил всё сильнее и сильнее, сменялся градом, потом снегопадом. Снег снова таял… От потоков воды и таяния льда вздулся мельничный пруд. Пришлось под дождём бежать к шлюзам, закрывать, подпирать брёвнами.

Выдержит ли плотина такой напор?

«Если это продлится ещё три дня, – думал Крабат, мы потонем тут вместе с мельницей».

Но к вечеру шестого дня всё стихло. В лучах заходящего солнца, глянувшего в разрывы туч, на мгновение вспыхнул чёрный мокрый лес.

Ночью Крабат увидел сон, будто на мельнице взметнулся пожар.

Парни вскочили с нар, с грохотом несутся вниз по лестнице. А Крабат всё лежит и лежит, не в силах сдвинуться с места. Вот уже пламя охватило балки, слышен треск, искры падают ему на лицо. Он вскрикнул…

Крабат трёт глаза, зевает, оглядывается. Где парни? Одеяла откинуты, простыни скомканы. На полу – куртка, в углу – шапка, шарф, пояс… Он ясно видит всё это в свете красного пламени, врывающегося в слуховое окно…

Может, и вправду горит мельница?

Крабат бросается к окну, распахивает его, высовывается. И видит тяжело нагруженную повозку, стоящую во дворе мельницы. Брезентовый верх её почернел от дождя. В повозку впряжена шестёрка коней. На козлах человек с высоко поднятым воротником, в шляпе, надвинутой на лоб. Весь в чёрном, только петушиное перо на шляпе светится красным светом. Словно пламя, развевается оно на ветру – то взметнётся, то почти затухает. Свет пера озаряет мельницу.

Подмастерья снуют между повозкой и домом, сгружают мешки, тащат их к мельнице, возвращаются за новыми. И всё это молча, в лихорадочной спешке. Ни окрика, ни ругани, лишь прерывистое дыхание грузчиков да время от времени возница нет-нет и щёлкнет кнутом над их головами. И тут будто порыв ветра подхватывает ребят, они начинают носиться с двойным усердием. Старается и сам Мастер. В обычное время он и пальцем не шевельнёт на мельнице, а теперь надрывается вместе с подмастерьями.

И вдруг он исчез во тьме. Нет, не передохнуть пошёл, как подумал было Крабат, бросился к пруду, отвалил подпорки, открыл шлюзы.

Вода хлынула в лоток, со скрипом тронулось колесо, резво завертелось. Сейчас должны вступить жернова. Но заработал лишь один постав. Грохот его незнаком Крабату, он исходит из дальнего угла мельницы.

Грохот усиливается, к нему добавился шум и треск дробилки. Всё слилось в глухое завывание.

Крабату вспомнился «мёртвый жёрнов». По спине побежали мурашки.

Между тем работа во дворе продолжалась. Вот уже повозка разгружена. Наступил перерыв, но ненадолго. Сутолока возобновилась. Теперь мешки тащили к повозке. То, что в них было раньше, возвращалось перемолотым.

Крабат попытался пересчитать мешки, но его одолел сон. Однако с первым криком петуха он проснулся, теперь уже от стука колёс. Незнакомец в повозке, нахлёстывая коней, правил к лесу. И странное дело, тяжело гружённая повозка летела по лугам, не оставляя следа на мокрой траве.

Закрыли шлюзы, остановилось колесо. Крабат шмыгнул в постель, натянул на голову одеяло. Подмастерья, шатаясь, взбирались по лестнице. Усталые, измученные, они молча разбрелись по постелям. Только Кито пробурчал что-то про чёртову живодёрню и новолуние – будь оно трижды проклято!

Утром Крабат с трудом поднялся с нар. Голова гудит, во всём теле слабость. За завтраком он украдкой поглядывал на ребят. Они казались заспанными и утомлёнными, угрюмо молчали, давясь кашей. Даже Андруш не был расположен к шуткам, уныло ковырял ложкой в тарелке. После еды Тонда подозвал Крабата:

– Ты нынче скверно провёл ночь?

– Да как сказать… Я ведь не надрывался, как вы, только смотрел. Почему вы меня не разбудили, когда приехал этот… с пером? Всё вы от меня скрываете. А ведь я не слепой, не глухой… Да и не пришибленный!..

– Никто так и не думает, – прервал его Тонда.

– А зачем же тогда вы играете со мной в жмурки? И как вам только не надоест!

– Всему своё время! – тихо сказал Тонда. – Скоро узнаешь всё и про Мастера, и про мельницу. День этот наступит раньше, чем ты думаешь. А пока потерпи!

Кш-ш, на шест!

Последняя пятница перед Пасхой. Ранний вечер, но над Козельбрухом уже висит бледная пухлая луна. Подмастерья собрались в людской, а усталый Крабат поднялся наверх, решив пораньше лечь спать. Даже сегодня пришлось им работать. Хорошо, что наконец-то наступил вечер и можно отдохнуть!

Вдруг он слышит своё имя, как тогда, во сне, в кузне на сеновале. Только теперь этот плывущий по воздуху голос ему хорошо знаком.

Крабат приподнимается, садится, прислушивается.

– Крабат!

Крабат начинает одеваться.

И тут слышит своё имя в третий раз. Он торопится, бредёт на ощупь к двери, открывает. Внизу, в сенях, свет, голоса, стук деревянных башмаков. Его охватывает беспокойство. Он медлит, затаив дыхание. Потом берёт себя в руки и быстро сбегает вниз по лестнице, прыгая через ступеньки.

Подмастерья столпились в конце коридора. Все одиннадцать. Дверь Чёрной комнаты открыта настежь. Мастер сидит за столом, как тогда, в первый раз. Перед ним толстая книга в кожаном переплёте. Как и тогда, на столе череп, на нём горящая красная свеча.

Только теперь Мастер не бледен… Да и что вспоминать об этом, сколько времени прошло!..

– Ближе, Крабат!

Крабат стоит у порога. Он больше не чувствует ни усталости, ни головной боли, не слышит ударов своего сердца.

Мастер на мгновение останавливает на нём взгляд, потом поднимает левую руку и, обратившись к подмастерьям, произносит:

– Кш-ш, на шест!

Шурша крыльями, пронзительно каркая, над головой Крабата проносятся одиннадцать воронов. Оглянувшись, он не видит больше подмастерьев. А вороны уже разместились на жерди в углу Чёрной комнаты, смотрят на него… Мастер поднимается, тень его падает на Крабата.

– Вот уже три месяца, как ты на мельнице, – говорит он. – Ты выдержал испытание, Крабат, и теперь ты не просто ученик. Теперь ты мой ученик!

Он подходит к Крабату, левой рукой касается его левого плеча.

Крабат, содрогнувшись, чувствует, как начинает сморщиваться, сжиматься. Тело его уменьшается, на нём появляются перья, вытягивается клюв, растут когти. Он застывает на пороге у ног Мастера, не осмеливаясь поднять взгляд.

Мельник осматривает его, потом хлопает в ладоши:

– Кш-ш, на шест!

Крабат, ворон Крабат, расправляет крылья, готовясь взлететь. Взмах! Ещё взмах!.. И вот он летит. Влетает в комнату, пролетает над столом, касаясь крылом книги и черепа, и, опустившись рядом с одиннадцатью воронами, крепко вцепляется в жердь.

Мастер тем временем поучает:

– Знай, Крабат, ты принят в школу чернокнижия. Здесь не учат читать, писать и считать. Здесь обучают искусству искусств. Видишь книгу, скреплённую цепью? Это Корактор – Чёрная книга. Видишь, у неё чёрные страницы и белые буквы? В ней все заклинания, какие есть на свете. Один только я могу её читать, потому что я – Мастер. Вам же – тебе и другим ученикам – читать её запрещено. Если ослушаешься, я всё равно узнаю. И не пытайся. А не то плохо тебе придётся. Ты меня понял, Крабат?

– Понял! – каркает ворон Крабат, удивлённый, что может говорить, хоть и хриплым голосом, но всё же внятно и без труда.

До Крабата и раньше доходили слухи о школах чернокнижия. Больше всего их было, по рассказам, в Нижних Лужицах. Но он считал всё это небылицами, какие встарь рассказывали при лучине за прялкой. И вот нежданно-негаданно сам угодил в такую школу на мельнице. Похоже, об этой мельнице идёт молва по всей округе. И все обходят её стороной.

Однако долго раздумывать ему не пришлось. Мастер вновь уселся за стол и принялся читать вслух Корактор. Медленно, нараспев, раскачиваясь взад и вперёд:

– «Это искусство высушить колодец так, чтобы уже на другой день в нём не было ни капли воды. Сперва запасись четырьмя высушенными на печи берёзовыми кольями. Каждый в три с половиной пяди длиной, в большой палец толщиной. Расщепи один конец на три части и заостри каждую. В полночь огороди колодец кольями. Отсчитай во все стороны света по семь шагов от середины колодца и всади каждый кол в землю. Проделай всё это молча, трижды обойди колодец и произнеси, что здесь написано…»

Дальше следовало заклинание – набор непонятных слов. Они звучали красиво и складно, но как-то жутко, словно предвещая беду. Потом Мастер стал повторять всё сначала:

– «Это искусство высушить колодец…»